Глава 30 (2)
В сотнях световых лет от Корусканта флагман мятежников "Дом Один" удерживал синхронную орбиту вокруг Яга Минор и только что миновал темную сторону планеты; пронзительный свет нового дня уже закрадывался в иллюминаторы, посыпая поверхности каюты мягкими тенями.
Лея резко дернулась в кровати, вытянувшись в струнку и широко распахнув глаза.
- Нет!! - выкрикнула она в ночи, руки вскинулись против... чего? Стремясь защитить... что-то - кого-то. Отодвинуть от...
Хан повернулся к ней вместе с подушкой на голове, за которую он цеплялся рукой; послышалось приглушенное:
- Ммм?
- Что? - спросила она в ответ, стараясь энергично проморгаться; холодящий душу ночной кошмар уже поблек и исчезал из памяти.
- Что ты говоришь, золотце? - пробормотал он; только несущееся в панике стадо бант могло бы сейчас разбудить Хана.
Лея замерла в холодном свете звезд, кожа блестела от пота и она зябко дрожала; сон... его разрозненные отрывки, яркие и напряженные осколки воспоминаний врывались в уже бодрствующее сознание; больше эмоции, чем образы - но ужасающе реальные. Опасность и насилие, безумство, безудержная ярость. Как грозовой фронт, дикий и бурный, непреклонный, безжалостный…
И так или иначе… неотвратимый. Она поняла, что шторм надвигался уже давно, будучи сначала лишь темной клокочущей тенью на горизонте. Но он набирал силу и подступал все ближе, ощущаясь как изменяющееся давление, как заряженные ионы в атмосфере. Все больше изменяясь, капризный, непостоянный, и в то же время необъятный, необозримый. И судьбоносный…
Она нахмурилась, сердце по-прежнему отрывисто колотилось о ребра, руки обернулись вокруг живота, пронзенного жгущей болью, мысли мчались, упорно пытаясь догнать туманные чувства. Зная только одно, но зная это абсолютно…
- Что-то случилось, - пробормотала она, никогда за всю жизнь не уверенная так, как сейчас.
Мара вышла на широкий балкон, глубоко вдыхая свежий воздух, острый от первого заморозка вступающего в силу нового сезона. Солнце медленно вставало над городом, между высокими зданиями клубился пойманный в узкие проходы студеный туман, еще не успевший растаять под лучами занимающейся зари.
Рассвет нового дня новой Империи. Хотя никто еще не знал об этом. На краях высоких башен Дворца, величественно выступавших из тумана, заиграли первые золотистые блики…
Новая Империя… одна, без Императора. Только у нее был Император.
И он боролся за свою жизнь в медцентре позади Мары.
Она должна была знать... И она
знала. Просто никогда не могла признаться себе в этом. Она знала это с самого начала - с тех пор, как он разрушил окна из усиленного транспаристила в его роскошной тюрьме, разработанной Императором специально для своего нового джедая. Специально для того, чьи способности были равны способностям Палпатина...
И тем не менее он разрушил те окна - разбил вдребезги, раскрошив до пыли и обломков.
И не просто разбил - а сделал это для скрытых целей, оставшихся непонятыми не только Марой и Вейдером, но и - что наиболее важно! - Палпатином. Она должна была понять уже тогда, что ее учитель не сможет удержать своего драгоценного Волка. В лучшем случае он держал бы его загнанным в угол только какое-то время.
Своего Волка...
Внезапно перед ней словно спала завеса – и с осознанием того, почему Палпатин дал Люку это имя, в голове вспыхнули воспоминания о видении! О видении, которое нахлынуло на нее в ту ночь, когда Люк разрушил окна - когда она впервые увидела, как он использует Силу.
Два солнца, кроваво-красная луна… черный волк, бегущий в тенях, скребущие о камень когти, заиндевелое дыхание в лунном свете, охота...
Ее мастер спросил тогда, кого преследует волк, но видение уже рассеялось, не оставив никакого следа – растворившись словно тот волк в темноте… Однако по взгляду Палпатина, по тону голоса, Мара поняла, что он видел это видение о волке тоже – видел много раз.
Но он не видел, за кем охотился волк - или отказывался видеть. Он видел только его силу, его потенциал - и полагал, что сможет завладеть этим, полагал, что сможет связать и повелевать волком, думал, что сможет удерживать его. Поэтому он выследил и поймал волка… и заявил о своих правах на него. Но правда состояла в том, что Палпатину было не под силу приручить его – несмотря на все старания, волк по-прежнему оставался диким существом, необузданным и непокорным, и чем больше Палпатин тянул цепь, тем больше волк обнажал зубы…
Вполне логично, оцепенело размышляла Мара, что Палпатин потерял свою Империю почти так же, как создал ее: силой, в пламени неистовой ярости; все крутилось и завязывалось вокруг линии Вейдера и Скайуокера, через драгоценные пророчества ситхов и джедаев, в которые верил ее мастер.
И теперь солнце рассветало в новой Империи… с новым Императором…
И как бы Маре ни нравилось думать, что она хорошо знает его, у нее не было никакого, абсолютно никакого представления, какой будет Новая Империя.
Пока Джейд раздумывала об этом, позади послышались тихие шаги. Повернувшись, она увидела подходящего Халлина.
- Я до сих пор не находил возможности поблагодарить вас.
- За что?
- Вы могли бы уйти... вместо того, чтобы связаться с Риисом. Могли бы просто повернуться и уйти. Или просто стоять и наблюдать, как он умирает - за то, что он сделал с Императором. Ему понадобилось бы немного времени.
Мара отвернулась обратно к пробуждающемуся городу.
- Я не могла уйти. Давным-давно я уже говорила тебе об этом.
- Да, - сказал он просто. - Но все-таки спасибо. Я хотел также извиниться за наше недавнее поведение. Мы все немного... напряжены сейчас. Вы видите нас не совсем в лучшем виде.
- Напротив, - заметила Мара, - я думаю, что наконец вижу вас настоящих. И вообще вижу намного больше. - Она искоса взглянула на худощавого доктора, опершегося на тяжелую каменную балюстраду рядом и протиравшего усталые, изможденные многочасовой операцией глаза. - Так, как давно это надо было ожидать? – без всяких обиняков спросила она.
Халлин нахмурился и опустил взгляд на терзаемый в руке камушек, вынуждая Мару заполнить образовавшуюся неловкую тишину.
- Я не слепая, Халлин. Все уже было согласовано; имелись коды, линии связи, предопределенные процедуры, порядок действий. У Рииса уже есть какие-то заявления для ГолоНета, с ума сойти. - Несмотря на произносимые слова, ее голос оставался приглушенным и удивительно спокойным - даже для нее самой.
- Вы должны понять, Мара, он никогда бы не начал действовать, если бы не верил, что это послужит для общего блага.
Мара молчала, и Халлин в конце концов вздохнул, щурясь на восходящее солнце; осенний воздух еще не успел прогреться и от дыхания шел пар.
- Это должен был быть поэтапный переворот, - признал доктор. - Сначала войска; но он уже начал движение и во дворе, и в Королевских Домах. У него есть молчаливая поддержка более половины моффов и флотских адмиралов, плюс капитаны разрушителей и фрегатов - еще год и он бы держал все вооруженные силы; они последовали бы за ним даже против прямого приказа Палпатина.
Мара покачала головой:
- Нет, Импе... - она запнулась, внезапно заколебавшись. - Палпатин преднамеренно разделил Флот. Ни у одного главнокомандующего не было доступа к другому флоту; это было преимущество Палпатина - он имел бы перевес, даже если бы восстала большая часть любого флота.
- Но он ошибся в том, что сделал перестановку и обмен высокопоставленных офицеров между двумя флотами - стремясь разместить на ключевых позициях тех, кому доверял...
- Вот именно - тех, кому
доверял, - подчеркнула Мара, но Халлин мягко покачал головой.
- Они-то, может, и являлись верными сторонниками Палпатина, но их бывшие места службы необходимо было заполнить. А при таком количестве неприметных, рядовых офицеров, лояльных Люку и никогда не встречавших Императора, действия того лишь способствовали распространению инакомыслия. Люк же находился с флотом практически все время, он во многом мыслил, как военачальник. Большая часть пополнения, сделанного им, была произведена в средних чинах - которые он затем спокойно ухитрялся повышать в званиях и передвигать на более высокие позиции. К тому времени, как те добирались до постов главного командования, они уже были преданы ему.
Мара кивнула, вспоминая количество молодых офицеров в Центральном Флоте и помня, как обращала внимание на постепенные изменения в их отношении к службе - которое, кажется, и положило начало всему. Это происходило прямо у нее на глазах!
- И они добирались до этих постов довольно быстро, не так ли?
- Люк не устранял кого-либо просто по причине нелояльности ему - если вы об этом. Но он перемещал их, чтобы обеспечить равномерное распределение своих офицеров. - Даже в ответ на обвинение Халлин продолжал говорить спокойным, мирным тоном, явно чувствуя необходимость объяснить, но не желая при этом спорить. – Те, кого он удалял, были шпионами. И Палпатин, размещая их в штат Наследника, прекрасно знал, что они будут обнаружены и убраны.
- То есть, ты хочешь сказать, что это была ошибка Императора?
- Нет, коммандер. Я говорю о том, что мы все делаем то, в чем чувствуем необходимость.
- Очевидно, он был прав, что размещал их, - язвительно заметила Мара, хотя в ее словах не было подлинной эмоции; оба погрузились в созерцательную тишину, наблюдая как потихоньку наступает новый день. В конце концов Мара покачала головой: - Он не должен был давать Люку свободный проход во Внешнее Кольцо.
- Не должен был, - спокойно согласился доктор. - Это сильно продвинуло планы Люка – подготовило почву там, где они могли застрять.
Мара по-прежнему хмурилась на восходящее солнце.
- Но я так внимательно наблюдала за ним... я
знаю, что новоприбывшие офицеры и персонал на "Проекте Восстановления" не были лично знакомы ему.
- Он знал, что вы наблюдаете, - ответил Халлин просто.
Теперь, когда риски остались позади, с двуличием покончено, а Люк все еще находился здесь, Маре послышалось что-то очень близкое к участию в мягком голосе доктора. Возможно, это было сочувствие, вызванное осознанием, что она, как и он, была поймана в ловушку этой сумасшедшей гонки по непредсказуемым рельсам. Возможно, это было понимание яростно терзающей ее разделенной лояльности - вынуждающей мучительно раскачиваться между тем, что ей было ценно, изо всех сил пытаясь достигнуть соглашения с изменениями, которые она и отчаянно желала и боялась. Чем бы это не было вызвано, его голос смягчился; старая вражда и обычная неприязнь были оставлены под прессом более значительных событий. А, возможно, он просто чувствовал, что она заслужила некоторое разъяснение.
- И он все же спокойно использовал проект, чтобы скрыть передвижение своих офицеров и единиц 701-ого по всему периметру между двумя флотами, и продвинуть нужных офицеров к позициям власти, когда вышестоящие над ними
требовались на "Проекте Восстановления". Он также расформировывал опасные участки скопления офицеров с укоренившейся лояльностью Императору, разделяя и перемещая их якобы для укомплектования пустующих позиций. Все следили за тем, кого он вводил в проект - поэтому он всегда назначал правильных специалистов для работы… Но никто не проверял, кого он ставил на их место во флоте; иногда они возвращались сами, но только когда необходимая работа была уже сделана. Строительство такого масштаба, особенно когда он еще и предположительно наращивал его темпы, требовало ожидаемо внушительной текучести кадров. При данной реорганизации вполне возможно было скрыть процент лояльных ему средних чинов, отбирая их для нужной службы не только в Центральном флоте, но и во Внешнем. Ему лишь нужно было сообщать отцу имена тех, чьего повышения он хотел.
- И все это время, что он направлял лояльный ему персонал в позиции командования, он создавал свою личную небольшую армию.
Прямо под ее носом. Ей было приказано наблюдать, с кем он пытался вступить в контакт, куда шел, когда говорил с высокопоставленным штатом, который назначал на станцию, добиваясь их лояльности; и ей никогда даже не приходило в голову смотреть более тщательно на то, откуда они прибывали и кто заменял их.
Ну конечно, он никогда не проявлял ни малейшего интереса к самой станции; он никогда не ходил дальше уровней управления, когда бывал на ней - деля свое время между ними и рабочим местом на "Патриоте". Эти уровни на станции всегда казались ей похожими на улей, такими же оживленными и деятельными; бесконечные цифры, графики, диаграммы… и бесконечно текущий через них персонал и техническое снабжение. Люк тратил массу времени с различными опс-офицерами, когда находился там, с офицерами среднего уровня, которых
он разместил, людьми, которым он доверял - знал, что они в точности выполнят все его приказы; и он имел массу информации, присылаемой ему в кабинет на «Патриоте» - где он изучал ее, просчитывал, проверял, исправлял, и делал переназначения… Мара фактически была с ним в одной комнате, когда он занимался этим! Наблюдала, как он подписывает документы, утверждая целые группы кадров, разделяя и вновь объединяя их внутри двух флотов - используя весь этот масштабный проект, как шикарный театральный павильон для распространения готовых военных формирований.
Она наблюдала за тенями, а он работал в простом дневном свете.
- И что он собирался делать дальше с "Проектом Восстановления"? - спросила она наконец, уверенная теперь, что Люк не вернул бы станцию Императору.
- У него был кто-то на примете, - признался Халлин. - Из Внешнего Флота. Но он еще не дал этому ход. Мы… думали, что у нас есть время - еще год, по меньшей мере. Это все довольно преждевременно.
C губ Мары слетел пустой смех:
- У вас даже были крайние сроки?
Она должна была, наверное, чувствовать себя возмущенной, разгневанной - такой, как вчера утром... Неужели это было только вчера? Но бушующие ранее эмоции уже истощились, и сейчас оставалась лишь оцепенелая усталость - притупляющая чувство вины… И понимание, что если так должно было случиться, то именно этого результата она хотела бы.
- Не столько крайние, сколько ориентировочные, - признал Халлин. - Думаю, теперь нам предстоит очень интересный год.
Мара резко повернулась к нему:
- Ты знаешь, что он собирается делать?
Халлин пожал плечами:
- Не думаю, что кто-нибудь может на самом деле знать, что он собирается делать. Вчерашний день тому подтверждение. Но у меня хорошие мысли по этому поводу… и вера.
Она медленно повернулась обратно, к рассветным лучам над новой Империей.
- А вы, коммандер? Что теперь будете делать вы? - спросил Халлин спокойно; и для Мары его вопрос значил гораздо больше, чем тот понимал.
- Я полагаю, это зависит от Люка, - ответила она нейтрально, прекрасно понимая, что ее доступ к нему может быть немедленно закрыт, если только они узнают правду. Люк еще не возвращался в сознание, и потому никто не знал все факты - о том, что именно ее действия спровоцировали произошедшее. Ее предательство.
Только вчера Люк стоял на посадочной площадке и говорил ей, что его судьба в ее руках… Прошел лишь день, и Мара каждой клеточкой понимала, что теперь все в точности наоборот.
Во внешнем мире все шло гладко, как по маслу; тщательно организованный захват власти, удивляющий Мару своим аккуратным исполнением… и своим размахом. Первыми, кому официально сообщили о смерти Императора, стали вооруженные силы; в заявлении к ним акцент был сделан на их особую роль в обеспечении безопасности и стабилизации Империи, на то, как много зависит от них в деле мира и спокойствия населения после обнародования новостей общественности.
По существу, это был искусный намек на сохранение их статуса, и при существующей поддержке Скайуокера по вооруженным силам прошла лишь рябь недовольства и волнений. Более тревожный ропот возник при дворе и в Королевских Домах, но там из тени на передний план быстро вышли сторонники Люка – зная, что их день наступил и что в их интересах, чтобы реорганизация власти прошла как можно более гладко - и необратимо.
Одним из главных домов, поддерживающих нового Императора с расчетливым, но пылким рвением стал дом Д'Арка; положение леди Кирии в обществе усиливалось в немалой степени благодаря слухам о ее близости с Люком. Д’Арка уже запрашивали личную аудиенцию, и, судя по тому, что Маре удалось увидеть при быстром взгляде в деку Рииса, прежде чем тот выключил экран, они находились на самой верхушке выстроившейся к Люку очереди.
Все члены Алой Гвардии были тихо и спокойно перераспределены небольшими группами в отдаленные казармы – в течение десяти часов после смерти Палпатина. Их заменили члены 701-ого и 501-ого, прибывшие с находящихся на орбите "Патриота" и "Экзекутора"; Риис не желал рисковать, оставляя что-либо на волю случая, и действовал наверняка - хотя не было никаких явных намеков на то, что смерть Императора была неестественной.
Регулярные, систематические сообщения о его кончине запускались по ГолоНету в течение следующих двух недель и сопровождались тремя короткими фрагментами речи нового Императора, заверяющего, что все находится под контролем.
Никто не знал, конечно, что эти записи были сделаны заранее - и что сейчас масса усилий направлена на то, чтобы это и не стало известно. Кадры с Люком шли на темном, простом фоне – не содержащим никакой подсказки о месте его нахождения. Тщательно подобранные слова произносились в настоящем времени и были достаточно неопределенны, чтобы соответствовать любым обстоятельствам. Указывая на необходимость спокойствия во время этого переходного периода, они взывали к единству и сплоченности. И в то же время завуалировано давали понять большее: наступление новой эпохи - новых возможностей и перспектив для реформ и преобразований.
Инаугурация была запланирована в мельчайших деталях на пятнадцатый день после объявления о смерти Палпатина. Установленный срок якобы давал время высокопоставленным лицам добраться до Корусканта. На самом же деле он давал время Люку оправиться. К тому же Риис настаивал, чтобы церемония проходила в Тронном Зале, и все эти дни там шли усиленные восстановительные работы.
За семь дней до назначенного дня Люк полетел к охотничьим угодьям Императора на полуострове Иссиг. Там кремировалось тело его отца. Это не обставлялось, как большое событие, но смысл его был и не в этом. Это был способ Люка сказать отцу "до свидания", положить отца на покой с достоинством, оказав ему честь и уважение.
Люк был единственным присутствующим на похоронах, о которых не объявляли. Даже ближнее окружение не поддерживало его в этот момент – и последние минуты с отцом он проводил так же, как это бывало обычно на их встречах: неофициально и наедине, и какие бы слова прощания Люк не произносил, они предназначались только для них двоих. И оставались загадкой для Мары - как и вообще все эти очень неоднозначные отношения Люка с человеком, которого он и любил, и ненавидел.
Все еще слишком слабый, чтобы стоять на ногах больше пяти минут - факт, который очень тщательно скрывался от посторонних и любопытных глаз - Люк сидел в мрачной тишине и наблюдал за пламенем погребального костра, с нейтральным лицом и потерявшимся в языках огня взглядом.
Мара и Халлин находились на тактичном расстоянии – вряд ли понимая и разделяя, но осознавая горе Люка, они не желали уходить совсем, хоть и не могли подойти ближе.
- Он использовал его, - сердито проговорила Мара в конце концов - не в силах скрыть свое отвращение, говоря о границах взаимоотношений Вейдера с собственным сыном.
- Он знает это, - откликнулся Халлин, притягивая взгляд Мары к себе; доктор пожал плечами, не сводя глаз с отдаленной скорбно-уединенной сцены. - Некоторые узы более глубоки, - тихо добавил он, никак больше это не комментируя.
Мара повернулась обратно к одинокой фигуре.
- Я не смогла бы простить, - сказала она, очень уверенная.
- Это редко кому удается – сознательно смотреть за пределы очевидного, - Халлин отвернулся от Люка, наконец решив оставить своего друга в покое; но прежде чем уйти совсем, он задержался и остро взглянул на Мару: - Я думаю, вы как никто должны ценить эту способность в нем.
В его голосе не было осуждения, но Мара уставилась в удаляющуюся спину с одной стучащей в голове мыслью: «Неужели, он все знает?»
К этому моменту она уже пыталась несколько раз объяснить Люку свое неохотное участие в событиях, повлекших смерть его отца и его собственный решающий поединок с Мастером, надеясь принести извинения - и быть если не прощенной, то хотя бы понятой. Но Люк каждый раз давал совершенно ясно понять, что ему не нужны ее уточнения - что он не хотел обсуждать это, как бы там ни было; каждый раз он уклонялся или останавливал ее, не разрешая продолжать.
Она убеждала себя, что возможно он еще не готов, что события слишком свежи, чтобы разговаривать о них. Она убеждала себя, что произошедшее было неизбежно. Что эти события случились бы все равно, потому что так было предназначено с первой минуты, как Люк появился перед лицом Императора - втянутый во все это собственным отцом - когда в игре присутствовали три очень разных характера с разными стремлениями, все упрямые, непреклонные и уникальные, несравнимо одаренные. Она говорила себе, что он знал по личному опыту, каким был Палпатин - как он умел манипулировать и просчитывать. Говорила себе, что Люк очень хорошо знал, как быстро события выходили из-под контроля, когда их Мастер брался за дело. Убеждала себя, что Люк знал, что в случившемся есть и его вина. Убеждала себя, что ему просто нужно время.
Она говорила себе все это, но боялась - по-настоящему боялась - сказать одно...
То, что он не хотел знать, насколько она действительно была причастна. Потому что, если бы он узнал… смог бы он вообще когда-нибудь простить ее?
То на "поминках" Мотмы напился в стельку, то на встрече с Хэном "сбрендил"... Но пацана за это упрекать нельзя, тяжела жизнь Наследника, как-никак, тем более с таким начальством. А вот последний тост, посвящённый "любимому" Мастеру, сбылся 
Хотя... может, всё впереди 
Утащили в закрома.