Агнесса смутно помнила, как попала в больницу: в памяти отложилось только бесконечное мельтешение белых коридоров, ярких пятен света и людей в белых халатах. Еще она пару раз видела дридов - довольно страшных, с какими-то шприцами, скальпелями, зажимами и прочей гадостью вместо обычных манипуляторов. Всю дорогу ей было ужасно плохо и хотелось спать, а потом ее подняли и положили на стол, и... все. Проснулась девочка уже в просторной палате со светло-голубыми стенами и большим окном, выходящим на Императорский дворец.

На него она сейчас и смотрела, угрюмо размазывая кашу по тарелке. Левой рукой Агнесса орудовала не очень-то ловко, поэтому периодически капелька-другая каши оказывалась на одеяле. Доктор говорил, что правой рукой можно будет пользоваться недели через полторы: насколько девочка поняла, ей вырезали из плеча целый кусок мяса и заменили его синтплотью, так что некоторое время там все будет болеть. Агнесса пока чувствовала только странное онемение, но ей сказали, что это нормально и скоро пройдет.

Голова слегка закружилась, и девочка без сил откинулась на подушку. Есть не хотелось совсем. Агнесса мельком подумала, что тарелку надо поставить на прикроватную тумбу, но быстро от этой идеи отказалась: тогда пришлось бы слегка привстать, а это было слишком тяжело.

Врач говорил, что слабость тоже скоро пройдет. А еще говорил, что в восемь вечера он вколет ей снотворное, чтобы она смогла нормально заснуть. Девочке эта идея не понравилась совсем: уколами ее и так уже замучили. И вообще: вдруг мама придет часов в десять, как она обычно домой приходит, а Агнесса спит?
Правда, она может вообще не прийти. Решить, что за дочкой присмотрят в больнице, и не прийти. Мама так всегда делала:

Агнесса как-то целую неделю лежала в постели со сломанной ногой, а она даже ни разу ее проведать не зашла - препоручила доктору и Нирии, и все.

А теперь Нирии нет. Она всегда была рядом, ласковая и добрая, а теперь... теперь...
Девочка шмыгнула носом и неловко утерла кулачком навернувшиеся на глаза слезы. Правда, они тут же покатились по щекам пуще прежнего.

Было очень страшно и больно вспоминать обо всем, что произошло. Так хотелось сейчас крепко обнять Нирию и никуда не отпускать! Просто сидеть, прижавшись к ней, вдыхать легкий запах цветочных духов и тереться щекой о чуть жестковатое платье.... только вот этого уже никогда не будет. Нирия погибла, и ее тело сожгут в крематории. А Агнесса ее любила. Очень любила, почти как маму... или даже немного больше, чем маму. Которая все никак не придет.

Всхлипнув, девочка снова посмотрела на Императорский дворец. Мама где-то там, работает... наверное, она очень занята, и у нее совсем нет времени. Даже на дочку. Или особенно на дочку? Когда ей было дело до того, что Агнессе плохо? Когда ей вообще было до нее дело?

Наверное, плохо было так думать: Нирия говорила, что большинству детей и не снилось жить в таком доме, как Агнесса, носить такие наряды, есть такую еду и играть в такие игрушки. А уж тем более далеко не каждому незаконному ребенку было дано счастье быть признанным и принятым в семью. Это уже не Нирия говорила, а мама: она часто напоминала Агнессе о приюте, если та бедокурила - и это было больнее любых затрещин и даже порки. Зачем постоянно об этом напоминать? Она разве виновата, что ее папа был плохим человеком? Разве она виновата, что мама не хотела ее рожать?

"Могла бы тогда оставить меня в приюте, если так! - с неожиданной злостью подумала Агнесса, сжимая кулачки (точнее, только один: правая рука по-прежнему не слушалась). - И не спасать от повстанцев, если я ей совсем не нужна. Убили бы, и ладно..."

Какая-то ее часть сгорала от стыда и чувства вины за эти мысли: как можно быть такой неблагодарной?! Мама же ее спасла, отдала в хорошую больницу... нельзя вести себя, как избалованная маленькая принцесска. Надо уметь ценить то, что для нее делают...

Вот только быть умной и благодарной не получалось. Было страшно, больно и ужасно одиноко. А еще рука снова разболелась и противно запершело в горле, но Агнесса этого даже не заметила. Она все смотрела и смотрела на дворец, часто сглатывая слезы и комкая в кулаке одеяло.

Когда в палату вошел врач и увидел, что маленькая пациентка ревет в три ручья, он присел рядом с ней и начал успокаивать, гладить по голове... а потом Агнесса вспомнила, что плакать при чужих неприлично. Утерев слезы, она вежливо поблагодарила его и послушно далась сделать перевязку и очередной укол.

- Тебе надо поесть, - мягко сказал доктор, потуже затягивая бинт. - Ты почему ничего не съела?

- Не хочу.

- Вот это новости! Ты и выздоравливать не хочешь?

- Хочу.

- Тогда ешь.

- Не хочу. Простите.

Она опустила взгляд, принявшись рассматривать свои руки и искать пятнышки на белом одеяле.

Врач чуть посуровел: сдвинул седые брови и легонько взял Агнессу за подбородок, заставляя приподнять голову.

- Я не спрашиваю, хочешь ли ты есть: я говорю, что ты должна. Если будешь вести себя, как маленькая, я начну кормить тебя с ложечки. А еще расскажу твоей маме, что ты не слушаешься.

- Расскажите. Может, она придет хоть для того, чтобы меня отругать.

У Агнессы предательски задрожали губы. Закусив нижнюю, которая дрожала сильнее, девочка отвернулась. Ей бы хотелось увидеть маму хоть так. Она бы начала ругаться, а Агнесса крепко схватила бы ее за руку и попросила не уходить. Потом поблагодарила за спасение, а потом... может быть, мама бы разрешила ей выговориться. Увидела бы, как сильно Агнессе это нужно, и разрешила. Пускай не жалела и не ласкала - просто посидела бы рядом... она ведь не бросила дочку в беде. Значит, хоть немножко, но любит.

Доктор мягко тронул девочку за здоровое плечо. В его темно-зеленых, обрамленных сеточкой морщин глазах читалась такая доброта и сочувствие, что Агнессе на миг захотелось кинуться ему на шею и все-все рассказать: и о пережитых ужасах, и о непростых отношениях с матерью... но она была слишком хорошо воспитана для этого. В конце концов, Агнесса изо всех сил старалась вести себя, как маленькая леди, даже если мама не очень это ценила.

- Давай ты все-таки начнешь есть сама, хорошо? Я понимаю, что аппетита у тебя сейчас нет, но на самом деле твой организм очень голоден. Поэтому-то тебе и плохо.

Упираться дальше было как-то стыдно и неловко. Агнесса понуро кивнула и, зажав ложку в кулаке, зачерпнула немного каши. Слабо улыбнулась, когда доктор ласково назвал ее "умницей".

После ужина наступило время сна: те самые восемь часов вечера. Вытерпев последний на сегодня осмотр, Агнесса покладисто подставила руку под шприц со снотворным. Заснуть девочке хотелось: крепко и без снов. Потому что во сне ей наверняка привидится, как убивают Нирию, а ее саму мучают. Нет уж, лучше вообще без снов, чем с такими.

"Хорошо, если мама приказала убить того страшного старика. Он заслужил. И тот бугай тоже, и тот, который с бородкой... и
тот, который вроде хороший. Был бы хороший, помог хотя бы Нирии... так ему и надо. Так им всем и надо".

Доктор, понятия не имевший, какие мысли вертятся в голове у Агнессы, с умилением глядел на детское личико, сходство которого с ангельским окончательно дополнила мечтательная улыбка. Из палаты он выходил в полной уверенности: более чистого и светлого ребенка, чем Агнесса Айсард, ему не доводилось видеть уже очень давно.

Если девочка чем и пошла в мать, так уж точно не характером.

* * *

Работы на Исанн сегодня свалилось до неприличия много: под кипой документов, требовавших ее самого пристального внимания, вполне можно было похоронить человека - вероятно, даже без всяких иносказаний, если взять на себя труд распечатать все оперативные сводки, аналитические выкладки, отчеты и разнарядки. Масштабная зачистка на Кореллии, операция по спасению дочери - все это лишь малая толика текущих вопросов. За день на нее успела навалиться, в дополнение к повседневной рутине, активность повстанцев в секторе Хоммел, бесследное исчезновение главного резидента на трижды неладной Чандрилле, подозрительное - в смысле, еще более подозрительное, чем всегда, - движение капиталов через оффшоры Корпоративного сектора... причем одна из ниточек определенно тянулась к Корусканту.

Исанн отчетливо скрипнула зубами. Еще одна радость: ячейки подполья в столице. Учитывая безумную перенаселенность Корусканта, тысячи нелегалов, с которыми никак не могла совладать миграционная служба, и вопиющий бардак на нижних
уровнях, охота предстоит долгая и чертовски затратная.

Глаза женщины нехорошо блеснули. Долгая и затратная, да. Но она прекрасно знает, с чего начнет... вернее, с кого.
Голоизображение некого Кейла Борнета мрачно смотрело на нее запавшими темно-серыми глазами, упрямо сжав тонкие губы. Лицо волевого, сильного человека, готового сопротивляться до конца - а кровоподтеки и ссадины на распухших губах и скуле только придавали образу большей убедительности.

"Посмотрим, сколько ты выдержишь, когда я лично тобой займусь, герой".

Исанн повидала множество таких, как он... но никто еще не покушался на ее дочь. Так что этот отважный борец за свободу определенно заслужил особого обращения.

Завтра они очень обстоятельно поговорят. Сегодня у нее уже не было сил на допрос. Пускай пленник пока наслаждается пребыванием в холодном карцере, где невозможно даже выпрямиться в полный рост, - это неплохо прочищает мозги, если судить по большинству заключенных.

Закрыв досье, женщина устало откинулась на спинку кресла. Прикрыла лицо руками, слегка надавливая кончиками пальцев на глаза. Безумный, совершенно безумный день... давно уже к ней не подбирались настолько близко. Похитить ее ребенка, да еще
с помощью верной, искренне обожающей девчонку гувернантки... она не ожидала. Потому и допустила такие глупые просчеты, за которые любой ее сотрудник поплатился бы нашивками на планке. И это в лучшем случае.

Ошибкой было приставлять к ребенку всего одного телохранителя. Достаточно было устранить Тайерса, чтобы полностью развязать руки Нирии. Еще одно упущение - утром не обратила внимания на взвинченное состояние гувернантки. Исанн настолько привыкла к ее беззаветной, почти материнской любви к Агнессе, что давно вычеркнула воспитательницу из списка потенциальных угроз. Зря. Чем ближе подпускаешь человека, тем легче ему целиться тебе в спину - непреложная истина, с которой Исанн была знакома не понаслышке. И все равно допустила сразу два глупейших промаха, из-за которых едва не потеряла дочь. Еще совсем немного, и девочку было бы уже не спасти: либо пристрелили бы, либо некроз успел бы перекинуться с раны на здоровые ткани - что вкупе с пневмонией убило бы малышку не менее верно, чем выстрел в висок или удар ножа по горлу.

Исанн глубоко вздохнула, с трудом удержавшись от того, чтобы оттянуть пальцем ворот мундира: снова возникло это странное чувство - будто давление вдруг резко подскочило.

Она едва не потеряла дочь. Эту маленькую назойливую девочку, постоянно путающуюся под ногами и, несмотря на все запреты, пытающуюся ластиться к ней, выклянчивая хоть каплю внимания... еще совсем немного, и ее бы не стало. И больше никто не ждал бы Исанн по вечерам, не смотрел бы на нее с щенячьей преданностью в огромных карих глазах...

Все-таки она привязалась к девочке сильнее, чем ожидала. Так, наверное, привязываются к подобранному на улице фелинксу - серенькому, неказистому, но трогательному и ласковому... был у нее в детстве один такой - всего полдня, пока отец не отобрал и не приказал вышвырнуть зверушку обратно. И никакие слезы и уговоры не помогли - точно так же, как они не разжалобили его много лет спустя, когда едва живая после родов Исанн умоляла не отнимать у нее дочь.

Что поделать: видимо, она по-прежнему питает слабость к беззащитным брошенным детенышам. Не проходит эта придурь с годами.

Выключив компьютер, Исанн поднялась с кресла. Накинула плащ поверх кроваво-красной формы - к ночи погода в столице окончательно испортилась - и, немного замешкавшись, позвонила в госпиталь, куда определила Агнессу.

Почему-то она была уверена: не проведает девчонку сегодня - уснуть не сможет. А сон директор ценила очень высоко.

* * *

Агнесса крепко спала, тихонько посапывая. Правая рука девочки была крепко зафиксирована бинтами и плотно прижата к телу, левая же свешивалась с койки, практически доставая до пола. Черные волосы разметались по подушке, липли ко лбу и чуть приоткрытым губам. Исанн бережно убрала несколько особенно мешающихся прядей, слегка дотрагиваясь до лица малышки кончиками пальцев.

Странно. Она никогда раньше не замечала, что это может быть настолько приятно: ласково прикасаться к дочери, ощущая тепло ее кожи и мягкость волос. Как завороженная, женщина провела ладонью по ее щеке - впалой, с болезненно заострившейся скулой - прислушиваясь к малопонятным, почти незнакомым ощущениям, словно укутывающим ее пуховым одеялом.

Странно. Она не испытывала такого очень давно - если вообще когда-либо испытывала. Воспоминание о чем-то отдаленно похожем шло еще из детства - полузабытого, находящегося далеко за чертой, разделившей жизнь на "эту" и "прошлую". Или же... да, нечто подобное она чувствовала и восемь лет назад. Рядом с Сельвином. Рядом с безмозглым фанатиком, глупо и бессмысленно погибшим ради мертвых людей и пустых лозунгов. Бросившим ее с втоптанными в грязь мечтами и ребенком в чреве - то ли проклятием, то ли прощальным подарком.

Исанн отдернула руку, будто обжегшись. Помотала головой, отгоняя наваждение. Что, снова? Подобные мысли и чувства никогда не доводили ее ни до чего хорошего. Пора бы уже начать учиться на своих ошибках: каждый раз, когда на нее накатывал этот дурман, она вскоре либо оплакивала очередного мертвеца, либо удивленно косилась на торчащий из спины нож... вернее, первое неизменно следовало за вторым, ибо за свою жизнь Исанн привыкла бороться. Так вышло с любовником, так вышло с отцом... глупо обольщаться насчет дочери. Дети имеют обыкновение вырастать - и никому не ведомо, во что может превратиться вчерашняя смешная девчушка с большими наивными глазами. Ей ли не знать.

Нет, она здесь не для того, чтобы изображать мамашу-наседку. Нужно лишь удостовериться, что ее дочь получает должный уход, и все.

Достав из сумки планшет, Исанн вставила в него переданный врачом инфочип. На экране тут же высветились данные последнего медицинского осмотра: вполне обнадеживающие, насколько она могла судить. После операции девочка стремительно шла на поправку, и если так дальше пойдет, из больницы ее выпишут где-то через неделю. Крепкий ребенок. А впрочем, хилой ей быть не в кого - слишком хороша генетика.

С койки послышалась вялая возня. Дыхание Агнессы участилось; она начала слабо постанывать и всхлипывать во сне. Поначалу Исанн не обратила внимания, но вскоре стоны стали громче и надрывнее: в них явственно слышалась боль. Девочка забилась, путаясь в одеяле и простынях, судорожно хватая воздух растрескавшимися губами.

Исанн и сама не заметила, как планшет оказался отброшен в сторону, а она сама пересела на край койки. Коснувшись ладонью лба Агнессы, едва не отдернула руку: казалось, кожа малышки вот-вот вспыхнет.

- Мама... - слабо выдохнула девочка вместе с хриплым кашлем. - Мамочка...

- Тише, - Исанн снова накрыла ладонью лоб дочери, успокаивающе поглаживая. - Тихо, я здесь...

Агнесса дернулась, неосознанно пытаясь приподняться, и жалобно взвыла от боли: неосторожно оперлась на раненное плечо.

Снова закашлялась - тяжело, отхаркивая мокроту.
Исанн бережно подхватила ее под спину, помогая сесть, и держала так, пока не прошел приступ. Откашлявшись, Агнесса с трудом приподняла голову. Взглянула на мать мутными, влажно поблескивающими от слез глазами.

- Мама? - робко спросила она. - Мамочка, это правда ты?

Тоненькие пальчики цепко ухватились за рукав медицинского халата. Исанн потянулась было отцепить их, но вместо этого почему-то накрыла маленькую ладошку своей и слегка сжала.

- Глупый вопрос, Агнесса, - Исанн хотела, чтобы эти слова прозвучали твердо, почти строго, но ласковая улыбка, будто сама собой появившаяся на лице, испортила все впечатление. - Конечно, я.

Девочка долго смотрела на мать, будто не знала, верить или нет своим глазам. А потом вдруг прильнула к ее груди - просто так, не спрашивая разрешения и не боясь строгого выговора за свою бесцеремонность. Зажмурившись, уткнулась лицом в плотно запахнутый халат и потерлась щекой о жесткую ткань.

И правда - побитый, больной котенок. Дрожащий, лихорадочно-горячий, с благодарностью лижущий приласкавшую его руку. Такой
беззащитный и маленький...

Неожиданно для себя Исанн обнаружила, что уже держит девочку на коленях и баюкает, словно новорожденного младенца. Одной рукой она поддерживала дочь под спину, а второй гладила ее по голове, ласково перебирая шелковистые волосы. Агнесса тихонько поскуливала ей в плечо, время от времени кашляя и шмыгая носом.

- Не скули, - Исанн слегка сжала здоровую руку девочки. - Врач сейчас к тебе подойдет.

- Угу... - и снова жалобный всхлип.

- Ну что, настолько плохо?

- Плохо... - Агнесса шумно сопела, явно сдерживая плач.

- Терпи, - Исанн провела пальцами по лицу малышки, убирая с ее глаз слипшуюся от пота челку. - Ты же в плену терпела? Моя смелая, сильная девочка...

Агнесса вздрогнула. С трудом приподняв голову, посмотрела на мать с таким изумлением, будто та сообщила, что намерена продать ее хаттам в рабство. Несмело, с опаской улыбнулась, словно не была уверена, что эти слова относятся к ней.

До самого прихода врача они сидели в тишине. Когда тот наконец явился - встрепанный, взволнованный и поминутно извиняющийся за задержку - полусонная Агнесса не сразу отцепилась от матери, что-то невнятно возражая. Исанн оставалась в палате все время, что доктор возился с ребенком, наблюдая за его действиями с видом надсмотрщицы в лагере для особо опасных преступников. Задержалась она и после того, как он ушел, в который раз извинившись и горячо заверив ее в том, что Агнесса идет на поправку, и причин для беспокойства нет.

Они снова остались наедине. Исанн сидела около койки и машинально поглаживала дочь по руке, глядя на ее безмятежное, пусть и изможденное личико.

Ее девочка. Ее сильная и смелая девочка. Как легко это было произнести... и каким правильным это казалось сейчас. Похоже, этот ребенок все-таки значит для нее... что-то. Проклятье. Это всегда заканчивалось плохо. Каковы шансы, что Агнесса окажется исключением? Трудно сказать. Но они уж точно далеки от стопроцентных.

- Мам...

Тихий голосок вырвал Исанн из задумчивости. Перехватив взгляд женщины, дочь заглянула прямо ей в глаза - открыто, не прячась за опущенными ресницами и не стараясь смотреть, как положено, на лоб или подбородок. Поведение, граничащее с наглостью, - и не одобряемое этикетом. Но сейчас определенно не лучшее время для воспитательных мер.

- Что, Агнесса?

Девочка замялась, подбирая слова. Взгляд она все-таки отвела - уставилась куда-то мимо Исанн, рассматривая складки одеяла.

- Я поблагодарить хотела. Ну, за то, что ты меня спасла. И за то, что пришла, спасибо. Знаешь, я боялась, что...

Агнесса запнулась. Нервно облизнула губы и принялась теребить прядку волос.

- Договаривай.

Она помотала головой.

- Ничего, мамочка. Это глупости все... мне стыдно, что я так думала. Ты бы ведь меня никогда не бросила, правда?

Исанн медлила с ответом. Смерила дочь внимательным взглядом, всматриваясь в каждую черточку красивого лица, в робко опущенные глаза и подрагивающие от волнения губы.

Могла ли она подумать еще пару дней назад, что эта девчонка будет вызывать в душе такой... трепет? Нежность? Многовато чувств для подобранного из жалости зверька. Для дочери человека, причинившего Исанн столько боли. Многовато чувств для кого бы то ни было, если уж на то пошло.

Она мягко подцепила пальцами подбородок Агнессы. Провела длинным ногтем линию от челюсти до высокой скулы. И как эту девчонку угораздило родиться настолько похожей на нее?

- Не смей даже заговаривать при мне о подобных глупостях. Ты моя дочь, Агнесса, и я никогда тебя не оставлю. Если я еще раз услышу такое предположение, то больно дам тебе по лицу. Ясно?

Агнесса вздрогнула, услышав в голосе матери угрожающие нотки. Но все-таки, поколебавшись, робко улыбнулась и благодарно потерлась щекой о ее ладонь.

- Да, мамочка.

- Вот и хорошо. А теперь хватит болтать: ты давно уже спать должна.

С этими словами Исанн поднялась на ноги. Потрепав дочь по голове, она направилась к выходу из палаты. И уже в дверях ее догнали тихие слова, заставив застыть на пороге:

- Я люблю тебя, мамочка.

Приятно, черт побери. Настолько приятно, что скрыть улыбку не то что не получается - не хочется и пытаться.

"Дура ты, Исанн. Идиотка, которую жизнь так ничему и не научила..."

- Спи, кому сказано, - бросила она через плечо. И, немного помедлив, добавила:

- Я тоже люблю тебя, Агнесса.

"...Видимо, это не лечится. Будь ты проклят, Сельвин: только посмотри, что со мной делает твоя девчонка. Ты был бы доволен, чертов дикарь".

Эпилог

Линне Нейвеле всегда нравилось работать с детьми. Естественно, за услуги гувернантки ее уровня неплохо платили, но главным стимулом деньги для нее никогда не были: она искренне наслаждалась заботой о своих воспитанниках, зачастую не получавших должного внимания от родителей - богатых, влиятельных и вечно занятых. Конечно, с некоторыми бывало тяжело: дочь моффа Грайда, например, не раз доводила женщину до слез - и это был, пожалуй, единственный ребенок, с которым она рассталась без сожаления, когда несносную девчонку наконец определили в закрытую женскую гимназию на Куате.

С новой подопечной тоже не все было гладко. Но зная, что бедняжка пережила не далее чем три недели назад, Линна могла только поражаться ее стойкости и хорошему воспитанию: сразу и не поймешь, что у ребенка проблемы - для этого требовалось провести рядом с ней несколько дней. А так - милая девочка, скромная и вежливая, да еще и умненькая не по годам. Линна даже сперва подумала, что с ней будет просто...

В какой-то мере, так и вышло: Агнесса Айсард оказалась очень послушной, приученной матерью к строгой дисциплине. Она никогда не грубила, не перечила, не отлынивала от занятий... да вот только при малейшей попытке сблизиться с ней, приучить к мысли, что Линна теперь почти член семьи, малышка закрывалась. Пряталась в свои хорошие манеры и послушание, как в скорлупу. Не то чтобы гувернантку это удивляло: госпожа Айсард, когда брала ее на работу, кратко рассказала о том, что произошло с Агнессой. Странно было бы рассчитывать, что девочка так быстро привыкнет к новой воспитательнице, когда предыдущая - любимая, почти ставшая родной - мало того, что предала ее, так еще и была убита у нее на глазах.

У Агнессы после тех событий осталась глубокая, еще не успевшая затянуться рана. Разумеется, потребуется немало сил и времени, чтобы помочь бедняжке оправиться.

- Что ты рисуешь, маленькая? - спросила Линна как можно более ласково, но следя, чтобы голос не был слишком приторным: Агнесса не любила, когда к ней обращались как к несмышленому ребенку.

Девочка подняла взгляд от листа флимсипласта, на котором что-то старательно выводила вот уже полчаса. У нее определенно был талант: посмотрев на некоторые ее рисунки, Линна никогда бы не сказала, что художнику нет еще и девяти. Обычно Агнесса довольно охотно показывала их гувернантке, зная, что та могла достаточно объективно оценить работу и дать пару-тройку советов. Линна тешила себя надеждой, что со временем эта точка соприкосновения поможет окончательно наладить контакт с подопечной.

Но в этот раз Агнесса отрицательно помотала головой:

- Рисунок не очень хорошо получился, мадам Нейвела. Мне стыдно такое показывать.

Девочка смотрела в сторону, пока говорила, а ее щеки тут же порозовели от румянца. Она совсем не умела врать, эта малютка.

Вздохнув, Линна поднялась с дивана и подошла к невысокому столику, за которым сидела Агнесса. Она тут же прикрыла лист рукой и пододвинула его к себе. Глянула на гувернантку исподлобья, почти с агрессией:

- Не надо смотреть, пожалуйста.

- Почему? Ты же знаешь, что я не буду смеяться. Может, даже помогу что-нибудь исправить?

- Нет. Это вы не исправите.

Если бы не эти слова, сказанные с непонятной злобой, Линна бы еще могла отступиться. Но теперь стало очевидно: подопечная скрывает что-то похуже, чем неудавшийся рисунок.

Тяжело вздохнув, женщина приобняла ее за плечи. Агнесса напряглась, но отстраниться не попыталась.

- Агнесса, послушай, пожалуйста, - начала Линна мягко. - Тебе не надо ничего от меня скрывать. Я всегда тебя выслушаю и поддержу, что бы там ни было.

Малышка упрямо тряхнула копной черных волос, завитых в тугие кудряшки.

- Там нет ничего такого. Просто рисунок совсем не получился.

- Тогда ведь не случится ничего страшного, если я посмотрю?

Агнесса напряглась еще сильнее. Покосившись на гувернантку, тяжело вздохнула:

- Хорошо. Вы ведь все равно посмотрите, правда?

Не дожидаясь ответа, она пододвинула лист к центру столика. Глянув на рисунок, Линна едва дара речи не лишилась - только и смогла, что пораженно ахнуть, прикрыв рот ладонью.

Рисунок не то чтобы не получился. Напротив, для ребенка он был выполнен великолепно: хорошая игра светотени, немного косоватые, но тщательно прорисованные фигуры... пяти человек, приставленных к серой стене. Агнесса не поленилась выписать следы крови на грязной одежде, грубовато набросать синяки и ссадины на лицах. Перед стоявшими (малышка постаралась соблюсти даже какое-то подобие перспективы) скорчилось мертвое тело, на груди которого красовались грязно-черные пятна, изображавшие следы от выстрелов. Труп был прорисован лучше всего: с явно старческим лицом и седой шевелюрой. На плече у него красовалась эмблема Альянса.

- Я же говорила: не надо вам смотреть, - голос девочки звучал как-то глухо, надтреснуто. Она вся сжалась, уперев взгляд в пол и закусив губу. - Вы теперь решите, что я ненормальная. Как врач сказал... он сказал, что у меня травма, что мне надо колоть какую-то гадость... мама пока не разрешает, но если мне станет хуже...

Да бедный ребенок же сейчас расплачется!

Эта мысль вырвала Линну из ступора. Присев на колени рядом с подопечной, она успокаивающе положила одну руку ей на плечо, а второй принялась гладить ее по голове.

- Конечно же нет, маленькая... я не считаю тебя ненормальной. Ты хорошая, здоровая девочка. Ты же, скажем, не мучаешь животных? И над одноклассницами злых шуток не устраиваешь. Значит, все с тобой в порядке.

Девочка шмыгнула носом и с благодарностью взглянула на гувернантку. Даже робко улыбнулась.

- А зачем мучить животных? Их же жалко! Одноклассниц... некоторых не очень, но я же не ненормальная какая, правда?

Линна ободряюще улыбнулась в ответ. Но то, что подопечная заявила затем, мигом эту улыбку стерло.

- А вот повстанцев мне не жалко совсем. Вы знаете, что они со мной делали? Что они Нирию ни за что ни про что убили... а я смотрела. Я пыталась ей помочь, но какой-то здоровяк меня сильно в живот ударил, а ее... ее...
Личико Агнессы исказила гримаса - жалобная и яростная одновременно. Сердито утерев слезы кулачком, девочка сделала глубокий вдох, пытаясь успокоиться.

- Простите меня, пожалуйста. Вам неприятно об этом говорить, я вижу. Можно мне пойти умыться?

Линна молча кивнула, и Агнесса едва ли не бегом вылетела из зала. Позабытый рисунок так и остался лежать на столике.

* * *

Вот уже неделю как Агнессу выписали из больницы, а ей по-прежнему все казалось каким-то нереальным. Муторным и грустным сном, который должен развеяться со звонком будильника. Девочка думала, что дома станет лучше, но все оказалось наоборот: в родных стенах ей выть хотелось от одиночества. Боль от смерти Нирии, казалось бы, немного приутихшая, здесь стала совершенно невыносимой: все было настолько по-старому, что Агнесса подспудно ожидала увидеть свою воспитательницу живой и здоровой - и каждый раз волной глухой тоски накатывало осознание: не увидит - ни сегодня, ни завтра... никогда. Новая гувернантка, конечно, старалась помочь. Она хорошая, эта Линна, добрая и ласковая... но чужая. Не она была рядом с Агнессой столько лет, не она воспитывала ее, играла с ней, читала на ночь сказки и целовала в макушку, не она жалела ее после жестоких, порой несправедливых наказаний...

Агнесса очень скучала по Нирии. И даже не могла ни с кем этим поделиться. После той ночи в больнице она надеялась, что теперь мама станет проводить с ней больше времени, но вышло все иначе: Агнесса практически перестала видеться с ней, потому что должна была ложиться спать в половину девятого вечера.

Дни превратились в нечто серое и тягучее, наполненное бессмысленными занятиями и бесполезным сочувствием Линны. А ночи были и того хуже: вот они-то как раз были полны красок - темных, грязных и тошнотворных. С тех пор, как ей перестали давать снотворное, Агнесса каждую ночь просыпалась в слезах и холодном поту от очередного кошмара. Обычно она потом засыпала сама - только один раз пришла мама, разбуженная ее воплем. Агнесса уже испуганно натягивала одеяло до макушки, думая, что сейчас ей страшно влетит, но мама и не думала ругаться: присела рядом с ней на постель и принялась успокаивать, ласково гладя по голове. Девочка бы с удовольствием просидела так до утра, но у мамы был с собой шприц со снотворным...

Вообще, все эти лекарства и прочая химическая гадость были отдельной темой. Первые пару дней Агнессу пичкали успокоительным, от которого клонило в сон и страшно болела голова. Потом мама заявила, что не позволит накачивать ребенка... как она сказала? Транклиза... а, транквилизаторами. Врач попытался спорить, но вскоре махнул рукой - настоял только на том, чтобы курс возобновили, если Агнессе станет хуже.

А хуже становилось. Но уж лучше с кошмарами, чем вечно сонная, как мешком по голове пришибленная! И она не хотела, чтобы ее по психотерапевтам всяким таскали, будто ущербную!

От одного воспоминания о докторе, к которому ее притащили перед выпиской из больницы, становилось тошно. Нет, он не обижал ее и больно не делал, но от его бесконечных вопросов, сочувственных слов и внимательного - будто крысу препарирует - взгляда Агнесса начинала чувствовать себя еще более несчастной и какой-то неполноценной.

Нет, если мама решит снова отправить ее на эти сеансы, она не послушается. Будет просить, умолять, в ноги кидаться, но не пойдет!

Девочка сжала зубы, сдерживая плач. Сейчас-то чего реветь? Главное, чтобы из-за этого рисунка мама не подумала, что ей стало хуже. А уж если ныть по каждому поводу, так точно подумает...

За дверью послышались шаги - вернее, уверенное цоканье каблуков по паркету. Агнесса едва не подпрыгнула на стуле, уронив учебник, над которым бестолку сидела уже с час. Ни горничные, ни Линна обуви на каблуках не носили - разве что на совсем небольшом. Значит, мама... так рано?!

Девочка принялась судорожно приводить себя в порядок. Но если с растрепавшимися кудряшками еще можно было совладать, то что делать с покрасневшими и чуть припухшими глазами, она не знала.

Дверь с тихим шорохом отъехала в сторону: конечно, мама всегда входила без стука. Агнесса в тот момент оправляла встопорщившиеся кружева на платье, в чем не особенно преуспевала. Развернувшись так резко, что подошвы туфелек противно скрипнули, она учтиво склонила голову:

- Здравствуй, мамочка.

Агнесса с удивлением отметила, что на маме было темно-фиолетовое атласное платье вместо привычной формы. Разве она не с работы?

- Здравствуй, - женщина улыбнулась уголком рта. Подойдя к Агнессе, положила ей руку на плечо. - Как ты сегодня?

По телу Агнессы будто электрический ток пропустили. Вздрогнув, она заглянула матери в глаза, широко распахнув свои собственные. Впервые с момента выписки в душе девочки шевельнулось что-то похожее на радость.

- Нормально, - соврала она, не раздумывая. - Плечо немного болит, но это ничего.

- Правда? - Исанн скептически вскинула тонкие брови. - А глаза почему заплаканные?

В ее голосе послышались знакомые предгрозовые нотки. Испуганно сжавшись, Агнесса поспешила спрятать выдавшие ее глаза за
опущенными ресницами.

- Ничего страшного, мамочка, - вздохнула она. - Мне грустно немного, вот и все.

- Еще бы тебе не было грустно.

Исанн бережно приобняла дочь за плечи и повела к постели. Усадив девочку рядом с собой, мягко приподняла пальцами ее подбородок.

- Я говорила с мадам Нейвелой сегодня. Она рассказала мне про твои... - женщина взглянула на стол, заваленный листами флимсипласта, - художества. Ты бы не пугала ее такими рисунками и заявлениями, Агнесса. У меня уже голова болит от ее стенаний по поводу того, какая у детей хрупкая психика, и как тебя надо беречь и ограждать ото всего, чего можно и нельзя.

- А чего она так разволновалась? Мне просто становится от этого лучше, разве это так плохо? - неожиданно для себя Агнесса осмелела. Ей ужасно хотелось выговориться, высказать все, что накипело, - и почему-то она была уверена: если ее кто и поймет, то только мама. - Знаешь, я иногда представляю себе... ну, плохие, наверное, вещи. Нирия бы сказала, что так нельзя, но я когда представляю себе, как того старика убивают, мне не так страшно засыпать становится. Я знаю, что он больше никогда никому зла не сделает, и...

Агнесса замялась, не зная, стоит ли продолжать. Вот сейчас она признается, и мама решит, что ее лечить надо. Но сказать хотелось. Потому что скрывать было невозможно... скрывать и думать: неужели она плохая, злая и сумасшедшая?

- Мне приятно представлять, как убивают тех людей. Я их ненавижу, мамочка, ненавижу! И хочу, чтобы им было больно за... - ее голос дрогнул, на глазах снова выступили слезы, - за то, что они сделали. С Нирией, со мной...

Всхлипнув, Агнесса сгорбилась на постели и прижала ладони к лицу. Отчего-то противно засосало под ложечкой и затряслись коленки.

"Не надо было этого говорить. Какая же я дура, дура!"

Исанн молчала. Просто смотрела на дочь долгим, пугающе серьезным взглядом. А потом так же молча притянула ее к себе, крепко прижимая к груди. Агнесса с готовностью уткнулась носом в плечо матери, вдыхая дурманящий аромат духов.

- Я тебя понимаю, малышка, - ее теплое дыхание защекотало девочке ухо. - Но давай договоримся, что пытками и казнями в нашей семье занимаюсь я, хорошо? Я больше никому не позволю тебя обидеть. Никому, слышишь?

Агнесса кивнула, покрепче прижимаясь к матери. Говорить не хотелось: хотелось просто сидеть так, обнимать маму и слушать ее голос - ласковый и теплый, вовсе не такой, как обычно...

- Мам... а когда я вырасту, я стану такой, как ты?

Исанн чуть отстранилась. У Агнессы комок встал в горле, когда она увидела в ее глазах до боли знакомую сталь.

- Никогда, - отрезала женщина, крепко стискивая плечи дочери. - Я не для того работаю сутками напролет, чтобы жизнь моей дочки стала похожа на мою. К хаттам такие семейные традиции, Агнесса.

Поцеловав девочку в щеку, Исанн поднялась с постели и быстрым шагом вышла из комнаты. Агнесса ошарашено смотрела ей вслед, трепетно касаясь места поцелуя кончиками пальцев.

Она не была уверена, что понимает, почему мама так отреагировала. Но одно ей было совершенно ясно: мама ее действительно любит. А по сравнению с этим все остальное казалось совсем не важным.

Даже не знаю что написать. Вещь берет за душу. Ничего лишнего все выписано с беспощадной реальностью. Спасибо!

Тебе спасибо) Всегда приятно знать, что рассказ нравится)

Ух. Даже не знаю, с чего начинать писать отзыв. Честно.
Вот сейчас буду все комментировать, как следует;) А то задолжала уже отзыв)


Да, можно только представить себе, каково приходится этому, наверно, неплохому человеку, которому суждено наблюдать, как Альянс в своей агонии и безвыходности стремительно становится таким же, какой описывалась в самой злой их пропаганде Империя. Как он себя убеждает в необходимости всего происходящего и не может убедить.

Вот, кстати, к слову пришлось, но интересно стало: а в самом деле, что может вырасти из младшей Айсард? Почему-то я не могу представить ее, повторяющей судьбу матери: Агнесса слишком уж послушная, точнее, забитая. Она не смеет отстаивать перед матерью свою свободу - не сумеет отстоять и судьбу. Вряд ли она станет выдающейся личностью, даже если мать позаботится обеспечить ее будущее.

А, "спящий агент" проснулся.
Внезапно мне пришла в голову мысль, хотя и малость посторонняя: спящие агенты жили как обычные люди, но должны были выполнить один-единственный приказ, о котором в обычное время не помнили. Уж не такими ли спящими агентами были клоны Республиканской Армии? Если бы о приказе 66 было известно заранее, то я никак не смогу поверить, что из скольки-то миллионной армии ни один клон об этом не проболтался - даже в разговоре с другими клонами, который, к примеру, могли подслушать джедаи. Плюс, что еще немаловажно: если бы клоны все время держали в голове саму возможность того, что в какой-то момент они могут быть обязаны убить джедаев, те обязательно ощутили бы угрозу со стороны своих подчиненных. Уж что-что, а опасные для себя намерения окружающих одаренные чувствовали очень хорошо.


Жуткий момент. Когда читала первый раз, подумала, что у девочки уже галлюцинации начались. Только потом поняла, что это сон - но похуже иных галлюцинаций.


Ого... Похоже, что Агнесса начинает потихоньку оценить поступки матери, причем отнюдь не положительно. Что ж, это нормально - взросление называется.

Вот так и вырастет новое поколение - имперцев;)
А если серьезно, в этот момент становится понятно, как сильно Агнессу изменило пережитое. Добрый ласковый пушистый котенок внезапно показывает когтики, пусть даже только мысленно. А еще мне внезапно подумалось: пара-тройка таких "приключений" - и Агнесса сама, чего доброго, превратится в копию своей матери не только внешне, но и внутренне.

Первая в жизни мамина похвала. А ведь Исанн сейчас именно дает дочке идеал, к которому надо стремиться - себя саму.

А вот и подтверждение;)

Вечная дилемма: родители хотят для детей жизни лучшей, чем была у них, а дети хотят быть похожими на своих родителей. Нет, Исанн, конечно, может просто не дать дочери возможность продолжать семейные традиции, но я почему-то не исключаю, что даже в этом случае Агнесса может вырасти подобием собственной матери.


Да, опыт родственных отношений у Исанн богатый, но! Главное отличие нынешней ситуации от прошлых - во что превратится девчушка, зависит в первую очередь от ее матери. Пока что Агнесса любит свою мать - пусть по-детски, пусть "мать - это бог для ребенка". Но перейдет ли эта любовь в привязанность и преданность взрослого человека или же в ненависть и вражду - это уже в руках самой Исанн. И хочется верить, что она это поймет в ближайшие лет пять - потом будет поздно.

"Перечитала свой собственный отзыв" И это же надо было накатать такое сочинение, если просто хотела сказать, что рассказ по-настоящему жизненный и цепляющий за душу? Риторический вопрос)

От отзыва пришла в полный восторг и, немного побегав по потолку, сажусь отвечать



Вдвойне тяжело то, что ему приходится в этом непосредственно участвовать. Очень многие члены Альянса ведь действительно хорошие люди, и вряд ли могут спокойно относиться к такой "необходимости". Если с большинством имперских служащих (даже с гражданскими и сколько бы их ни было) еще сработает отмазка про "революции в белых перчатках не делаются", то применить ее к дитю уже гораздо сложнее.



Если и станет, то не в качестве лидера и руководителя: она тихая, покладистая (даже забитая, верно подмечено), настаивать на своем будет только в совсем уж критической ситуации. Характер у нее есть, но работает исключительно "вовнутрь": выстоять перед трудностями, не сломаться. Так что, скорее всего, должность директора Разведки быть наследуемой перестанет, несмотря на наличие очередной Айсард) Хотя в тихом омуте могут черти будь здоров водиться - а уж с учетом наследственности и психологической травмы, Агнесса вполне может вырасти в зверя поопаснее котенка. Стержень для этого имеется, благодатная почва - тоже.



Кстати, а это роскошная мысль! Эффект действительно подозрительно схожий, так что почему бы и нет? Спецы, занимавшиеся разработками для "Лусанкии", вполне могли взять за основу исследования каминоанцев, усовершенствовав и адаптировав их не только для клонов, но и для обычных людей и прочих разумных. Да и чтобы в Империи таким технологиям не нашли применения, просто забыв их после Приказа? Ой вряд ли...



Ну да, у нее сколько обиды за прошедшие годы накопилось - а сейчас она просто критическую массу набрала и заявила о себе.



Котенок устал быть беззащитным: ему слишком наглядно показали, что от этого бывает. А тут еще, как правильно замечено ниже, пример в лице мамы перед глазами, которая, по мнению Агнессы, никогда бы не позволила с собой такое сотворить.



Вполне: для этого ведь вовсе не обязательно занимать должность в Разведке. Подобная работа, конечно, серьезно отражается на характере, но у Агнессы и без нее многое будет располагать к копированию маминой манеры поведения: во-первых, непосредственное влияние Исанн, а во-вторых - высшее общество Империи тот еще змеюшник, и зубы в нем иметь жизненно необходимо.



Самой бы хотелось верить, что Исанн не будет бегать по граблям своего отца. Конечно, главные грабли (нечего собственных детей в прямое подчинение брать) ей вряд ли грозят, но с желанием держать жизнь дочки под полным контролем она вполне может перегнуть - причем любовь (а до нее наконец дошло, что ребенка она любит) здесь может только ситуацию усугубить.



А я еще еще раз говорю огромное спасибо за это сочинение Очень интересные мысли)

Излом

Нескоро Сила забудет битву, развернувшуюся у Эндора. Еще долгие годы будут звучать в ней отголоски тысяч смертей, и громче всех - одного из самых могущественных одаренных, когда-либо рождавшихся в этой галактике. Император, желавший сохранить власть любой ценой. Главнокомандующий Империи, ситх-ученик, рвавшийся к власти лишь для того, чтобы спасти жизнь сына. Юноша, желавший лишь одного - спасти отца от Тьмы. Каждый думал, что точно знает, кому из них жить, а кому умирать. Каждый ошибся.

Напряжение на второй по счету Звезде Смерти царило такое, что при желании и должном воображении его можно было ощутить физически – как ощущает большинство живых существ атмосферное давление, превышающее комфортный для них уровень. Предвкушение и азарт так крепко переплетались с тревожным ожиданием и страхом перед грядущим, что и не различишь, где заканчивается одно и начинается другое. И вся эта гремучая смесь выплескивалась в Силу эхом тысяч голосов, порой звучавших так громко и ясно, что можно было разобрать слова в неясном гуле...

Император прикрыл глаза – не столько от усталости, сколько помогая себе разорвать контакт с Силой, окрепший настолько, что черты реального мира "поплыли", растворяясь в чем-то несоизмеримо большем. Встряхнулся, досадливо морщась: стареет, пугающими темпами притом. Как, однако, меняются с годами проблемы: если юнцу, только начинающему постигать пути Силы, стоит титанического труда хотя бы коснуться мира за гранью материального, то он уже близок к другой крайности – когда эту грань необходимо провести, четко размежевав реальность и то, что много больше и сложнее ее.

Бескровные губы скривила усмешка – жесткая, злая. Пальцы впились в подлокотники кресла. Нет уж, с ним этого не произойдет. Не станет он тем, во что под конец жизни превратился Дарт Плэгас – гений, так увлекшийся подгонкой мира под собственные идеи и видения, что пропустил момент, когда события начали развиваться не по его воле, а помимо. И так уже был на грани – благо, отрезвили. Спасибо дорогому ученику. Спасибо Йоде и Кеноби, чтоб им по ту сторону Силы покоя не знать. Припрятал все-таки замшелый магистр козырную карту в рукаве... которую сам Палпатин помог разыграть, рассказав Вейдеру о Люке Скайуокере. Скольких проблем можно было бы избежать, попросту отправив мальчишку-повстанца на ту сторону Силы... всего одна хорошо спланированная операция, и сына Вейдера можно было бы вычеркнуть из и без того обширного списка проблем раз и навсегда. Но нет – поступил он, даром что почти разменял девятый десяток, как мальчишка, бросающий спичку в контейнер со старым топливом – а ну как, рванет или нет? Захотелось проверить, чего стоит преданность ученика на самом деле...

Оказалось, что выеденного яйца. Первые симптомы назревающего бунта проявились в незначительных, казалось бы, деталях ¬– чуть больше напряжения при каждом разговоре, чуть сильнее обычного ментальные щиты... едва уловимые – как запах смертельно ядовитых испарений цветка марааин – нотки агрессии за привычным спокойствием. Не злоба бунтующего мальчишки, но готовность воина нанести удар, едва противник откроется. Ничего подобного за Вейдером не водилось на протяжении двадцати лет. Никогда прежде император не чувствовал угрозы с его стороны... ощущать ее теперь так явственно было непривычно до дикости.

За дурными предчувствиями вскоре последовали факты – очевидные и однозначные не то до слез, не то до смеха. Все-таки Вейдер есть Вейдер: действует напролом, с изяществом танка. Неужели он думал, что Палпатина не заинтересуют подозрительные кадровые перестановки на флоте и в армии? Что наращивание военного присутствия в Центральных мирах, в то время как охваченные огнем Внешние Регионы остаются практически без защиты, не покажется императору несколько... неоправданным? А эта его неуклюжая попытка переманить сыночка на свою сторону? Неужели Вейдер думал, что записи голокамер никогда не дойдут до того, кого он предлагал свергнуть своему непутевому отпрыску?

Взгляд Палпатина, устремленный в огромный иллюминатор, казался задумчиво-безмятежным. Вот только в тронном зале отчего-то стало темней, будто кто-то приглушил освещение, а гвардейцы, застывшие алыми изваяниями у входа, на миг перестали напоминать статуи: один полуосознанным движением потянулся к груди, в руках второго чуть накренилась силовая пика. Даже воинам, обученным сражаться с любым противником в самых тяжелых для человека условиях, трудно оставаться непоколебимыми, когда на грудь и плечи обрушивается невидимая тяжесть, а в сознание пробирается, сковывая движения и парализуя волю, безотчетный ужас. Это не было осознанным действием, намеренной и бессмысленной демонстрацией мощи перед теми, кому та совершенно не требовалась, – просто Темная Сторона отзывалась на ярость императора, явственно проступая из общего течения Силы, сгущаясь, как тучи в предгрозовом небе. Достаточно лишь усилия воли, чтобы вся эта мощь обрушилась на того, кого укажет Палпатин...

...Но не сейчас. Выдох, едва заметное движение скрюченных пальцев – и тяжесть темной энергии рассеялась. Затаилась в тех глубинах Силы, которые если и проявляются в реальном мире, то исподволь, незаметно для неодаренных.

Если потребуется, он легко вызовет ее снова. Но если все пойдет по плану, ему не придется шевелить и пальцем. Скайуокеры сами справятся с сокращением собственного поголовья ровно на одного бестолкового мальчишку, так не вовремя влезшего в войну. Мальчишку, одного существования которого оказалось достаточно, чтобы верность Вейдера рухнула, продемонстрировав всю свою хрупкость и нестойкость.

Странно, но эта мысль вызвала больше сожаления, чем Палпатин ожидал. Все-таки была в их отношениях с учеником какая-то стабильность и надежность, терять которую было жаль. И вместе с тем – хорошо, что так случилось. Ему не лишним было вспомнить, что за внешней покорностью Вейдера скалит зубы опаснейший зверь, дать послабление которому – значит, лишиться руки, а то и жизни.

Будто в ответ на эти мысли, присутствие Вейдера в Силе стало ощущаться более явственно: тяжелое, давящее и обжигающее дикой, хаотичной мощью. И совсем рядом – еще одно, совершенно иное и вместе с тем неуловимо схожее. Сгусток энергии, сияющий слепяще-ярким светом. Замкнутый в себе, но щетинящийся короткими и острыми лучами. Волнуется паренек, ершится... и правильно делает.

Сила вокруг этих двоих так и беснуется, скручивая нити будущего в столь же замысловатые, сколь и недолговечные узлы. Совсем скоро Вейдер с мальчишкой будут здесь, и потоки Силы взбесятся окончательно. Совсем скоро начнется битва, которая положит конец и Альянсу, и амбициям Вейдера.

Ученик мог сколько угодно представлять, как взойдет на трон, провозгласив наследником своего сына. Но было кое-что, о чем он даже не догадывался...

...Все вероятности будущего, что открывались Палпатину, объединяло лишь одно: для того, чтобы кто-то из Скайуокеров мог выйти из этого зала живым, жизнь другого должна оборваться. Единственный, крохотный шанс на иной исход таял с каждой секундой. К тому моменту, как распахнулись тяжелые двери турболифта, он истончился до призрачной ниточки...

* * *
Мальчишка здорово облегчил Вейдеру задачу, сдавшись самостоятельно: хоть не пришлось отлавливать его по лесам Эндора. Пришел, пусть в наручниках и под конвоем, но с гордо поднятой головой, упрямо выпятив нижнюю челюсть и вытаращив глаза. Думал, наверное, что являет собой образчик джедайского спокойствия и непоколебимости. Со стороны, правда, больше напоминал упертого подростка, собравшегося с пеной у рта отстаивать свою самостоятельность.

На протяжении краткого разговора с доставившим Люка офицером, Вейдеру казалось, что сын в нем дыру взглядом прожжет: мальчишка даже бровью не повел, когда его световой меч оказался у ситха в руках, так игрой в гляделки увлечен был. Только на приказ продолжить поиски мятежников он дернулся, еще шире – и как из орбит еще не выкатились? – распахнув глаза. Интересно, а чего он ожидал? Что Вейдер заберет его и, довольный, отправится восвояси вместе с армией и флотом?

Ситх тихонько хмыкнул: может, на то и рассчитывал. После Беспина он бы уже ничему не удивился.

Не глядя на Люка, Вейдер развернулся и неторопливо направился к лифту. Мальчишке ничего не оставалось, кроме как поспешить следом.

– Император ждет тебя, – бросил Вейдер, не оборачиваясь: он и боковым зрением видел, как Люк шагает чуть позади, угрюмо глядя перед собой. Почему-то ситх был почти уверен: сейчас сын гордо промолчит, с головой погруженный в свои размышления и, похоже, попытки медитировать на ходу.

Он все-таки ответил: негромко, с кажущимся спокойствием. Так усердно вглядываясь в противоположный конец коридора, будто оттуда в любой момент на него мог выскочить враг.

– Я знаю, отец.

Не процедил сквозь зубы. Не выдавил из себя. Обошелся без театрального надрыва и показного отвращения. Уже неплохо. Правда, показное равнодушие получилось паршиво. Актер из Люка был не лучший, не научившийся, к тому же, скрывать эмоции в Силе: Вейдера, с интересом "прислушивавшегося" к отпрыску, словно кипятком обдало – такой мощи чувства всколыхнуло в Люке простое обращение. Эту гремучую смесь даже на составляющие не разберешь, настолько крепко все было переплетено.

Мальчик был настолько увлечен игрой в джедая, при этом грубо нарушая первейшую заповедь Ордена, что ситху даже захотелось поинтересоваться, как там насчет "нет эмоций, есть покой". Просто чтобы на реакцию посмотреть.

– Значит, ты принял правду.

– Правда в том, что в прошлом ты – Энакин Скайуокер, мой отец.

Нет, не принял. Похоже, выдумал себе теорию, что у его отца эдакое раздвоение личности... вернее, не он выдумал. Внушили джедаи, накрепко вбив этот бред в Люкову белобрысую голову. Долго же теперь выбивать придется.

Чувствуя, что начинает по-настоящему злиться, Вейдер, резко остановившись, обернулся к сыну. Выплюнул, вкладывая в слова все накопившееся раздражение и гнев:

– Это имя больше ничего не значит для меня.

Он не собирался давать мальчишке хотя бы тень надежды на то, что нарисованный его воображением образ Энакина Скайоуокера имеет хоть какие-то шансы воплотиться в реальность. Незачем потакать глупости, она обычно от этого только ширится и укореняется.

Но Люк все истолковал по-своему. Заметив реакцию отца, но неправильно поняв ее причины, он приободрился: видимо, углядел подходящий момент для душеспасительной беседы.

– Это твое имя. Ты просто забыл об этом!

И точно. Снова глаза вытаращил – наверное, парню казалось, что так его взгляд кажется мудрым и пронзительным, – а проникновенный до смешного тон не иначе как у Оби-Вана скопировал. Только говорил Люк с наивной, почти детской искренностью...

– В тебе еще осталось добро, император не смог его уничтожить!

...И словами ребенка в придачу. Вейдер внешне оставался невозмутим, но видел бы Люк пламя, горевшее в ярко-желтых глазах за линзами маски – на полуслове бы со своими душеспасительными речами осекся. Джедаи... забили мальчишке голову красивой ложью и с добрыми улыбками отправили на убой. В этот момент Вейдер отчаянно жалел, что никогда больше не встретится лицом к лицу с Йодой и Кеноби. Слишком просто они оба сбежали на ту сторону Силы...

Одухотворенный, Люк отошел к застекленной стене. Устремил взгляд куда-то вдаль. Судя по отсутствующему виду – прямиком на свои хрупкие воздушные замки.

– Именно поэтому ты не убил меня. Поэтому ты не отдашь меня императору.

Хоть смейся, хоть ругайся на хаттском в самых заковыристых выражениях. Он бы еще зажмурился, чтобы фантазии убедительнее выглядели. Неужели мальчишка думает, что его глупости станут правдой, если он повторит их несколько раз?

"Ошибаешься, мальчик. Палпатин получит тебя... ненадолго".

Эта мысль вызвала какое-то странное чувство – что-то на грани злого азарта и горькой досады. Чтобы отвлечься, Вейдер покрутил в руках световой меч сына, придирчиво осматривая его. Оружие было сделано топорно, явно из первых подвернувшихся под руку материалов. Но для недоучки вроде Люка...

Ярко-зеленое лезвие вырвалось из рукояти с ровным гулом. Устойчивое и сфокусированное, без типичных "болезней" вроде нестабильного луча и неравномерного распределения энергии. Для недоучки не так уж и плохо. Можно сказать, очень неплохо.

– Я вижу, ты собрал новый световой меч. Ты полностью овладел всеми навыками...

...Необходимыми двенадцатилетнему падавану. Но продолжал с упертостью шаака считать себя полностью обученным рыцарем-джедаем, готовым встретить любой вызов и столкнуться с любым противником. Ничего, первый же спарринг выбьет из парнишки эту дурь – а заодно заставит задуматься о непогрешимости и добрых намерениях Йоды и Кеноби, бросивших зеленого юнца в самое пекло.

Отвернувшись, Вейдер медленным, тяжелым шагом отошел к противоположной стене. Расправив плечи, вгляделся в ночное небо. Возможно, Люк и находил в этом зрелище что-то успокаивающее, но ситх видел перед собой лишь поле битвы – не только и не столько Эндор, сколько беснующиеся потоки Силы. Да и занимало его не сражение с флотом Альянса – оно станет бойней, на котором мятежникам отведена роль скота, – а с собственным учителем. Долгое, многоходовое... разыгранное на поле противника. С родным сыном в качестве и инструмента, и обузы, и главного приза.

Люк даже представить себе не мог, во что Вейдер ввязался ради него. А даже если бы представил – ничего бы не понял своим забитым деждайской дурью умом.

– Ты обладаешь огромной силой, как император и предвидел.

Он даже не солгал. Потенциал Люка был огромен... вот только разбазаривался пока по принципу "Сила есть – ума не надо". Бездумно, бесконтрольно, на цели, не стоящие ломаной кредитки.

– Пойдем со мной!

Люк не предлагал – просил. Отбросив последние попытки казаться спокойным, он говорил пылко, с упертой, не признающей никаких доводов разума верой. Еще чуть-чуть – сделает шаг вперед, протянет руку... Этот дуралей говорил от чистого сердца. Всерьез предлагал отцу – главнокомандующему Империи! – бросить все и уйти... к повстанцам, похоже. То ли идиот, то ли брякнул, не подумав.

– Оби-Ван когда-то думал так же, как ты.

Он обернулся, и порыв Люка оборвался, сбитый этими словами и неожиданным движением. Эмоции мальчишки были настолько осязаемыми, что Вейдер отчетливо почувствовал, как пылающие в том надежда и воодушевление приостывают, будто угли, на которые брызнули ледяной водой – сомнением, непониманием.

– Ты не знаешь мощи Темной Стороны. Я должен подчиняться своему повелителю.

...Еще какое-то время – до тех пор, пока не будет завершена подготовка к перевороту. И так придется действовать быстро и напролом – соревноваться с Палпатином в искусстве тонкой интриги Вейдер не собирался, ибо дураком не был и в заведомо безнадежные сражения не ввязывался. И все же в крайности впадать не стоило: если убить старика сейчас, при всем удобстве момента, в Империи разразится война на такое количество фронтов, что сосчитать их пальцев на руках не хватит. Грызня за власть начнется в любом случае, но при наилучшем исходе Вейдер хотя бы успеет обеспечить себе преимущество и сократить количество противников...

...Но в сторону планы на будущее. Палпатин еще жив, а мальчишка – под ударом. И пусть он лучше верит, что его отец всецело предан императору, чем своей глупостью и бесхитростностью пошлет банте под хвост всю игру... и сгубит себя самого.

– Я не подчинюсь, – тихо произнес Люк, и впервые за все это время Вейдер отчетливо уловил его страх. – Тебе придется убить меня!

Глупый мальчик. Наивный мальчик. Возможно, он бы действительно предпочел смерть "падению" на Темную Сторону... но кто сказал, что Вейдер собирается потакать его глупостям?

"Нет уж, сынок. Жить ты будешь. Пленником, если придется, но будешь – и встанешь рядом со мной, когда поумнеешь. Иначе мой бунт против Палпатина не имеет смысла. Власть над Империей мне нужна только ради того, чтобы ты жил, малолетний идиот, – и правил после меня".

Он мог бы сказать это. В другое время. Не сейчас, когда впереди – встреча с Палпатином, перед которым придется старательно разыгрывать верность. Не мальчишке, отказывающемуся видеть дальше догм, вбитых в его голову. Все равно не поймет и не оценит, что уже доказал на Беспине.

– Значит, такова твоя судьба, – равнодушно бросил он, стараясь не думать, что это может оказаться правдой.

Люк рванулся вперед – в отчаянном отрицании, нежелании принять услышанное. Его вера в возможность "спасти" отца пошатнулась, и это сомнение он отталкивал от себя с той же силой, что и на Беспине – правду о своем происхождении.

– Прислушайся к своим чувствам! Ты не можешь так поступить, я чувствую борьбу! Избавься от ненависти!

В его голосе уже и в помине не было уверенности – но была прямо-таки детская надежда, что все будет хорошо, стоит только сильно-сильно пожелать. Он говорил, не задумываясь над словами: лишь бы достучаться до отца, убедить его... и снести этим бешеным напором эмоций собственные сомнения.

Глупость, от которой искалеченный рот кривится не то в снисходительной ухмылке, не то в гримасе отвращения. И в то же время в груди странно теплеет... сын так надеется, что сможет переубедить его. Такая привязанность – пусть даже не к нему, а вымышленному, идеальному образу Энакина Скайуокера – не могла оставить совсем уж равнодушным.

Но пора заканчивать этот фарс. Мятежники начнут атаку с минуты на минуту, да и императора не стоит заставлять ждать. Чем благодушнее будет старик, тем больше у Вейдера шансов повернуть разговор с ним в нужную сторону.

– Слишком поздно для меня, сын, – отрывисто произнес он. Жестом приказал приблизиться штурмовикам, дожидавшемся в лифте.

– Император покажет тебе истинную сущность Силы. Отныне он – твой повелитель.

Люк остолбенел. Широко распахнул глаза – непроизвольно, от удивления, страха и... ярости. Пока еще едва тлеющей, забиваемой бурей противоречивых чувств, но все-таки явно выделяющейся на их фоне.

– Видно, у меня больше нет отца, – с горечью бросил он. А в глазах – все та же отчаянная надежда. Все та же полудетская мольба: "Ты же не всерьез?!".

"А ты думал, будет как в сказке, сынок?"

Люк встрепенулся, будто услышал. А может, и правда уловил обращенную ему мысль – в конце концов, связь между ними крепла с самого Беспина. Их взгляды встретились на долю секунды, прежде чем двери лифта скрыли от Вейдера и сына, и его конвой...

"Я верю, что ты примешь правильное решение, отец".

Фраза донеслась слабым, едва различимым шепотом, но Вейдер готов был поклясться, что действительно слышал ее.

"Разумеется, Люк, – мысленно хмыкнул он. – Но ты поймешь, что оно было правильным, далеко не сразу".

* * *

Алые и зеленые всполохи на черном фоне космоса. Огненные вспышки, рвущие на части корабли. Тишина в тронном зале, а в Силе – предсмертные крики сотен живых существ. Задыхающихся, сгорающих заживо. Их голоса сливаются в рев – оглушительный, обрушивающийся на Люка с мощью атомного взрыва.

Он мог не слушать. Мог закрыться от них, как неосознанно делал тысячи раз до этого. Мог даже отвернуться от иллюминатора,
чтобы не смотреть на развернувшуюся за ним бойню. Но разве от этого она прекратится? Разве этим он спасет хоть одну жизнь?

Разве от этого перестанет звучать в голове скрипучий, пробирающий до костей голос императора, в сотый раз повторяющий: "Прикажите флоту вступить в бой, лорд Вейдер"?

Люк стиснул челюсти так крепко, что казалось, вот-вот начнут крошиться зубы. Он уже чувствовал привкус крови во рту, на самом деле. Но ни до чего ему сейчас не было дела меньше, чем до этого.

Он смотрел, как горят его друзья. Видел – в большей степени через Силу, чем иллюминатор – как они погибают от нехватки воздуха в подбитых истребителях и кораблях. Как отчаянно пытаются протолкнуть воздух в грудь, пробитую развороченным металлом. Никогда прежде его связь с Силой не была так крепка, но никогда прежде он не желал избавиться от нее так страстно, как сейчас – лишь бы не видеть показанных ею образов, не чувствовать этой боли... но Люк не закрывался. Будто бы эта добровольная пытка могла что-то изменить.

Большую часть погибающих в безнадежном сражении бойцов он никогда не знал, однако от этого мука не становилась хоть сколь-нибудь легче. Но было несравнимо хуже, когда отголосок очередной агонии отзывался в душе узнаванием.

Ведж Антиллес. Уэс Дженсон. Лэндо Калриссиан. Люк беззвучно шептал их имена пересохшими губами, до боли сжимая в ладони рукоять светового меча. Того самого, которым он отказался поразить императора, изо всех сил стараясь не поддаваться гневу.

Бессильно глядя сквозь транспаристил иллюминатора, он проклинал себя за это. Ярость душила его, кипя в груди и жаром поднимаясь к вискам.

Он не спас их. Не предотвратил катастрофу. А ведь мог, мог! Если бы не...

Люк повернул голову резким, ломаным движением, будто марионетка в руках неумелого кукловода. Мрачная фигура отца возвышалась всего в нескольких шагах от него. И не было в нем никаких сомнений и никакой борьбы.

Палач императора наблюдал за очередным триумфом своего повелителя.

Люк хрипло выдохнул. Поудобнее перехватил меч в руке. Все тело юноши трясло, в лихорадочно горящей голове не осталось ни одной связной мысли – только проклятые слова, произнесенные считанные минуты назад. Когда он еще верил, что все можно изменить.

"– Отец, ты должен остановить это!

– Разве?

– Это твой шанс искупить вину! Освободиться от рабства!

Тихий смешок. Саркастический, равнодушный.

– Искупить вину? Перед кем? Твои друзья сами выбрали войну – так пусть отвечают за свой выбор".

И в тот самый момент чудовищные орудия "Исполнителя" разнесли в клочья "Тысячелетнего сокола". А Люк просто стоял у иллюминатора, спиной чувствуя насмешливый, злорадный взгляд императора и ледяное равнодушие отца. Вейдера. Чудовища, с лихвой оправдывающего все слухи о нем.

Энакин Скайуокер мертв. Или, быть может, его никогда не существовало – того человека, которого Люк представлял себе в детских мечтах.

– Теперь ты видишь, как сильно заблуждался, юноша. Вейдер никогда не покинет Темную Сторону. Посмотри хорошенько на эту битву. Вспомни каждую смерть, которую почувствовал – и уясни: ни одна из них не будет терзать твоего отца. Он – главнокомандующий Империи. Мой ученик. Слуга. Палач.

Хотелось кричать. Нечеловечески выть, кататься по полу, зажимать руками уши – лишь бы не слышать этот старческий голос у себя в голове. Изгнать, не подпускать к себе саму идею, что это может быть...
Правдой.

Люк не знал, кому принадлежала эта мысль. Была ли его собственной, вложенной ли Палпатином... одно знал точно: спорить бессмысленно и глупо. Потому что от правды теперь уж не скроешься. Доказательств было предостаточно, и каждую минуту рваной раной в Силе появлялись все новые и новые.

Его отец был убийцей – ничем не лучше, чем император. А те, кто стал для Люка семьей, гибли, как скот на скотобойне, под ударами имперского флота.

– Люк, это было необходимо.

Голос Вейдера. Вмиг ставший более ненавистным, чем когда-либо прежде.

Ладонь крепче стиснула меч. Дыхание обжигало горло.

– Не поддавайся ему. Он манипулирует твоим сознанием. Не делай того, о чем пожалеешь.

"Ах, пожалеешь..."

О чем он мог еще пожалеть? После всего, что произошло, разве осталось что-то, о чем Люк мог заботиться? Палпатин манипулирует им? Пусть!

– Об этом я не пожалею. Клянусь вам... лорд Вейдер. Никогда в жизни не пожалею.

И он с силой оттолкнулся от пола. Лезвие светового меча вспыхнуло изумрудно-зеленой молнией, с низким гулом рассекая воздух.

* * *

Вейдер знал, что Люк кинется в бой: ненависть и слепая ярость раскаляли Силу вокруг мальчишки не хуже, чем магматические реки Мустафара – воздух. Их связь – связь отца и сына, осязаемая и нерушимая, вопреки сторонам Силы и конфликта, – звенела туго натянутой струной, и по ней высоковольтным электричеством неслась, обжигая, боль. Отчаяние – на грани звериного воя и безумного, истерического смеха. И одно желание – уничтожить того, кто был за все в ответе.

Люк не за повстанцев бросился убивать – за отца. За Энакина Скайуокера, которого он успел полюбить всем сердцем – и в самом деле увидел погибшим от рук Дарта Вейдера.

Вейдер отчетливо видел чужую Силу, темными ручейками струящуюся к Люку, опутывающую его сетью тончайших нитей, не позволяющую ни успокоиться, ни прислушаться к голосу разума... старая, излюбленная тактика Палпатина: к чему навязывать жертве что-то чужеродное, когда она погубит себя сама – надо лишь чуть подтолкнуть?

Мразь. Хитрая, опасная, достойная уважения и даже извращенного восхищения. Которое Вейдер не преминет выразить, отняв у него сперва дело всей жизни, а после – и саму жизнь.

Но для начала – сын. Спасти, сберечь... вывести из боя как можно быстрее.

Было бы это еще так просто.

Первый удар Вейдер не отбил даже – отвел в сторону, поразившись его мощи и точности. Мальчишка стал ненамного более умелым в обращении с оружием, однако то полубезумное состояние, в котором он пребывал, позволило ему войти в глубочайший контакт с Темной Стороной, практически позволив ей поглотить себя, сделать своим вместилищем... даже Вейдер опасался доводить себя до подобного – зная, как трудно сохранить самоконтроль и ясность рассудка. Но Люк и не пытался, полностью отдавшись своей ненависти и единственному желанию: уничтожить того, кого совсем недавно так рьяно пытался спасти.

Изумрудно-зеленый клинок с шипением прочертил выжженную полосу на дюрастали наплечника – достал лишь кончиком, но, хатт раздери, как же это было близко...

Оставалось лишь надеяться, что мальчишка выдохнется. Он должен уже скоро...

Стремительный замах, клинок Люкова меча мгновенно меняет направление – и Вейдер почти неуклюже отшатывается назад, едва успев сблокировать удар. От силы, с которой соприкоснулись клинки, по механической руке – от запястья до плеча – пробежала мелкая дрожь.

Они стояли лицом к лицу, сцепленные в противоборстве – оттолкнет ли алый клинок изумрудный, или тот прорвет блок? Глаза Люка пылали бешенством, рот кривился в диком оскале. От напряжения на висках мальчишки проступили вены, из прокушенной губы к подбородку стекала кровь.

– Люк, хватит. Я не хочу тебя убивать, сын. Слышишь меня? Остановись. Довольно играть на руку старику.

Ему показалось, или нажим слегка ослаб? Зрачки Люка дернулись, чуть расширившись – но Вейдер не знал, как трактовать это, и стоит ли трактовать вообще. Ярость сына не спешила стихать, как и беснующаяся темная энергия – иссякать.

– Ты – мой сын, – продолжил Вейдер, глядя Люку прямо в глаза. – Единственное, что для меня ценно. Не заставляй меня тебя убивать.

Теперь уже не было никаких сомнений: безумие отступало, взгляд Люка обретал осмысленность...

– "Единственное, что для тебя ценно"? Именно поэтому ты отказался пойти со мной, когда я звал? Поэтому ты отказался спасти тех, кто мне дорог? Будь ты проклят, отец. Твоим трофеем я не стану.

Горечь, с которой Люк выплюнул эти слова, эхом отозвалась в душе Вейдера. Огненной волной хлестнула ярость, гнилостным вкусом во рту подкатило отчаяние... где чьи чувства – не разобрать: связь в Силе посылала сигналы в обе стороны, сковывая отца и сына крепче, чем когда бы то ни было. И когда Люк рывком разорвал дистанцию лишь для того, чтобы ринуться в атаку снова, Вейдер точно знал, куда будет направлен удар. Как и то, что бил Люк насмерть.

Изумрудно-зеленый клинок снова столкнулся с алым, на какой-то сантиметр не дойдя до панели, управляющей системой жизнеобеспечения доспехов. Но в этот раз блок не обернулся новой паузой в бою, новой возможностью остановить безумие.

Холод пробрал Вейдера до позвоночника, когда он почувствовал: блок сына дрогнул. Рука, сжимающая меч, опустилась – со стороны кажется, совсем немного...

...Ровно настолько, чтобы алый клинок рубанул по незащищенной груди, с ужасающей легкостью проходя сквозь нее.
Какой-то мучительно-долгий миг ничего не происходило. Словно время замерло, перестало существовать – осталось лишь бесконечное мгновение, что Люк находился на грани между жизнью и смертью. Медленно, невыносимо медленно приходило осознание...

– Люк!

Глаза сына широко распахнулись, и в них не было больше ни ненависти, ни гнева. Только какое-то детское удивление. И испуг: "Неужели все будет... так?"

Люк пошатнулся. Судорожно схватил ртом воздух, припал на колено. Вейдер к тому моменту уже был рядом – держа за плечи, прижимая к груди.

"Нет. Не может быть. Не..."

– Отец...

Люк попытался поднять руку – не то оттолкнуть, не то прикоснуться, – но не смог пошевелить и пальцем.

Их связь в Силе была крепка, как никогда. И последним, что разделили отец и сын, была боль – одна на двоих.

Смерть же досталась лишь одному.

* * *

"Любопытно".

Палпатин обошел кругом тела, распростертые на полу, – его ученика и мальчишки. Пола черного плаща задела плечо Вейдера, скользнула по руке Люка Скайуокера.

"Очень любопытно".

Он присел рядом с мальчишкой. Провел пальцем по ране на груди... вернее, тому месту, где она должна была быть. Под распоротой рубашкой розовел шрам, затянутый тонкой кожей – скорее от пореза, чем от смертельного ранения. Грудная клетка чуть вздымалась в такт ровному дыханию.

Впервые за долгое, очень долгое время император был вынужден признать: он совершенно не понимает, что произошло. Был колоссальный выброс Силы, отголосок чужой боли, от которой Палпатин машинально закрылся – точно так же, как в тот день, когда погиб Мол...

В итоге – живой и здоровый Люк Скайуокер. Мертвый Вейдер, не получивший в бою ни одного ранения.

Это было настолько странно, что Палпатин лишь с раздражением отмахнулся от мысли, что его план сработал с точностью до наоборот: это Скайуокер должен был погибнуть здесь, а его отец – выучить свое место... хотя бы до конца войны. В конце концов Вейдера пришлось бы устранить: однажды поднявший бунт вновь верным не станет. Но менять главнокомандующего в разгар гражданской войны...

"Впрочем, – Палпатин бросил взгляд на иллюминатор, за которым орудия имперских кораблей превращали в пыль остатки повстанческого флота, – не в такой уж и разгар".

Все сложилось непредвиденным, но отнюдь не худшим образом. Вместо собственной смерти и гибели Империи – победа и...

...Материал для исследований? Или же новый ученик?

Император внимательно вгляделся в лицо Скайуокера, будто приценивался к товару – оправдана стоимость или все-таки завышена?

Безопаснее всего было бы убить мальчишку прямо сейчас. Палпатину придется намучиться с ним, чтобы получить хотя бы видимость верности – и очень высок риск, что от юноши нож в спину он получит гораздо раньше, чем от его отца.

Сила послушно прильнула к пальцам, готовая сорваться с них ветвистой молнией... но резкое движение ладони, и энергия рассеялась, неиспользованная.

Палпатин всегда был падок на риск, если тот сулил дивиденды в дальнейшем... или задача была достаточно занимательна, чтобы взяться за нее.

Задачка вырисовывалась интереснейшая. Но было еще кое-что, в чем Палпатин признался себе не без саркастического смешка. И горечи – слабой, едва ощутимой, но все же...

После гибели Вейдера в душе поселилась странная пустота. Фантомная боль, словно у калеки – на месте ампутированной конечности.

Он слишком отвык быть один, чтобы привыкать на старости лет.

– Ну что, мой юный ученик... – протянул император, задумчиво глядя на все еще лежавшего без сознания Скайуокера, – расскажешь мне, как твой отец спас тебя от смерти?

Что ж так больно читать! Хотя написано отлично! Люк как хорошо прописан - и канонично и психологически достоверно! А Вейдер, мне показалось, у вас запутался в собственной мотивации.
А вот Сидиус остался загадкой: вроде, он не сошел с ума, как в каноне, а Вейдеру удивляется, и что он хочет с Люка получить?

Спасибо!) Очень рада, что первый ЛВ-шный блин не вышел комом)

Насчет мотивации сторон, наверное, нужно по порядку все расписать)

Итак, Вейдер узнает о сыне от Сидиуса (из песни фильма слов не выкинешь). Предлагает тому завербовать Люка вместо того, чтобы убивать. Сидиус не против. Поначалу. Но у Вейдера в голове свои тараканы: если раньше власть Сидиуса его вполне устраивала, то теперь он понимает, что его отношения с сыном так или иначе будут зависеть от Палпатина. Тому мало ли что в голову взбредет (вплоть до того, чтобы развести сына с отцом по разные стороны баррикад, но уже не в гражданской войне, а в придворных разборках). Естественно, такая угроза Вейдеру по душе прийтись не может, и он решает от контроля со стороны дражайшего учителя избавиться (в их особо теплые отношения я не верю): просто для того, чтобы гарантированно обезопасить и себя, и сына от интриг Палыча. Плюс власть сама по себе ему не нужна, а вот для сына - другое дело (и плевать, что там сын по этому поводу дмает, его не спрашивали). А у Палпатина на этот счет вполне могут иметься свои планы, которые от планов Вейдера сильно отличаются.

Отсюда - планы переворота. Отсюда - предложение на Беспине. Реакция императора, по-моему, вполне понятная) Уничтожить мальчишку руками отца, тем самым хорошенько дав тому по рукам, втоптав все его планы в грязь. На то, что его его верность можно вернуть, Палпатин не рассчитывает: просто планирует устранить Вейдера чуть позже, когда Альянс будет разгромлен.

Что касается Люка, то здесь у императора интерес академический: узнать, что же все-таки произошло. К тому же он личность увлекающаяся, и Люк для него - занятная игрушка, эдакая проба сил: а получится из этого ребеленка вырастить достойного ученика, или все-таки прирезать придется.

Спасибо, разложили!
Мне в тексте не хватило сидиусовской мотивации, получился он такой задумчиво-противоречивый
У Вейдера мысли с делом явно расходятся, это отлично (и канонично!), но почему - если не хочет убивать ни Люка, ни Сидиуса, то зачем их сталкивать в одном помещении?

Принято к сведению) Возможно, на него банально не хватило, хм, экранного времени - привыкла я к большому формату)))



Так не он же сталкивал, а Палыч) У Вейдера военный переворот не готов, так что прямой приказ императора не оспоришь)

Видимо, да. Даже в минификах вы про героев знаете больше, чем пишете. Это очень правильно!

Люка - в карбонит! а начальству сказать, что сбежал, по делу ведется расследование, пять офицеров уже задушено, остальные мотивированы!

В миник всех подробностей не впихнешь, иначе текст перегружен лишними сюжетными линиями будет) Надеюсь, что некоторая недосказанность не сильно испортила впечатление)



Вариант) С другой стороны, шпионов на "Исполнителе", скорее всего, как грязи: всех не передушишь XD Доложат, гады.

Впечатление? От текста ком в горле! Такое не испортить!
Зачем тащить дите на Исполнитель или на ЗС? Он же на Эндоре сдался! Оглушить, в шаттл и вперед - в камеру заморозки! Начальнику про задержку сказать: повстанцы вероломно... ну и т.д. Или просто виновато посопеть - Вейдер умеет

Ура! Значит, цель достигнута



Да, хороший был бы вариант... но если б был Вейдер такой умный, не было бы фика А так он-то думал, что Палыч Люка на ТС сманивать собрался, а не убивать, и время до открытого противостояния со старым ситхом еще есть.

Вобщем, Вейдер не интриган

От слова "совсем")

Ну, что я могу сказать? Хорошо написано. Правильно. Грамотно. Сильно. С точки зрения литературности. И даже грамматики. Но: пусто. Пусто в плане содержания. Прочтение данного текста не вызвало у меня никаких чувств, кроме привкуса желчи в горле. И и ощущения пустоты. Потому что данная зарисовка попросту ни о чём. Тут даже ЛВ как такового нет - ибо ЛВ подразумевает хоть какое-то взаимодействие персонажей, какое-то развитие отношений. В идеале - поиск компромиссов и шаг навстречу друг другу. Здесь я этого не увидела. Сочащийся презрением к собственному отпрыску Вейдер и выставленный полным дибилом Люк. Насчёт Люка ничего говорить не буду, так сказать - видение автора, так видение. Пусть и глазами Вейдера. А вот главком...

Судя по его же собственным размышлениям, сын для него только инструмент. При этом главком инструментом недоволен. Недоволен качеством, а ещё более недоволен, что инструмент, видите ли, имеет свою волю и характер, причём сформировавшиеся без участия главкома и с диаметрально противоположными убеждениями. Сын виноват, что рос без тебя? При этом идёт стандартная для рефлексирующего подростка тема: это не я такой, это он такой. Ведь куда проще назвать другого идиотом, чем задуматься над проблемой. Ни одной мысли о том, что Люк тоже человек, причём человек взрослый. Ни одной мысли о том, а что сейчас происходит с Люком. Он ни разу не подумал, чего стоило сыну решиться на подобный шаг. Ни одной мысли о собственных косяках. Главком думает о себе и только о себе. Я - всеведущ и безгрешен, а сын - идиот, но идиот нужный. Зато сколько претензий! Ты его учил, что бы что-то с него спрашивать? Ты хоть что-то вложил в своего ребёнка, что бы предъявлять права? Да ты гордиться должен, что твой сын умудрился собрать файтабельный меч, с практически нулевым обучением и без специализированного оборудования, стоявшего в вашем грёбанном Храме. А не сравнивать его с падаванами, обучаемыми с годовалого возраста. Ты должен радоваться до опупения, что твой ребёнок к тебе, красивому такому, вообще приблизиться рискнул, доверился тебе, после того, что ты с ним сотворил на Беспине, педагог ты наш.

"Нет уж, сынок. Жить ты будешь. Пленником, если придется, но будешь – и встанешь рядом со мной, когда поумнеешь. Иначе мой бунт против Палпатина не имеет смысла. Власть над Империей мне нужна только ради того, чтобы ты жил, малолетний идиот, – и правил после меня".

Я конечно извиняюсь, но вот в одной этой фразе уместилось всё содержание фика. И весь характер ЭТОГО Вейдера. ИМХО - стандартный Ведроид из стандартного американского фанфика. Обычно, если Люк не "умнеет" сразу - далее по сюжету его традиционно крепят. Впрочем, здесь этим, видимо, займётся Палыч.

Люк уже, кажется, дал ответ на предложение папаши. Ещё на Беспине дал. Править он не хочет. Но других путей главком не ищет, хотя замечает, что парню банально нужен отец. Но, он продолжает давить своё. Не нравится - заставим. Не хочешь - сломаем и захочешь. Жене он тоже править предлагал и говорил что "всё ради неё" - жена не оценила, но мы про это не вспоминаем. Нет развития характера, есть тупое наступание на одни и те же грабли, что делает повествование бессмысленным, а сюжет неинтересным. С первого абзаца было ясно, чем дело кончится.

То, как главком по непонятным причинам отвалил в Силу вместо сына - вообще ни в какие рамки не лезет. Я верю, что Сила - она Великая и многое может, но сполтыка восстановить прожжённые наискосок ткани и ребра? Это уже колдунство получается, с другого фандома.

Каноничный главком жизнь положил, не только за то, что бы сын остался жив, но и за то, что бы он был свободен в выборе. Дал ему то, чего никогда не имел сам - свободу, вне догм обоих Орденов.

Чего добился ЭТОТ главком? Просрал переворот и сына, помер сам. Бросил своего ребёнка на растерзание Палпатину. Всё.

Общий вывод по зарисовке: эпично, с закосом под жОсткий реализЪм, но бессмысленно. Без идеи и души. Вызывает негативный осадок.

Кстати:



Поправка. Это Палпатин думает, что Вейдер знает о сыне с его слов. Вейдер же знал о Люке задолго до звонка Палыча. Из жёлтых сабов заставки слов тоже не выкинешь.

П.С. Маризу спрашивали - Мариза ответила.

[quote name='Mariza' date='25 Июнь 2015, 03:30' post='347766']
Ну, что я могу сказать? Хорошо написано. Правильно. Сочащийся презрением к собственному отпрыску Вейдер и выставленный полным дибилом Люк. Насчёт Люка ничего говорить не буду, так сказать - видение автора, так видение. Пусть и глазами Вейдера. А вот главком...

Судя по его же собственным размышлениям, сын для него только инструмент. При этом главком инструментом недоволен.<...>



Интересно! Не хочу сказать, что вы пишете что-то неправильное, но ведь такой Вейдер - это канон. Он всю ОТ так себя и ведет, кроме последних 5 минут жизни. Синие тени, бегающие по черному шлему, зачем там нужны? - Конфликт его внутренний, достигший кульминации, показать.
Здесь у него мотивация интересная, разумная, в отличие от канона. Лукас ему на Мустафаре все извилины выжег, одну оставил, и то снаружи

Вот привыкли все, что Темная сторона печеньками кормит, а как реальному чудовищу в глаза посмотреть...

Мариза, за честный и искренний длиннокоммент - спасибо, как и за вот это:



Для меня это важно)



Потому что с моей точки зрения, при канонном развитии событий и характеров, этого не могло быть. Какое развитие отношений в эпизоде, длящемся пару часов от силы? Какой компромисс в таких экстремальных условиях? О каком вообще компромиссе может идти речь, когда ни одна сторона не собирается слушать другую, и для каждой приемлемо только одно: прогибание противоположной под себя? Это не только к Вейдеру относится: Люк вон тоже с папаней разговаривал с позиций "или ты поступаешь, как я хочу, или ты мне не отец".



Вейдер Люка обвиняет только в том, что тот ведет себя, как идиот. И со своей колокольни совершенно прав: как ему еще относиться к ребело-джедайским замашкам? Понять и принять? Да черта с два: эти Люковы "воля и характер" автоматически разводят их по разные стороны баррикад. Более того, у Люка с такой "волей" - преотличнейшие шансы отправиться на тот свет. То, что сын для Вейдера - инструмент... да. Потому что Вейдер уже не может рассматривать кого бы то ни было в отрыве от своих планов. И не потому, что он такой злой и нехороший: просто иначе реальность в лице Империи и Палыча больно настучит по шлему, так как у нее тоже есть на Люка планы - смертоубийственного характера. Но Вейдер сыном дорожит - причем очень сильно. И делает все, чтобы тот остался в живых.



А у него есть время над этой проблемой задуматься? Ему есть в данный момент дело до того, что его бедняжечка-сын испытывает? У Вейдера сейчас две альтернативы: или сыночек убьется (и тогда вообще ничего испытывать не будет) и его с собой, вполне возможно, утянет, или Вейдер сумеет хотя бы временно обезопасить его от Палыча (мотивы которого оценил неправильно). К тому же отношение к человеку как ко взрослому предполагает уважение его мотивов. Какое уважение и Вейдера могут вызывать мотивы сына, продиктованные юношеским идеализмом и диаметрально отличающиеся от его собственных?



Думаешь, Вейдер стал бы об этом задумываться? У него, как он считает, априори есть право на Люка - просто потому, что это его сын.



Так он и гордится. С его привычкой мерить все по высочайшим критериям "неплохо для самоучки" - высшая похвала.



С поражающим своей гениальностью предложением "иди со мной". В лес, вестимо, к повстанцам с эвоками. Да уж, повод для радости)




Не за что извиняться, все нормально) Ты забыла: стандартный американский Ведроид должен периодически испытывать приступы раскаяния и биться шлемом об стену, но потом вспоминать, что он, вообще-то, злой и страшный) Пытать Люка он бы никогда не стал: тут скорее была бы наглядная демонстрация своих способностей в бою - не с целью выпендриться перед сыном, а с тем, чтобы тот хорошенько над мотивами дорогих учителей подумал. Были бы разговоры - очень долгие. Здесь у них попросту нет времени толком поговорить, да и Люк пока слушать не станет.



А почему ты право Вейдера на его собственные амбиции отрицаешь? Он, в конце концов, ситх и главнокомандующий: естественно, он точно знает, какая судьба должна быть у его сына, и будет всеми силами добиваться того, чтобы сын ожиданиям соответствовал.



*Пожимаю плечами* А мне интересно писать про то, как внешние обстоятельства и собственные тараканы персонажей доводят их отношения до глубокой... кризиса. Насчет развития характеров я уже писала: ну какое развитие может быть за такое время? Они оба определились со своей позицией и ценностями, и никто отступать не собирается. Люк, как я уже говорила, тоже не особо-то на компромисс стремился пойти.



А чем Сила так уж принципиально отличается от колдунства?) К тому же не сполтыка: далеко не каждый так может. Вон Палыч тоже в шоке был)



Где?! Никакой свободы выбора он ему предоставлять не собирался: спас в критический момент, когда ясно стало, что "шоковой терапии" Люк не переживет. И самопожертвование, как мне кажется, и в каноне, и у меня в зарисовке вышло не вполне осознанно: не было времени о последствиях подумать. А потом... на что мог повлиять умирающий? Только и оставалось, что мирно попрощаться с сыном.




Жаль, что не понравилось, конечно, но за отзыв благодарна: честно, и противоположную точку зрения знать всегда интересно)

P.S.: дебилом Люка выставила не я, а Лукас)

Вот-вот. Я сама с удовольствием читаю хорошо написанные фики, где Вейдер показан более понимающим и способным пойти на компромисс. Но сама я такого Вейдера увидеть не могу: с моим пониманием персонажа эта позиция расходится.

Во-первых, ИМХО, Главком каноничный как раз воюет сам с собой начиная минимум с новости о сыне, которую ему принес шпион. Вот это канон. Здесь же никакого конфликта я не вижу. Полное презрение к собственному ребенку и мысленные насмешки над ним полностью показывают уровень зрелости данного персонажа. Если же в каноне я вижу сильного, волевого, но запутувшегося в себе мужчину, который разрывается между тем, что держало его на этой стороне Силы последние 20 лет - ненавистью и отрешением от своего прошлого, своей личности, от того, что приносило ему невыносимые страдания и боль. Конфликт со своей же совестью, которая забитая и затюканная, но которая начинает подвывать с появлением его уже взрослого сына. Которая побеждает, когда перед ним становится выбор между тем, что за он держался последние 20 лет и тем, чем он считал слабостью после смерти жены и ребенка, который, как оказалось, выжил. В конце-концов, Главком принимает решение в пользу своей человечности и принимает свои слабости. Он умирает, наконец-то выпустив на волю то, что так пытался похоронить в себе. Вот это - мой канон. Так что, насчет каноничности я бы тоже поспорила. Он, ИМХО, субъективен. Я в каноне очень уважала Дарта Вейдера. Здесь же он вызывает у меня лишь презрение. Пока что из всех авторов фанфикшена, моего каноничного Вейдера смогла прописать только Kittand Chip в своей чудесной "бондиане". И несмотря на то, что я очень люблю творчество тогтже Бланка, я не отрицаю от того, что у него Главком-полное ведро.

Если честно, мне эта война Вейдера самим с собой всегда казалась несколько надуманной. Да, он винит себя в смерти Падме — но как по мне, это единственное, что может вызывать у него раскаяние. Почему он должен испытывать вину за то, что помог вырезать Орден (разве что эпизод с падаванами) или за свою деятельность в качестве главкома?
Что до насмешек: презрение у него вызывает идиотское предложение Люка, его упертая вера в то, что Вейдера надо от чего-то спасать. Его это раздражает еще и потому, что Люк своей дурной инициативой может сломать все планы Вейдера — от успеха которых, кстати, зависит в первую очередь жизнь самого Люка.
Важно: я не говорю, что он во всем прав. Идеальный вариант был предложен Surtukk)) Но в компромисс между отцом и сыном я не верю (в этом случае): слишком разные у них цели и ценности.
В любом случае, спасибо за мнение!

Хочу только добавить к дискуссии, что нормальный человек всегда борется с собой. Возможно, Вейдер с появлением сына и начал очеловечиваться, потому что начал бороться с собой. Ну это я так к слову.

Верно, но мне кажется, что внутренняя борьба Вейдера иногда слишком утрируется. Лично я не вижу, где тут этой борьбе проявиться во всей красе, когда ситуация предельно ясна (это уже конкретно к фику): либо сын будет хотя бы в относительной безопасности, либо погибнет. И добивался он именно того, чтобы Люк выжил и был в безопасности - любой ценой. Другое дело, что не получилось.

В мыслях, япона мать! Тут размышления главкома и его внутренний конфликт описываться должны, а не:

Как правильно написала Дора, с комментом которой я полностью согласна.

Я уже написала, что вызывает презрение: не сам Люк, а его поведение, которое, безусловно, смелое - но менее идиотским от этого не становится. Решаешься на поступок - думай, к чему это приведет, а не выдвигай заведомо невыполнимые предложения, чтобы потом удивляться, почему это Вейдер не спешит соглашаться!

Насчет размышлений и внутренней борьбы - тоже уже писала: о чем тут размышлять, когда все решено? Вейдер верит, что поступает наилучшим образом. В то, что его будут терзать угрызения совести из-за того, что он Люку, видите ли, не позволяет благополучно угробиться в ребельских рядах и насильно рядом с собой удерживать планирует - извини, не верю.

P.S.: Мариза, эмоций чего-то многовато) Мы просто фик обсуждаем, не кипятись (ну, или я уже вижу слишком бурную реакцию там, где ее нет - тоже возможно ).

Рюмку мира, хм?

Это каноничный главком, после прочтения данной зарисовки

Уф, вот, наконец, и я добралась до фф вызвавшего, такое бурное обсуждение.
Я обще-то, больше люблю вещи с хэппи эндом. Но здесь любопытство взяло вверх.
На первый взгляд, кажется, что автор повторяет 6 эпизод, ну, с другой концовкой. На самом деле, характеры у героев фф совсем другие. Если в фильме Император – откровенно сбрендивший от власти старик, то здесь – он вполне нормальный, хитрый, расчетливый, даже, я бы сказала, не лишенный привлекательности персонаж. Своеобразной конечно... привлекательности. Немного другой здесь и Вейдер. Автор так его видит и данное видение тоже имеет право на существование, но мне кажется, Иператор здесь несколько идеализирован. В Вейдере здесь намешано много всего и положительного и отрицательного, но почему то мне кажется что в фильме он получился в 6 эпизоде немного привлекательнее. Конечно, он смотрит на сына так как может в силу своего характера и привычек. Да, его раздражает его ребяческий идеализм. Согласитесь, что и нас часто раздражает детский наив. Неужели ни у кого не возникало мысли: «вот погоди… жизнь то тебя обломает» Но здесь в фф, чувствуется, что автор как-то не очень симпатизирует юному джедаю, и это отношение мешает ему быть объективным. В фильме Люк более привлекателен и внутрее зрел. Но повторяю: это видение автора и он имеет право на свою точку зрения. Кстати, не надо забывать, что Люк не виноват в сложившейся ситуации: недоучка, а считает себя джедаем. Ему внушили это. Можно только посочувствовать Скайуокеру. Кстати, мне кажется, в фильме он взялся за обучение, только ради того, чтобы быть больше похожим на отца. Но вот сочувствовать то Вейдер и не умеет. Жизнь его отучила. Да он и не умел вовсе. И тем не менее, невзирая на это его неприятие поведения сына, он отдал за него жизнь. Концовка в данной ситуации несколько неожиданная. От такого Вейдера я такого не ожидала и концовка оставила меня в недоумении. Непонятно с чего это он так расчувствовался? Когда я читала 6 эп. там автор как-то больше подводит читателя к такому поступку Вейдера.
Извините за чересчур большой и несколько сумбурный пост. Так уж получилось.
В заключении хочу сказать, что фф написан сильно, но все равно, я считаю, автор способен на большее. Этот сюжет ты могла бы описать гораздо глубже и сильнее. Впрочем, я надеюсь это не последний твой фанф.

Совершенно не за что извиняться: не вижу ничего плохого в длинных комментариях (совсем даже наоборот, это очень хорошо), да и особой сумбурности не заметила.



Возможно, некоторая идеализация в образе императора есть. Но то же самое можно сказать и о Вейдере в очень многих других фанфах (камнями ни в чей огород не кидаюсь, просто факт): в каноне многие персонажи даны крайне противоречиво, и если герой из числа "любимчиков", то практически любой автор будет в первую очередь опираться на те каноничные черты, которые кажутся ему... не скажу, что положительными - не портящими образ.



Здесь действительно дело в моем видении: я в поведении Люка в шестом эпизоде нахожу очень мало привлекательного. Глупость, совершаемая из благих намерений, меньшей глупостью не становится. Идеалистичный максималист, который точно так же пытался "перекроить" отца под собственные идеалы, как и отец - его. Генетика, однако ж. Но признаю, что мое личное отторжение могло слишком сильно проявиться - и это действительно то, чего следует избегать. Учту на будущее)



Столь сильное неприятие как раз и происходит из того, что Люк Вейдеру небезразличен: был бы безразличен, вообще никакой реакции бы не вызвал. Не было бы ни желания защитить, ни перевоспитать. Самопожертвование в итоге вышло скорее неосознанным: Вейдер попросту стремился спасти сына, не зная, какую цену придется заплатить в итоге. Действовал на эмоциях, не отойдя от пыла схватки. И вот здесь в последних абзацах не хватает описания тех самых эмоций, сама уже вижу. Но в процессе написания смазалось: думала, что достаточно уже набросала мотивации в его желании остановить схватку, не навредить сыну в бою. Вот это - реальная недоработка, согласна.



Спасибо) Лучше написать всегда можно - буду пробовать)



Какой последний фанф, ты чего?

По мне так каноничный главком у каждого свой. Вариаций тут - от кающегося Энички (который, кстати, ближе всего к канону, если учитывать финальную сцену 6 эпизода и воспринимать за чистую монету все, что Вейдер на Эндоре нес) до совершенно неимоверных вариаций "как-у-Трины-и-хлеще", и спорить на эту тему можно до хрипоты и дымящейся клавы. А оно надо?)

Как косяки зарисовки признаю: недоработку заключительной части и слишком явно показанное мое личное отношение к Люку.

P.S: Хотя никаких искажений каноничного Люкова характера не вижу. А уж кто как персов видит - это личное дело каждого)

Да, идеалистичные максималисты конечно бесят время от времени, но без них наша жизнь была бы слишком запрограммированной.

Если говорить о косяках, то ситхи же еще в пятом эпизоде обсуждали Люка и решили: "Он присоединится к нам или умрет", - так что в фильме Вейдер вел сына к Сидиусу на смерть. И защищал, как мы видели, своего мастера от Люковой атаки.
Лукас и говорит: разгорался в нем внутренний конфликт, и победил свет, и он спасся в самом христианском смысле (с загробной жизнью).
В вашем тексте можно бы прописать, что Вейдер знал, что Сидиус Люка не убьет, типа, чувствовал в Силе. Это вполне возможно: император хочет нового ученика, это в его стиле. Как он говорил про самого Энакина: "Скоро у меня будет новый ученик. Он гораздо сильнее и много моложе". Каноничный Сидиус любит перспективных мальчиков.

Ну, тема спасения мне не близка и ее затрагивать не хочу и не собираюсь (ибо, как мне кажется, спасать было не от чего).

А вот замечание насчет Сидиуса дельное. Но в тексте как раз и указывалось, что Вейдер так мотивы своего мастера и оценивал) Только оценил неправильно: нежелание разбазаривать такой потенциал только в самом конце проявилось, когда Люк внезапно остался в живых. Если бы все пошло по плану, ему временно живой Вейдер был бы полезнее - до тех пор, пока тот, кто заменит его на посту главкома, не будет полностью готов вступить в должность.

С тем, что в фильме он вел Люка на смерть, тоже можно поспорить: мне вот показалось, что тут два варианта: либо Вейдер сам смирился с тем, что без помощи учителя сына на ТС не переманит (что вряд ли), либо, что вероятнее, Сидиус ему об этом недвусмысленно заявил и изъявил желание разобраться с "перетаскиванием" лично.

А мне честно понравилось. Понравилось не смотря на:

1.. Каждый автор лучше пишет открывает своего любимого персонажа. И в отличии от меня это не Вейдер, а Палпатин. И как и за мной у этого автора водится грешок подыгрывать любимым персонажем, так что каноннного исхода я не ждала. Ананаз достойно справилась с непростой задачей показать правителя интригана, а не то заинравшегося неадеквата, которого увидела я в 6 эпизоде., из-за чего у меня и возник вопрос зачем Главком ему служит.

2.. Люк. По-моему весь спор возник не из-за Главкома, а из-за Люка. Да автор его не любит, да считает его поведение глупым, слишком наивным. Но назвать младшего Скайуокера мудрым сложно. Люк следует чувствам, а не разуму, и за это мы его любим. Полагаю, форумчанам не понравилось, что мало показана гордость главкома. Но это можно объяснить Главком злится, слишком опасная ситуация и т.д. но все же этому моменту можно было чуть уделить внимани, хотя.. честно я понимаю автора.
Открою одну тайну, при написании своего первого фика я его терпеть не могла, он казался мне глупым мальчишкой, но мне хотелось написать хорошее ЛВ, пришлось работать с чем есть, при этом я его чуть не убила, но все же к концу поняла, принила персонажа и полюбила.
Поэтому я считаю что автору просто нужно время, это первая работа с этими персонажами, можно все же помягче, автор учится.
Аннаназ, прости за флуд.
Третье, да я все по критике.. концовка.. Да я не ожидала...и я обычно плохо отношусь к смерти главкома, но здесь моя претензия не в этом. Наскоолько Главком осознавал. что творит, когда Люка спасал? Почему инстинкт самосохранения не включился? транно
Ну хватит о критике, ее и без меня много..
Главное как истинный фанат Главкома, я могу сказать, в твоего Вейдера я верю. Он вполне мог быть таким. Наверно это главная похвала. Даже если он идеально не совпадает с моим образом. Главком таким мог. Ты уловила главное- для Главкома главное семья, не империя не амбиции, он слишком ного терял в своей жизни, чтоб потерять еще и сына.
Я терпеть не могу Вейдера Бланка, я не перевариваю Главкма Трины,. хоть когда то мне говории что они имеют право на существоание и в них персы каноничны.. не знаю. В товем я вижу каноничности юольщ.
Спасибо за вот эти слова:
– Ты – мой сын, – продолжил Вейдер, глядя Люку прямо в глаза. – Единственное, что для меня ценно. Не заставляй меня тебя убивать.
Это было важно. Это всегда хотелось услышать в каноне, но эти слова как и многие не были произнесены..
За это спасибо и БРАВО
Спасбо за то что было написано с интонациями, что было от чего замереть, было драмматично.
П.с Я надеюсь, это не последнее ЛВ Автора

А я как-то одновременно согласна и с Дорой, и с Инной.
С Дорой - потому что меня саму жутко коробит презрительное отношение главкома к сыну. Эти его мысли, насмешки, издевки.
Что, в общем-то, да, с некоторой стороны показывает его личную незрелость.

С Инной - потому что при всей моей "обиде" я понимаю автора и даю ему право на личное видение персонажей:)
А предпосылки для ее видения у нее есть.

Диалоги в фильме действительно прописаны простенько и звучат несколько топорно. Поэтому поведение Люка вкупе с его молодой внешностью, может, и кажется глупостью. (Хотя, справедливости ради, топорные реплики произносят там все.)

Ну и да, он - идеалист и максималист. Потому, наверное, и близок мне.
Я сама очень долго была такой. Выросшей на книгах Крапивина. А Люк - он очень крапивинский мальчик.
И у меня всегда болит сердце, когда я вижу, что его не понимают.

А Вейдер - ситх и прагматик. И, возможно, своими пренебрежительными мыслями о сыне-идиоте он как раз и борется с тем самым пресловутым внутренним конфликтом. Ибо его последний поступок, осознанный или нет (даже больше, если неосознанный!), сказал очень многое.

А написано очень хорошо, прекрасный стиль и язык. Какой раз я удивляюсь:)



Подписываюсь!

PS:


Вейдер Бланка как раз нормальный ситх, без всяких суси-пуси )

Если бы еще кто то с приоритетами и целями определялся вовремя. Может и в живых был..
А уж какой он нормальный ситх в Сыне Империи

Он не вызывает там любви к себе, но как ситх - он именно что ситх. С какой стати он должен испытывать какие-либо сантименты к сопливому чужому мальчишке (да еще сыну Кеноби). У него свои цели, свои задачи, своя жизнь. А этот мелкий только мешается, злит и раздражает. Еще чудо, что давно не прибил его.

Я тут посмотрела кучу трейлеров о ситхах. Про Ревана и т.д. Крутые ребята были:)

innatemnikova, Алита Лойс, спасибо за отзывы! И за позитивную их часть, и за тапочки.



Внутреннего конфликта здесь многие не увидели именно потому, что конфликта как такового вначале нет: Вейдер думает, что точно знает, как спасти сына. А именно: вытащить из восстания (из которого сын добровольно не вылезет) и отдать учителю, чтобы тот поверил - угрозы ни от Вейдера, ни от Люка нет. А потом показать, как сильно Палыч ошибся - наглядно так показать, государственным переворотом. Его очень злит то, что своей придурью Люк ставит себя под удар: к этому относятся и мысленные насмешки, и размышления о его необученности.



И поэтому, и потому что поступок Люка действительно непродуман до ужаса: ну да, пошел бы с ним Вейдер. К повстанцам. Бросив все, и прямиком - к врагам. Своим поведением Люк сам толкает Вейдера на прямую конфронтацию с императором, чем ломает все планы отца.



Вот да... больше бы насыщенности описаний сюда, в последние абзацы. Не хватило здесь этого.




Спасибо) Инне - за теплые слова об образе, Алите - за признание, что он имеет право на существование.

Вейдер действительно очень боится потерять сына. Это не значит, что он будет тепло к нему относиться - как раз-таки его упертость, которая вполне может закончиться для Люка очень плохо, неимоверно Вейдера злит. Именно потому, что Люк мешает собственному спасению.

ЛВ еще обязательно будет) С учетом недостатков этой зарисовки, но без коренного изменения образов.

доооо.. взрослый мужик*ситх, избивающий ребенка- это очень круто, конечно. Очень по-ситски. Для меня, лично, вейдер в СИ - жалок. Просто жалкое, озлобленное существо, обиженное на весь мир. Палпатин .да. Я могу там назвать его ситхом. Но Вейдер-полное ничтожество.

Ну, я больше про крайний эгоцентризм и отсутствие таких вещей, как сострадание (уж не говорю о всяких там чести и благородстве). И, в общем-то, точно таких же детей избивал и вырезал каноничный Вейдер (тот что Эничка).

Прошу прощения у автора за оффтоп

А мне кажется, что у Вейдера в СИ вся душа и сердце выжжены. У него ничего нет и нечем чувствовать. Он просто существует равнодушно и все.

Если вдуматься, они оба тут хороши:)

Хотя не уверена, что Люк Вейдера к повстанцам звал (идиотом он все-таки не был). Я бы поставила на совместный полет в Неизведанные Регионы:)



Тем интересней, как вывернет и закончит его линию автор. Потому что альтернатив в такой крайности весьма мало.

Ах, значит теперь мы так человечность называть будем?

Омбра, вопрос: где написано, что "нормальный ситх" должен обязательно быть бесчувственным эгоистом?


Вообще странно, что такое написал человек, утверждающий, что вырос на Крапивине. И что поклонник Командора пишет оправдания издевательствам над ребёнком.

Главком в СИ никакой не "ситх". Ситх там Палыч. А главком - обыкновенный бытовой садист, закомплексованный, ноющий и слабый. Никто не просит его испытывать к Люку сантименты. Но избивать беспомощного ребёнка - это недостойно главкома и воина. Точнее, воином ТАКОЙ главком не является - ибо воин ищет себе противника по силам и не воюет с детьми. Вы правы в одном: он не вызывает любви. Он вызывает презрение. Он мерзок, как папаша-алкаш, обвиняющий домочадцев в своих бедах.



Главное, что бы такое же не было: жестокое и бессмысленое

Не надо мне приписывать того, чего я не говорила. Иди мимо, Мариза.
Из-за тебя люди с форума уходят (так ты и на других ресурсах начинаешь их доставать). Надоела по самое не могу.
Общаться с тобой не намерена.

да ну? Из-за Маризы уходят? А как по мне, так от того, что здесь никому слова сказать нельзя поперек. Это ж кто из юных неоцененных дарований пожаловался твоей милости?
Извиняюсь еще раз за флуд в теме автора.

Ананас, прости меня пожалуйста..
Но..
Алита

Интересно это из-за того что точка зрения не совпала с Маризой?
Насколько я помню у нас в стране свобода мнений.
Да не всем нравится Вейдеровский Бланк.
Но и любителей розовых соплей я на форуме не замечала.

А можно мне конкретный список этих людей. Вдруг я чего то не знаю о Маризе? Я здесь всего то три года.

Для таких слов, по-моему есть личка, все же надо быть взаимовежливыми.
звучит фраза интересно, учитывая слова

Все же интересно чтогнуманее один раз убить или всю жизнь мучить.
п.с, ананаз увы это я подняла тему разных главкомов.
Народ, мы вроде как должны обсуждать данный фанфик

Точка зрения здесь совершенно ни при чем.
Я много раз пыталась быть вежливой с этим человеком. Но он кидается на меня как бык на красную тряпку, куда бы я ни пришла. С нарушением личностных границ и жлобскими интонациями.
И мне это надоело. Я прошу идти не мимо темы, а мимо меня.
Больше я здесь писать не буду. Dixi.

Ананас, мне безумно жаль.