Кевин Андерсон «Меч тьмы»
На командном мостике «Меча тьмы» Бевел Лемелиск наблюдал ребяческое ликование, откровенно написанное на лицах обоих — и генерала Суламара, и Дурги Хатта. Обычно суровые, а Дурга близкий к вспышкам злобного раздражения, они пребывали в полном восторге. Они не выпускали контроллеры из рук и испытывали одинаковый завоевательский зуд и нетерпение немедленно начать претворять в жизнь свои великие планы.
Несмотря на трудности Лемелиска с тауриллами и гору других замысловатых проблем, с которыми пришлось столкнуться при строительстве массивного супероружия, проект «Меч Тьмы» каким-то образом доковылял до завершения жестко по графику, скорее по причине взаимоуничтожения ошибок, чем в результате эффективной работы.
«Меч Тьмы» теперь полностью отвечал запросам Дурги, технически он был завершен, выстроен по модифицированным проектам Лемелиска, работы на нем закончены, тестирование специальными командами проведено... однако Лемелиск не хотел бы ручаться ни за одну из частей проекта. Собственно, он испытывал значительное беспокойство, начиная думать о том, что Дурга и вправду захочет в скором времени воспользоваться этим оружием.
— Смотрите, — Дурга вызвал голографическую карту Галактики с Нал Хутта в центре. На ней намечены были предполагаемые направления «расширительной программы» хаттов, по которой «Меч Тьмы» должен был стать решительным аргументом в вышибании откупных денег из планет.
Дурга пожирал глазами голографическую карту. На Суламара он сейчас не обращал внимания: Суламар дал ему столько непрошеных советов, что Дурга давно перестал его слушать, и теперь Суламар умолк. Резиновые губы Дурги изогнулись в улыбке, перекосившей его родимое пятно совершенно на сторону. Остальные члены экипажа пульта управления сидели в своих креслах крепко пристегнутые: так приказал Дурга, который больше не желал, чтобы они выпрыгивали и отбегали в сторону, если он кем-то будет недоволен.
Лемелиск задумчиво скреб щетину на подбородке, Дурга не сводил глаз с карты Галактики, которая скоро должна была перейти под его полный контроль. И тут совершенно неожиданно разнесся звук тревоги, вой вылетел из станции безопасности. Клаксоны эхом отозвались по всему «Мечу тьмы». Многие метнулись из своих кресел, но ремни крепко держали их на местах.
— Почему бедлам?! — взревел Дурга.
— Это охранная тревога, сэр, — пояснил Бевел Лемелиск, — я выбрал данный тон звука потому, в частности, что он неприятен и сразу обращает на себя внимание.
— У тебя неплохо получилось, инженер, — усмехнулся Суламар
Но Дурга не удовлетворился ответом.
— Почему звучит тревога?
Лемелиск пожал плечами.
— Возможно, по причине нарушения безопасности? — предположил он.
— Ты имеешь в виду диверсию?
Прежде, чем Бевел Лемелиск успел ответить, гулкий взрыв прошел дрожью по стенам.
— Думаю, причина в этом, повелитель Дурга, — сказал тогда Бевел. Он был уже слегка заморожен.
— Сообщение о повреждениях, сэр, — доложил один из деваронцев. — Повреждения в машинном отсеке. Диверсант бросил бомбу.
— Размер повреждений, — быстро потребовал Лемелиск.
— В настоящее время не известен, — ответил деваронец.
Дурга взревел в ярости.
— Диверсия! Это выведет нас из графика! Кто... как сумел проникнуть через нашу защиту? — Глаза хатта сверлили членов экипажа. Он в ярости сжимал кулачки на уровне головы, и все сидящие в креслах гипнотически смотрели на руки хатта и пульт перед ним. — Я требую — кто отвечает за безопасность? — ревел Дурга со своей летающей платформы. — Кто?
Все в страхе сгибались под этим взглядом, пока один смертельно бледный тви'лекк не поднял когтистую руку. Похожие на червей головные щупальца метались в страхе по дрожащей спине
— Я... я отвечаю, повелитель Дурга. Мы не думали...
Дурга взревел и потянулся к своему крохотному пульту, вжимая жирным зеленым пальцем одну из кнопок. Тви'лекк издал короткий крик ужаса, но вместо него скрылся в искрах страшного электрического разряда несчастный вигвай у другой панели. Плоть его мгновенно истлела и осела пеплом на сиденье кресла и на панели навигационной станции. Дурга хмуро уставился на панель управления.
— А, — сказал он наконец. — Не та кнопка. — Вонь горелой плоти расходилась с клубами дыма от поверженного трупа. — Ладно, будет тебе уроком, — заявил Дурга, глядя в упор на несостоявшуюся жертву.
Деваронец тем временем успел получить какое-то сообщение на своей панели связи.
— Сэр, у меня... кхм... есть что доложить... кое-что, — проговорил он, — охрана докладывает о захвате террориста. Еще один убит.
Дурга мрачно глянул на труп вигвая. Потом — на остальных.
— Будут новые казни, когда разберемся во всей этой истории.
Услышав это, Бевел Лемелиск вздрогнул и постарался стать незаметным. Даже слово «казнь» мгновенно будто бы переносило его куда-то туда, где были змеиные глаза Императора... будило темный ужас воспоминаний об императорском гневе и тех изощренных смертях, которым подвергал его Палпатин за любую ошибку.
Смерти остались в памяти Лемелиска постоянно присутствующим кошмаром — общим числом семь. Каждый раз он, мучаясь, хотел отказаться от этого нового опыта и забыть его — и забывал непроизвольно, когда его наконец оставляли одного, и он мог заняться своими чертежами Он переставал понимать свой страх. Страх остался — но теперь это был страх циклично повторяющегося смертного ужаса и смертной боли, которые не были смертными, а это только так говорилось. Словно бы жизнь его, мысли его, пот, тошнота, слезы и непереносимая боль вызывались нажатием каких-то кнопок, против чего было бессмысленно, да он никогда и не знал как, — протестовать.
Как-то раз Палпатину пришло в голову выбросить его в безвоздушное пространство; боль была непереносимой, хотя смерть и пришла милосердно быстро. Но то, что по сравнению с голубыми жуками это было быстро, он понял уже потом, как-то за чертежами, когда обдумывал скорость разгона: через три минуты после выброса в слепой бездонный холод у него лопнули глаза, он тогда этого не понял, потому что был просто комком боли. Дальше... потом он сообразил, что от резкого падения давления и температуры разрушились его внутренние органы.
Еще он помнит, как его медленно погружали в расплавленную медь, наблюдая за тем, как тело его сгорает дюйм за дюймом. Почему именно расплавленную медь Лемелиску не давал покоя этот вопрос. Наконец он как-то раз, почти месяц спустя, спросил об этом Императора. Ответ Палпатина поразил его своей утилитарностью: «Этот металл в тот день плавили металлурги».
Еще Демелиска запирали в подземелье, заполненном густым кислотным туманом. Сначала это даже показалось ему нестрашным. Прикрывая глаза, он думал о чем-то своем, отдыхая, что наконец-то ему не мешают, и думая, что его обрекли на медленную смерть, а о смерти он думать не хотел он хотел, чтобы ему не мешали. Но туман был едким, от него першило в горле, хотелось сплюнуть, туман разъел его легкие, и Лемелиск кашлял и плевал кровью, а кислота продолжала его разъедать изнутри.
Остальные смерти были не менее причудливы и не менее мучительны.
Определенно, он обрадовался, когда Императора убили. В противном случае Лемелиску и вправду было бы о чем беспокоиться!
Теперь же, на палубе «Меча Тьмы», пока Дурга пребывал в шоке от известия о поимке диверсанта, генерал Суламар усмотрел возможность вставить слово. Он принял еще даже более напыщенный, чем всегда, вид, выпятив грудь так, что звякнули медали. Словно бы пытаясь перехватить инициативу у Дурги, он обвиняюще уставился на Демелиска.
— Как могло такое случиться? — брезгливо-начальственно спросил Суламар. Он, видимо, считал виноватым Демелиска, который при разработке проекта не предусмотрел возможности нападения террористов и диверсантов. — За годы моего служения Империи с тысячами и тысячами людей под моим началом нам приходилось решать наигрязнейшие и наитруднейшие задачи. Но никогда с нами не случалось такой катастрофы, как диверсия. Ни разу, пока я был у власти.
Демелиск отвел взгляд и прошептал еле слышно:
— Ну, так вот тебе и первый раз.
* * *
Стражники Дурги был злы и грубы. Они били Крикса Мадину всякий раз, как только он оступался, что вынуждало его спотыкаться снова... что побуждало их снова его бить...
За то время, пока они тащили его к турболифту, соединявшему с командирской палубой, он был избит в мясо. Боли он по-настоящему не чувствовал, находясь в особом состоянии, когда еще не прошел шок от гибели Трандии, когда вся воля собрана в кулак... когда ясно понимаешь, что тебя схватили, как понимал это всегда, в любой из его тайных операций. Готовность к такому пульсировала где-то в тени сознания... и он понимал все последствия сегодняшнего события.
Мадина крепко потер руки, хоть они и были связаны у него за спиной. Удовлетворенно хмыкнул — в ладонь его был вживлен передатчик, и теперь высокомощный сигнал на спецчастоте уже полетел через космическое пространство, призывая на помощь. Кодированная посылка немедленно по секретному каналу поступила через Галактическую Голографическую Сеть прямо на корабль Акбара.
Теперь — время... если Мадине удастся протянуть это время.
Турболифт остановился, и гаморреанцы втолкнули его в открывшиеся двери. Командирскую палубу заливал яркий свет, и Мадина на какое-то время ослеп. Он зажмурился и почувствовал, как ресницы слипаются от крови. Поморгал закрытыми глазами, прислушиваясь к болезненным ощущениям. Повредили глаза, пока вязали и вели?.. Кажется, целы... щиплет.
Очередной толчок. Нехотя подчинившись, Мадина прошел еще несколько шагов. Он потерял свой отряд — Коренн погиб в поясе астероидов, Трандия взорвала себя, желая спасти его и уничтожить боевую станцию хаттов. В молодости Крикс Мадина отдал годы служению Империи верой и правдой. Перейдя на сторону повстанцев, он не переставал думать, что когда-нибудь настанет такой день, и он будет стоять связанный перед врагом, которому раньше служил. И, несмотря на это тайное знание, продолжал вызываться на самые опасные и трудные секретные операции — словно бы хотел, чтобы его схватили. Почему-то он всегда знал, что так будет. Так ему суждено.
Гвардейцы подтащили его к Дурге. Мадина попытался улыбнуться, но получилась лишь перекошенная гримаса боли. Кровь по-прежнему склеивала ресницы и текла по щеке в бороду.
Надутый хатт развалился на своей платформе, на лице его сидело бесцветное пятно, подобно белой краске, которой кто-то на него брызнул. Мадина повернул свою переполненную пульсирующей болью голову и увидал чванливого человечка в имперской генеральской форме. Генерал парадным шагом маршировал прямо на него по металлической палубе, гремя начищенными сапогами.
Мадина разглядел близко сидящие глазки, детское личико, безвольный подбородок, который генерал поддергивал, — и из глубин его прошлого, как гейзер, забили воспоминания. В изумлении отшатнулся он назад, ткнувшись прямо в державших его стражников. И еще Мадина увидал, как глазки генерала вспыхнули ужасом узнавания.
И в тот момент, когда глаза их встретились, они одновременно воскликнули:
— Ты!