Зная чиссов, не удивлюсь, если они и сами малость приложили руку к республиканской забывчивости)
А насчет гиперпространственных путей я не знала. Думала, такое явление характерно только для ядра Галактики. Так что буду в курсе.


Значит, будем дожидаться продолжения)

Да, вполне в их стиле)



Вполне возможно, что вы правы насчет ядра. Хм. Но я была искренне уверена, что это характерно для любых путей) Даже если я ошибаюсь, в контексте фика это удобно)

С другой стороны, если обратиться к астрофизике: Галактика вращается вокруг своего центра (не Корусканта-Центра, а именно что центра). Звезды движутся с разной угловой скоростью, соответственно, их расположение друг относительно друга меняется. Плюс есть еще "местное" движение соседних звезд одно относительно другой, так что изменение гиперпространственных путей вполне возможно.
Почему я вспомнила именно про ядро - в "Трилогии Бейна" упоминается, что в глубоком ядре гиперпространственные пути могут меняться чуть ли не неделю. Кстати, вполне адекватно отмечено: например, у звезд в центре Млечного Пути скорости вращения составляют миллионы километров в час.
Я как-то упустила из виду, что те три-четыре тысячи лет, прошедшие со времен расцвета Дромунд-Кааса, действительно могло заметно измениться взаимное расположение звезд.

Местный космопорт производил сильное впечатление, и не столько за счет своей монументальности, сколько запущенности. Скорее, даже контраста первого со вторым: Сельвин не взялся бы строить предположения насчет того, во сколько раз потолки здесь превышают человеческий рост - но света, льющегося с тусклых ламп, едва хватало, чтобы разогнать тени по дальним углам; в главном зале при желании можно было бы разместить имперский танковый батальон - но это пространство было столь же огромным, сколь и пустынным. Они проходили мимо многочисленных консолей и терминалов, но на тех не горело ни единого огонька; на серых стенах довольно часто попадались экраны - потухшие, растрескавшиеся и покрытые вековой пылью. Пока Сельвин заметил всего один работающий, да и по тому периодически шла рябь, сопровождавшаяся угрожающим шипением.

Можно было только догадываться, какие шум и суета здесь стояли когда-то давно. Теперь же единственной формой жизни в обозримом пространстве была полная женщина со смурым, будто выцветшим после стирки лицом, скучавшая за огромным столом администратора. Дама проводила конвой равнодушным взглядом сытого нерфа и вновь уставилась в монитор архаично выглядящего компьютера.

У массивных, насквозь проржавевших ворот подпирали потолок две одинаковые статуи, изображающие укутанного в мантию человека - будто бы без них сходство с заброшенным храмом или гробницей было недостаточно сильным. Меланхоличная администраторша ткнула пальцем на какую-то кнопку, и по залу разнесся оглушительный грохот, сквозь который надрывно-визгливыми нотами прорывался скрип старых шестеренок: створки натужно поползли в стороны. В зал с ревом хлынул поток свежего, пахнущего грозой и мокрой листвой воздуха. Порыв ветра ударил в лицо с такой силой, что Сельвин закашлялся, сбившись с дыхания.

Кажется, даже погода на Дромунд-Каасе спешила продемонстрировать пришельцу, что ему здесь не рады.

Сельвина снова подтолкнули вперед, вынуждая шагать быстрее. Звуки, больше не заглушаемые толстыми стенами, обрушились на него лавиной: ревел ветер, трещали под его порывами ветви и стволы деревьев, многоголосо и визгливо верещали то ли птицы, то ли животные. Контраст с мертвой тишиной космопорта был ошеломляющим - безо всякого преувеличения.

С интересом осматриваясь по сторонам, Сельвин заметил бронированный, явно военного образца скиммер. Тот стоял на небольшом отдалении от здания космопорта, на границе выжженной (явно намеренно, а не случайным попаданием боевого снаряда) земли и джунглей, окружавших ее непроницаемой темно-зеленой стеной.

К этому транспортнику Сельвина и повели, изредка подгоняя несильными толчками в спину. Впрочем, он и сам не горел желанием подольше постоять на шквалистом ветру, промерзая до костей и глотая мелкую морось, так что на борт взошел с нетипичным для пленника энтузиазмом. Конвоир молча толкнул его на скамью и сноровисто приковал наручниками к креплению, предусмотрительно вмонтированному в стену.

От земли скиммер оторвался с натужным гулом, угрожающе дребезжа; Сельвин почти чувствовал, с каким трудом двигатель поднимает в воздух тяжелую груду стали.

- И как долго нам лететь? - вполне дружелюбно осведомился он у солдата. Тот ожидаемо сделал вид, что Всеобщего не понимает.

Сельвин философски пожал плечами и, прислонившись к стене, устало прикрыл глаза: в сон клонило неимоверно.

Даже странно, что его сейчас волновало именно это - да еще, пожалуй, то, что желудок сводило от голода, а прикованная к стене рука медленно, но верно начинала неметь. Будто и не его везли в оковах и под конвоем на допрос. Неужели окончательно пропал инстинкт самосохранения? Сельвин бы не удивился: слишком уж долго он его игнорировал.

"Зато у тех пиратов он работает как следует. Как бы не выкинули чего без присмотра".

Сельвин попробовал было поразмыслить, почему их разделили, но быстро махнул на это рукой: версий, конечно, на ум шло предостаточно, но каждую из них можно было проверить только опытным путем. Что ему и так вскоре предстоит сделать - рано или поздно.

Лучше уж рано: чем скорее он поймет, в чем конкретно заключается проблема, тем быстрее найдет ей решение. К тому же Сельвин терпеть не мог долгого ожидания: оно почти никогда не приносило ему ничего хорошего.

* * *

Донесение, лежавшее перед начальником личной гвардии Его Величества Табита Рессевена Третьего, всего за несколько часов успело наделать немалую шумиху. Вернее сказать, оно в рекордные сроки поставило на уши все структуры, хоть сколь-нибудь причастные к государственной безопасности, проделав долгий путь от охраны космопорта до главы Королевской секретной службы, и уже от него - к командору Велхаару. За это время документ оброс множеством дополнений, уточнений и прочих комментариев, смысл которых сводился к одному: убедить вышестоящую инстанцию, что нижестоящая не имеет полномочий разбираться с проблемой, буквально рухнувшей с небес на головы власть имущих Дромунд-Кааса.

Темно-синие, глубоко посаженные глаза Велхаара зло сощурились. Он, наверное, уже в сотый раз перечитывал донесение, но оно по-прежнему казалось ему полной бессмыслицей. Бредом пьяницы, рассказанным у барной стойки. Имперское судно. На Дромунд-Каасе. С обычными космическими бродягами на борту! Это было даже не странно - совершенно нелепо.

Но все же не было ничего удивительного в том, что весть о боевом корабле с символикой Галактической империи докатилась до самого короля. Его Величество, естественно, заинтересовался. Заинтересовался не на шутку, до азартного, больше присущего молодым огня в старческих глазах. Было похоже, что новость его... обрадовала? Порой Велхаар совершенно не понимал своего повелителя: неужели тому мало происшествий на старости лет? Гражданская война, рвущая страну на части, уже не кажется ему достаточно крупной проблемой, раз он с такой радостью воспринимает новые?!

Да, Его Величество снисходительно напомнил своему начальнику гвардии, что размышления - не его удел. От Велхаара требуется обеспечивать безопасность монарха - не меньше, но и не больше. Но командор никогда не умел слепо подчиняться, даже не пытаясь осмыслить ситуацию. Только эта ситуация осмыслению пока не поддавалась, что приводило его в состояние, опасно близкое к ярости.

Повелитель даже не позволил ему допросить капитана пришельцев. Самое большее - задать пару вопросов, чтобы составить личное мнение. Да и это скорее напоминало подачку: Велхаар прекрасно понимал, что сейчас его мнение волнует короля не больше, чем лай старого пса.

Звякнул интерком: адъютант сообщил, что пленник прибыл. Гаркнув отрывистое "введите", командор с силой ударил по кнопке, обрубая связь. В который раз посмотрел на злосчастное донесение - так, будто хотел испепелить бумагу одним лишь взглядом.

Лучше бы пришельцу вести себя смирно и почтительно на аудиенции у Его Величества. Иначе Велхаар с радостью разъяснит инопланетному варвару, какие проблемы может принести нехватка хороших манер. А еще - крайне несвоевременное появление в крайне неподходящем месте.

Начальник королевской гвардии не был жестоким человеком. Но этот пришелец - либо шпион, либо пират, а Велхаар не привык любезничать ни с первыми, ни со вторыми. И не видел никаких причин начинать.

Распахнулась дверь, и "гость" в сопровождении двух солдат вошел в кабинет. Именно вошел - сам, безо всяких понуканий со стороны конвоя. Казалось, пленника нисколько не нервировали ни оковы на руках, ни вооруженные люди, готовые в любой момент прикончить его, - настолько спокойным он казался.

"Блеф, - с уверенностью констатировал командор. - Варвар изображает из себя важную птицу. Что ж, посмотрим, на сколько его хватит".

- Свободны.

Бойцы слаженно козырнули и расторопно покинули кабинет, оставляя Велхаара наедине с пленником.

Несколько секунд они молча изучали друг друга. Тяжелый взгляд начальника гвардии мог заставить даже самых влиятельных и самоуверенных сановников заозираться по сторонам, нервно сглатывая и украдкой потирая вспотевшие руки...

...Пришелец же смотрел ему прямо в глаза. Без откровенного вызова, но и без тени страха. Изучающе, но без явного любопытства. Скорее оценивающе. Похоже, пленник твердо вознамерился одержать верх в занимательной игре "кто кого переглядит".

Наглый экземпляр. С довольно крепкими нервами.

- Итак, с кем я имею честь разговаривать?

Велхаар едва не поперхнулся незаданным вопросом. Секундную растерянность он немедленно скрыл за прежней суровой непроницаемостью, но, похоже, пришельца это не обмануло: его темно-карие глаза насмешливо сверкнули; кожу вокруг них стянула сеть тонких морщин.

- Не вы задаете здесь вопросы, - холодно отозвался командор. - Назовите свое имя. Титулы и звания, если имеются.

Это дополнение было совершенно необязательным - и в то же время показалось Велхаару уместным. Даже необходимым.

- Имеются, - пришелец едва заметно улыбнулся. - Имя же вам ничего не даст. Я могу придумать себе любое. Но вы все равно не сможете его проверить, не так ли?

Первый ответ, пришедший на ум, Велхаар отмел: ярость - плохой советчик. А именно ярость - тлевшая еще до начала разговора и стремительно разгоравшаяся в процессе, - двигала им сейчас.

Не наглость пленника злила командора - собственное бессилие. Интуиция и профессиональное чутье в один голос вопили: этот человек кто угодно, но не бандит. А значит, все гораздо сложнее, чем Велхаару хотелось бы.

- Мы можем проверить документы.

- Их нет.

- Обыск на вашем корабле уже проводится. Вы понимаете, что к вам возникнут вопросы, если мы их обнаружим?

- Пусть ваши люди чувствуют себя как дома, - пришелец был сама невозмутимость. - От властей Дромунд-Кааса мне скрывать нечего.

- А от властей Галактической Империи?

- Спросите у них, если пожелаете.

И снова ответ, который можно трактовать как угодно. Что это было? Блеф? Завуалированная угроза? Ох, сыворотку правды бы сюда! И пыточного дроида. Или хотя бы пару крепких ребят из охраны и хороший вибронож - действует не хуже всех этих технических наворотов.

Но до разрешения повелителя - нельзя. Иначе можно и самому оказаться в компании дроида и крепких ребят из охраны.

От мерзостного бессилия будто сами собой сжимались кулаки: командору приходилось прилагать значительное усилие, чтобы спокойно держать руки на подлокотниках кресла.

Старый гвардеец терпеть не мог тайн. Каждая тайна - потенциальная опасность. Конечно, повелитель мудр и наверняка имеет свои планы... но лучше бы эти планы были подкреплены точными данными. Или хотя бы выбитыми из странного пришельца сведениями.

Но без возможности надавить на пленника этот разговор будет продолжаться часами, и результата, скорее всего, не принесет. А Его Величество велел привести "гостя" незамедлительно.

- В этом нет необходимости.

Командор поднялся на ноги. Чувствуя на себе настороженный взгляд собеседника, вытащил до поры скрытый в ящике стола электрический ошейник.

- Значит, наручников и конвоя вам показалось мало?

Пленник саркастически усмехался, но в его голос наконец-то прокралась ломаная, едва заметная нотка тревоги. В глазах появился беспокойный блеск, зрачки задвигались быстрее.

"Правильно боишься, загадочный ты наш".

- Это, - пояснил Велхаар, защелкивая замок на оковах, - снимает необходимость и в конвое, и в наручниках.

Он разомкнул стальные браслеты, сковывавшие руки пришельца.

- Вы пойдете со мной. Если ваше поведение покажется мне подозрительным - получите разряд тока. Предупреждающий, на первый раз. Не поймете - будете парализованы. Смертельный разряд тоже предусмотрен. Есть вопросы?

Пленник равнодушно пожал плечами.

- Разумеется. Но задавать их вам нет ни малейшего резона.

Ни издевки, ни нарочитого вызова - спокойная констатация факта.

- Совершенно верно.

С секунду они смотрели друг другу в глаза.

"А ведь он не так спокоен, как хочет показать. Собран. Напряжен. Будто готовится к бою".

Нет, не пират это. Не ведет себя так подобная шваль. К огромному сожалению. Со швалью головной боли гораздо меньше.

* * *

Зал, куда Сельвина провел угрюмый престарелый вояка, будто сошел со страниц учебника истории, описывающего быт царей далекого прошлого. Здесь все дышало древностью - но древностью живой, а не музейной. Каждая вещь находилась на своем месте, не казалась чужеродной или нелепой: растрескавшиеся от времени барельефы составляли единую композицию с отделкой сводчатого потолка; скульптуры, укрытые полумраком глубоких стенных ниш, идеально вписывались в них по высоте и объему; рисунок на вытершемся ковре, потерявшем яркость красок, но не красоту плетения, повторял сюжеты барельефов. Часть из них была посвящена масштабным баталиям, смысл других же от Сельвина ускользал - слишком много символизма, бывшего понятным современникам мастера, но не чужеземцу из далекого будущего.

В дальнем конце зала, у тройного стрельчатого окна, неподвижно стоял человек в черном. Холодный, чуть приглушенный свет падал под таким углом, что седовласая голова старика (а в том, что мужчина очень стар, Сельвин почему-то не сомневался) казалась окруженной призрачным ореолом.

Он обернулся, и тяжелые шаги офицера мгновенно стихли. Боковым зрением рутанец отметил, что тот согнулся в поясном поклоне. Возможно, Сельвину следовало поступить так же, но он остался стоять - только уважительно склонил голову, приветствуя старшего.

Благосклонно кивнув, старик взмахнул иссохшей рукой, и офицер поспешил отойти в сторону. Застыл каменным изваянием у стены, продолжая бдительно наблюдать за происходящим.

Старик начинать разговор не торопился. Он неспешно обошел гостя кругом, заложив руки за спину и глядя на него так, будто тот был эдакой занимательной диковинкой. Экзотической зверушкой, например.

Сельвин изучал его с не меньшим интересом. Хоть старик и был иссушен возрастом, гордая осанка и твердая поступь не позволяли назвать его дряхлым. Черные глаза на аристократичном, волевом лице смотрели живо и цепко - и от их взгляда по телу расползался колючий холодок.

Молчание затягивалось, и на сей раз Сельвин не осмеливался нарушить его, перехватывая инициативу. Он хорошо понимал: кем бы ни был этот человек, власти у него достаточно, чтобы за наглость в его адрес одному пришельцу перехватили веревкой шею.

- Итак, молодой человек, - скрипуче протянул старик, - представьтесь, будьте так любезны.

Вкрадчивые интонации, будто проникающие в голову и вытягивающие ответ до того, как успеваешь подумать над ним. Сельвин успел осознать этот порыв - но не стал его останавливать.

- Сельвин Альберт Вельн, князь Лаэннский. Сын Альберта Роэна Вельна, принца Лодарра и Джаентора.

- Интересно, - тонкие губы старика изогнулись в ухмылке. Он чуть отошел назад, с ног до головы окидывая собеседника оценивающим взглядом. В задумчивости погладил короткую, аккуратно подстриженную бороду. - И что же привело юношу столь достойного происхождения в наши края? Да еще и в столь... интересной компании и на необычном транспортном средстве?

- Это очень долгая история, господин... простите, не знаю вашего имени, - Сельвин вновь склонил голову.

- Табит Рессевен, - любезно подсказал старик. - Вот уже полвека как "Третий".

На сей раз Сельвин все-таки поклонился - тщательно выверенным, накрепко вбитым в память движением, демонстрирующим одновременно почтение и собственное достоинство.

- Ваше Величество.

- Можно и так.

Правитель Дромунд-Кааса неспешно направился к высоким массивным креслам, полукругом расставленным вокруг вычурного стола. Заняв одно из них, указал Сельвину на соседнее:

- Присаживайтесь, юноша. Поговорим.

Сельвин покладисто опустился в кресло напротив. Выжидающе посмотрел на старика, но тот задавать вопросы не торопился. Только когда пауза затянулась до неприличия, монарх соизволил заговорить:

- Что же вы молчите? - ворчливо проскрипел он, насмешливо сверкнув глазами. - Вы все еще не ответили на мой вопрос. Или ваша память столь плоха, что я должен повторить его?

- Меня привело сюда желание выжить, Ваше Величество. Не более.

- Не помню, чтобы я просил вас о краткости. Вы обещали мне "долгую историю", молодой человек. Не разочаровывайте старика.

Сельвин глубоко вздохнул, собираясь с мыслями. Старик не торопил его - только пристально смотрел своим хитрым проницательным взглядом. Рутанец не мог отделаться от ощущения, что Рессевен не нуждается его словах - давно прочел правду в сумбурных воспоминаниях гостя и теперь попросту развлекается, наблюдая за его метаниями.

Бред, конечно. Но бред удивительно навязчивый. Сельвин мог только догадываться о способностях жителей Дромунд-Кааса и, в частности, его повелителя, так что воображение резвилось вволю, щедро наделяя того легендарной мощью ситхов из древних легенд. Порой Сельвин искренне жалел о своей начитанности.

Усилием воли отогнав посторонние мысли, он начал рассказ - ничего не утаивая и не приукрашивая. Слова давались ему на удивление легко, складываясь в сухие и краткие фразы. Как выяснилось, рассказать Сельвин мог до смешного мало. Сражался с Империей и потерпел поражение. Вот и весь след, оставленный им в истории. Вся жизнь в одном предложении. При желании можно растянуть на четыре-пять.

Можно было бы добавить еще парочку, конечно. Об Исанн. Но никакой необходимости Сельвин в этом не видел. Лишние детали - и слишком личные.

Рессевен слушал его, не перебивая. Первое время он не сводил с Сельвина пытливого взгляда, готовый в любой момент поймать гостя на лжи, но потом будто бы потерял интерес к разговору, погрузившись в глубокую задумчивость.

- ...Так мы и оказались на Дромунд-Каасе, Ваше Величество.

Старик оторвался от созерцания пейзажа за окном (точнее, бесконечной стены дождя на фоне темно-синего, прорезаемого яркими вспышками молний, неба). Прищурив глаза, посмотрел на сидящего перед ним мужчину. Спокойного, даже немного отстраненного - словно только что он рассказывал о крахе чьей-то чужой жизни. Но в глаза - жутко смотреть. Пустые, будто остекленевшие. Надломлено изгибается уголок рта, искажая черты привлекательного и молодого лица.

Ему было тридцать три года. На год старше без вести пропавшего сына Табита, Адана. А на первый взгляд казалось, что "юноше" не меньше сорока пяти.

- Скажите мне, молодой человек, - задумчиво произнес король, - чего вы хотели добиться своим восстанием?

Сельвин пожал плечами:

- Победы. Свободы от захватчиков. Мести.

Неприятный вопрос, заданный неприятным тоном. Сопровождаемый неприятным взглядом.

- Кому мстили-то?

Еще более неприятный вопрос. Сельвин скрипнул зубами. Сглотнул ком в горле.

- Империи.

- Хороший объект для мести, - с насмешливым одобрением хмыкнул Рессевен. - Империя - везде и нигде конкретно. Враг - в каждом имперском солдате, в каждом служащем... да в ком угодно - было бы желание устроить кровавую расправу. Прекрасная цель для разъяренной толпы и прочего пушечного мяса. А для вас, для лидера? Или вам тоже хватало крови и кратких моментов триумфа?

С огромным трудом Сельвин заставил свой голос звучать ровно, а ладони - расслабленно лежать на подлокотниках, не стискивая их.

- Месть - личный мотив, Ваше Величество. Для меня и для моего отца. Но главной нашей целью было возвращение власти над Рутаном. Нам не нужно было всегалактической революции и смерти Императора. Мы лишь хотели, чтобы Империя навсегда ушла с Рутана.

- И как вы планировали этого добиться?

Сельвин набрал воздуха в грудь, открыл рот... и шумно выдохнул, сглатывая крутящиеся на языке слова. Пересказывая королю Дромунд-Кааса свою историю, он воспоминал гораздо большее, чем говорил. Впервые у него появилась возможность взглянуть на себя со стороны - и никаких слов, кроме "идиот", на ум не шло. В сухом остатке, если отбросить все лозунги и эмоции, Сельвин оказался ничем не лучше пресловутого пушечного мяса. Не лучше своего народа, который он бросал на убой, вселяя в сердца людей пламенную уверенность в победе. Внушая им веру в светлое будущее, пути к которому он не знал.

- Я никогда ничего не планировал, - Сельвин с трудом поборол желание отвести взгляд. - Возможно, если бы я меньше бегал со штурмовой винтовкой наперевес и больше думал, все могло бы быть по-другому.

В глазах Рессевена не было ни капли сочувствия. А вот интерес - был, и немалый.

- Вы неглупы. Неужели вы не понимали, чем закончится эта война?

Сельвин молчал, до скрипа сжимая зубы. Понимал, все он понимал - по крайней мере, в последние годы. И оттого с утроенным энтузиазмом бросался в бой, наслаждаясь безумием битвы и экстазом победы. Оттого и разменивался на тактические цели, не мысля дальше, чем на пару шагов вперед. Оттого и всеми силами подогревал в себе фанатизм, позволяя тому опьянить себя, - потому что рассуждать на трезвую голову было слишком страшно.

- Я семнадцать лет жил этой целью. И был готов умереть, сражаясь за нее.

Его плечи сотряслись от хриплого и отнюдь не веселого смеха:

- Знаете, а я ведь хотел именно умереть за нее. Чтобы никогда не увидеть, как эта сказка рухнет.

От отвращения к себе трясло. Душу выворачивало наизнанку - да и похоже, не только душу: во рту чувствовался кисловатый привкус, горло перехватывало спазмом.

- Отчего же вы не вернулись, когда у вас была возможность?

- А зачем? Перед... уходом я совершил единственный верный поступок в своей жизни: подготовил почву для мира с Империей. И ушел, давая другому лидеру возможность остановить кровопролитие.

- А вы сами? Сочли, что у вас не хватит сил?

Сельвин упрямо вскинул голову. Встряхнулся, сбрасывая с себя вязкую меланхолию.

- Тот, кто призывал к войне до победного конца, - охрипшим голосом произнес он, - не имеет права призывать к капитуляции. Народ растерзает такого лидера... и продолжит войну, поставив над собой нового фанатика, который не даст его вере пошатнуться.

- И после всего этого у вас осталась воля к жизни. Вы поразительный человек, Сельвин.

Трудно было понять, что за нотки скользят в старческом голосе: не то ядовитая издевка, не то искренне восхищение.

- Я чудом выжил после того взрыва. Это здорово прочищает мозги, - резковато бросил Сельвин.

Он откинулся на спинку кресла, совершенно опустошенный этим разговором. Какое-то время тишину нарушал лишь грохот грома и шум бьющихся в окно капель.

- Занимательная беседа у нас вышла, молодой человек, - наконец произнес король, постукивая по подлокотнику жилистыми пальцами. - Но я все еще не знаю, что же с вами делать. Может быть, выдать Империи? Так сказать, нарушить многовековую изоляцию?

- Если у вас есть возможность, это ваше право. А вы уверены, что хотите видеть Империю у себя в гостях, Ваше Величество?

- Вы правы, некоторые гости чрезмерно навязчивы, - усмехнулся старик. - И именно поэтому мне бы не хотелось отпускать вас... слухи имеют нехорошее обыкновение очень быстро распространяться, знаете ли. А мне все-таки весьма по душе наша уютная изоляция.

С легкостью, удивительной для столь почтенного возраста, Табит поднялся на ноги. Заложив руки за спину, прошелся по залу. Казалось, гость совершенно перестал интересовать старика: его взгляд лениво скользил от древних барельефов к окну, ни на секунду не задерживаясь на Сельвине.

- А впрочем, час уже поздний. Негоже решать такие серьезные вопросы на сонную голову, как вы считаете?

Сельвин ограничился неопределенным движением плеч - которого пожилой монарх, похоже, даже не заметил.

- Эту ночь вы проведете во дворце, в одной из гостевых комнат. Под охраной, естественно.

Он властно взмахнул рукой, подзывая к себе офицера.
- Командор, проводите гостя в его комнату и обеспечьте надежную охрану.

- Будет исполнено, Ваше Величество, - поклонился тот.

- А вам, Сельвин, - Табит лучезарно улыбнулся, - я желаю доброй ночи. Возможно, завтра я решу казнить вас, так что советую сполна насладиться мягкой постелью и хорошей едой.

Сельвин вымучил ответную улыбку и согнулся в церемониальном поклоне:

- Как будет угодно Вашему Величеству.

Наверное, ему следовало беспокоиться. Но в голове не осталось ни одной связной мысли: остаток сил ушел на разговор с королем, и теперь Сельвину хотелось лишь одного - последовать совету этого, несомненно, мудрого человека.

У Вас очень колоритные персонажи. Что Сельвин, что пираты, а вот дромунд-каасцы - просто загляденье. И король Рессевен, и его начальник гвардии)

А Сельвин немало-таки потрепал нервы начальнику личной гвардии!) Отплатил за не слишком спокойную встречу, так сказать;)

Король - личность явно интересная. Не только заставил Сельвина выложить всю свою историю, как на исповеди, но и мозги ему заодно начал вправлять) Заставил посмотреть на себя и свою деятельность со стороны и признать, что картинка-то не слишком приглядная выходит.
А еще пару-другая моментов заставляют подозревать, что король - еще и форсъюзер)

И, похоже, что Рессевен решил пришельца как-то приспособить к делу. Ну да, если у него самого на планете гражданская война, то такие люди, как Вельн, точно не помешают - главное, мотивацию правильную найти.

П.С. Большое спасибо за присланные фики - у меня внезапно очень отрубился интернет, так что я даже ответить не успела.
Посмотрела я и ссылку - автор этой странички достаточно широко известен под ником V-Z. Его знаковый фик - "Орден возрожденный" о восстановлении Ордена ситхов во времена Новой Республики далеким потомком Улика Кел-Дромы. Стоящая вещь. Остальные его рассказы я читала еще на форуме ФКДВ, когда тот работал, но не сохранила - а теперь было приятным сюрпризом увидеть их здесь:)
В общем, еще раз спасибо!

Спасибо))) Начальник гвардии - вообще персонаж внезапный, как-то сам из массовки вылез и теперь на роль значимого второстепенного персонажа претендует)



Эдакая дань самоуважению и собственному неуступчивому характеру) А это, кстати, в глазах местных - однозначные достоинства)



В этот раз вправка мозгов - скорее побочный эфффект: так-то королю было просто интересно, что пришелец из себя представляет. Но скоро он за это дело основательней возьмется)



Кто их знает, этих коренных жителей исконно ситской планеты



И к делу приспособит, и мотивацию найдет) У старого авантюриста вскоре занятные планы насчет пришельца сформируются)



Пожалуйста))) V-Z надо будет самой почитать, а то все руки не доходили)

О Дромунд-Каасе Сельвин знал очень и очень немногое. Республиканских историков не слишком волновали быт и нравы Империи ситхов, а значит, не было нужды и детально описывать принадлежавшие ей территории. Конечно, отрывочные сведения проскальзывали - почерпнутые то из мемуаров послов времен Холодной войны, то из каких-то неизвестных источников, на которые авторы исторических трудов и не думали ссылаться. Сельвину даже попадалась пара-тройка древних голографий, запечатлевших Каас-сити, и один снимок с орбиты, демонстрировавший последствия бомбардировки планеты республиканским флотом.

Из первых следовало, что в небе над Дромунд-Каасом бушевали нескончаемые грозы. Из второго - что жизни на этой планете остаться не могло.

Об этой неопровержимой исторической правде, похоже, не догадывались ни палящие в окна солнечные лучи, ни Табит Рессевен, расположившийся за обеденным столом из резного темного дерева.

- А вот и вы, юноша, - радушно улыбнулся он Сельвину, застывшему в легком полупоклоне. - Присаживайтесь, полно вам спину гнуть.

Сельвин молча пересек небольшую, но богато обставленную обеденную залу и, подчиняясь небрежному кивку хозяина, занял место на противоположном конце стола. Как раз напротив прозрачной арочной двери, выходящей на балкон. Вычурная роспись на транспаристиле нисколько не мешала солнечным лучам бить прямо в лицо, заставляя Сельвина добрым словом помянуть те самые бесконечные шторма с грозами.

- Надеюсь, вам хорошо спалось? - с видом заботливого дедушки осведомился Рессевен, пододвигая к себе чашку ароматного травяного настоя.

- Более чем, Ваше Величество, - Сельвин склонил голову и будто невзначай потер шею, все еще обхваченную шоковым ошейником. Та болела так, словно вот-вот отвалится, но не в его положении жаловаться на подобные мелочи. - Благодарю вас за гостеприимство. И за то, что решили сохранить мне жизнь.

- Вы так уверены? Кто знает, не отправитесь ли вы на казнь сразу после завтрака? Да вы угощайтесь, юноша, угощайтесь! Обслуга не появится здесь до перемены блюд: я не люблю лишней суеты.

- В таком случае, благодарю вас за завтрак. По крайней мере, не придется умирать на голодный желудок, - светски улыбнулся Сельвин и, поколебавшись, пододвинул к себе тарелку с супом. Вернее, с чем-то, что, скорее всего, им являлось. И выглядело, и пахло это аппетитно - разве что щупальца, торчащие из густого бульона, вызывали некоторое недоверие.

- Не бойтесь, оно тщательно и очень искусно приготовлено, - заверил старик. - Это детеныш ортароса. Можете себе представить, взрослая особь этой твари заняла бы весь зал, а щупальца еще и волочились бы по коридору! Хорошо, что растут они столетиями.

- Редкий вид, должно быть.

- Напротив, их многовато расплодилось в последнее время... и поверьте мне, в супе они намного приятнее, чем в океане.

Представив себе взрослого ортароса, Сельвин содрогнулся и поспешил признать правоту короля. К тому же детеныш и впрямь оказался весьма неплох на вкус.

В разговоре наступила пауза. Сельвин с нескрываемым аппетитом поглощал еду, старательно гоня прочь тревожные мысли: он твердо решил ничему не удивляться и ничего не планировать наперед. Что бы ни говорил правитель Дромунд-Кааса, Сельвин понимал: главная опасность миновала этой ночью. Реши Рессевен избавиться от незваного гостя, поутру тот отправился бы на эшафот, а не на завтрак. Или вовсе бы не проснулся.

Король будто его мысли прочел: отложил столовые приборы и впился в Сельвина этим своим добрым взглядом прожженного интригана.

- Вы поразительно беспечны, юноша. Вас совершенно не заботит собственная судьба?

Сельвин пожал плечами:

- А что толку от лишних треволнений, Ваше Величество? Если я сейчас начну трястись от страха, то добьюсь лишь того, что мне кусок в горло не полезет. А я этого не хочу: работа вашего повара просто изумительна.

- О да, бездарей не держу, - старик улыбнулся уголком губ. - Что ж, наслаждайтесь: молодому организму нужны силы.

- Благодарю, Ваше Величество.

Остаток завтрака прошел в молчании. Утолив первый голод, Сельвин вдруг почувствовал, что деликатесы лезть в горло все-таки перестали: пристальный, пронизывающий насквозь взгляд Рессевена начисто отбивал аппетит. На ум назойливо лезла ассоциация: инсектолог с интересом изучает редкое насекомое, держа наготове булавку.

Когда слуги унесли остатки десерта, король поднялся из-за стола. Сделал приглашающий жест в сторону балкона:

- Составите компанию старику? Хочу подышать свежим воздухом.

Расписные двери распахнулись перед ними, и в зал ворвался порыв прохладного ветра, принося с собой дурманящие запахи местной флоры и шум прибоя. Сельвин шагнул на балкон следом за Рессевеном, едва сдерживая мальчишеский порыв бегом кинуться к перилам, с жадным интересом осматриваясь вокруг.

Королевская резиденция располагалась на скале, нависавшей над каменистой бухтой и делившей ее на две части: на одной половине дуги раскинулась полоса тропического леса, на другой же сверкал серо-стальными и темно-синими небоскребами город, укутанный туманной дымкой и призрачным голубоватым свечением электрических огней. Впереди же простирались темные воды океана, вздыбливающиеся мощными, увенчанными белыми гребнями, волнами.

- Люблю эту резиденцию, - произнес Рессевен, довольно, будто сытый кот, щурясь на солнце. - Морской воздух, вид из окна... чудесный вид, не правда ли?

- Впечатляющий, Ваше Величество, - Сельвин оперся о перила и с наслаждением вдохнул полной грудью. После пребывания на космических кораблях - на "Ворнскре" ли с его затхлым зловонием, или имперском катере - стерильном, пахнущем новехонькими системами воздухоочистки, - здешние ароматы пьянили не хуже крепленого вина. - Правда, республиканские историки описывали климат Дромунд-Кааса несколько иначе.

Король понимающе хмыкнул.

- Непрерывные дожди и грозы? Небо, вечно затянутое тучами? У вас устаревшие сведения, юноша. На несколько тысяч лет устаревшие. Впрочем... - он внезапно помрачнел. Нахмурившись, посмотрел вдаль - куда-то за острые скалы, возвышавшиеся над волнами острыми темными зубцами. - Кое-где до сих пор так. Вы ведь не думаете, что попали в Каас-сити, нашу древнюю столицу?

- Историки утверждают, что она уничтожена. Разрушена до основания.

Небо оставалось все таким же безоблачным, но на лицо Рессевена будто набежала тень. Если пару секунд назад с него просто сошло непривычное благодушие, то сейчас повелитель Дромунд-Кааса выглядел по-настоящему мрачным.

- И они правы. Не просто уничтожена - весь город ушел под воду. Вместе с большей частью континента. Теперь вы понимаете, почему мы не очень-то привечаем чужаков?

Он улыбнулся, и от этой улыбки Сельвина прошиб холодный пот. Ошейник вдруг начал давить гораздо сильнее, будто резко потяжелев и ужавшись.

- Не дергайтесь, молодой человек. Ваше общество мне еще не наскучило. Так что можете задавать вопросы, если желаете послушать брюзжание старика.

И снова этот пытливый взгляд ученого на подопытную зверушку. Рессевен присматривается к нему, не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять это. Но зачем? И что он сейчас-то надеется увидеть?

Сельвин помолчал, обдумывая вопрос. Природная любознательность давала о себе знать - услышать хотелось очень о многом.

- Здесь будто не было войны, - проговорил он, тщательно подбирая слова. - Я видел снимки с орбиты Дромунд-Кааса. Древние и нечеткие, но масштабы катастрофы они оценить позволяли. Получается, пострадал только один материк?

- Верно. Если не считать потерянных колоний и уничтоженного флота, конечно. Республика стерла в пыль политический, культурный и промышленный центр - а то, что осталось, не представляло угрозы. Ну а остатки народа никого не волновали. И что, как вы думаете, этот народ сделал?

Если раньше в его голосе звучала какая-то отстраненная тоска, то теперь - настоящая горечь. Злая и едкая.

Сельвин собирался сказать что-нибудь вежливо-нейтральное, но ответ пришел прежде, чем он сумел его обдумать:

- Полагаю, не то, что следовало.

- Правильно полагаете.

С губ старика, изогнувшихся в горькой усмешке, сорвался хриплый смешок.

- Знаете, у народа есть такая милейшая особенность: когда ему приходится тяжело, он принимается искать виновных в своих бедах. Тех, кого можно разорвать в клочья - видимо, ради того, чтобы жизнь наладилась. Вот на Дромунд-Каасе с энтузиазмом, достойным лучшего применения, взялись за уничтожение ситхов - тех, кто развязал войну и не сумел в ней победить.

Злоба и отвращение. На лице, в голосе, во взгляде. Разговор о далеком прошлом задевал старика так, словно тот был живым свидетелем событий. Своими глазами видел крушение своего государства и гибель миллионов соотечественников.

От этой мысли по телу пробежал холодок. Сельвин резко одернул разгулявшееся воображение. Рессевен говорил, что правит Дромунд-Каасом пятьдесят лет - так что он никак не мог прожить четыре тысячелетия, даже если бы это было возможно.

- Не успел враг убраться восвояси, а народ, переживший величайшую в своей истории катастрофу, уже вцепился друг другу в глотки. Ситхов к тому моменту осталось немного: большую часть ордена выкосила война и бомбардировка столицы. На несколько десятилетий Дромунд-Каас оказался охвачен гражданской войной, плавно перешедшей в геноцид.

Рессевен отвернулся от собеседника и вновь устремил взгляд на море. И снова - куда-то за скалы.

- Вечно так продолжаться не могло, разумеется. Мир все-таки наступил. Сначала потянулись тридцать с чем-то лет военной диктатуры, а после ее падения Дромунд-Каас вернулся к монархии. Вернулся, если верить нашим историкам, с большой охотой.

- Если верить, Ваше Величество?

- Разумеется, не задавайте глупых вопросов! Эти же люди утверждают, что первым представителем моей династии был дальний родственник императора Вишиэйта. Колдуна, у которого к третьему тысячелетию жизни уже и собственного тела не было, что уж тут о родне говорить! Так что мой вам совет на будущее: поменьше верьте служителям этой продажной науки... я еще не утомил вас, Сельвин?

- Нет, Ваше Величество, - поспешил заверить рутанец, и впрямь прислушивавшийся к словам короля с искренним интересом. - Позволите задать вопрос?

- Я только что говорил вам, что позволю.

- Он может прозвучать беспардонно.

- Я так похож на невинную девицу? Спрашивайте, после будете оправдываться.

Что ж, никто за язык не тянул. Раз уж начал говорить...

- Я правильно понимаю, Ваше Величество, что Дромунд-Каас пережил гражданскую войну и при вашем правлении? Или даже охвачен ею сейчас?

На несколько мгновений повисла тишина - только шумели волны, разбиваясь о берег.

- А вы догадливы, юноша. Браво.

Рессевен улыбнулся - с одобрительным снисхождением, как отец мог бы улыбаться малолетнему сыну, впервые сложившему два и два.

- Но пока не стоит об этом. Я не желаю портить это замечательное утро разговорами о предателях.

- "Пока", Ваше Величество? Значит, вы намерены вернуться к этому вопросу позже?

- Кто знает? Возможно, если в том будет смысл... а что это вы так оживились, юноша? Вам не хватает собственных проблем, раз чужие интересуют?

"Как бы эти "чужие" проблемы в "свои" не превратились. Иначе зачем вам возиться со мной, Ваше Величество? Неужто из праздного интереса?"

- А что толку думать о своих проблемах, раз сейчас я все равно не могу их решить?

- Так вы что, взамен мои вознамерились решать? - старик откровенно развлекался. - Похвальный порыв, Сельвин, очень похвальный.

Он разразился хриплым каркающим смехом - и тут же оборвал его, резко посерьезнев.

- Возможно, я подумаю, как этим распорядиться, - сказал король уже безо всякого намека на насмешку. - Пока же я должен вернуться к более насущным делам. А чтобы вы не заскучали в одиночестве, я могу предоставить вам возможность получше ознакомиться с историей Дромунд-Кааса. Как вы на это смотрите?

- С радостью ознакомлюсь, Ваше Величество, - Сельвин поклонился, про себя отметив, что охотно согласился бы даже на учебник по астрофизике - лишь бы было, чем занять мысли, все норовящие обратиться то к недавнему прошлому, то к сомнительному будущему.

- Очень хорошо. Я распоряжусь, чтобы книги и другие носители информации были доставлены в вашу комнату. Возможно, мы сможем сегодня же вечером обсудить ваши впечатления. А сейчас... - он недвусмысленно указал на дверь взмахом руки, - идите. Командор Велхаар проводит вас.

* * *

Король свое обещание выполнил с лихвой: когда Сельвин вернулся в гостевые покои, на столе его уже дожидался инфопланшет, а на полу высилась стопка печатных книг, перетянутых эластичной лентой. Похоже, чтением гостя вознамерились обеспечить как минимум на год.

Движимый не столько жаждой знаний, сколько праздным интересом и скукой, Сельвин поддел пальцем узел, распуская его. Взял в руки первый попавшийся фолиант - неимоверной толщины труд под названием "История Дромунд-Кааса, том первый. От первой колонизации до императора Вишиэйта".

Оценив размеры первого тома и содрогнувшись при мысли, насколько же велика эта монументальная работа целиком, Сельвин бережно отложил книгу на край стола и потянулся к планшету. От прикосновения сенсорный экран приветливо засветился, демонстрируя стартовую страницу интерактивного школьного учебника.

- Да, вот это мне больше подходит, - насмешливо пробормотал Сельвин, усаживаясь в кресло. Но за учебник так и не взялся.

Небольшую пирамидку, легко уместившуюся бы на ладони, он сначала принял за обычную безделушку - хоть и очень искусно выполненную. Кроваво-красный, покрытый причудливыми письменами корпус был сделан не то из прочного стекла, не то из какого-то затейливо обработанного кристалла, а его грани - окантованы серебристым металлом. Вещица будто светилась собственным светом - приглушенным и пульсирующим.

Даже странно, что Сельвин не заметил ее раньше. Или же "сувенир" принесли вместе с книгами?

Нахмурившись, мужчина взял пирамидку со стола. Повертел в руках. И правда, внутри будто огонь горел: яркий, заполняющий все предоставленное ему пространство. Вблизи иллюзия казалась еще более реальной... если вообще была иллюзией: гладкая поверхность вещицы оказалась теплой, почти горячей.

Занятная безделица, но не более того. И все же Сельвин не мог заставить себя опустить ее обратно на стол. Что-то притягивало его взгляд. Что-то заставляло фокусировать внимание лишь на одном предмете... было что-то...

Был голос. Тихий, на самой грани восприятия. Мягкий, обволакивающий, и в то же время требовательный. Ни одного слова не разобрать - есть лишь порыв сильнее стиснуть пальцы дрожащей от напряжения руки, придавая направление энергии, бурлящей в жилах...

- Хаттова дрянь!

Сельвин дернулся, будто получив разряд электрошока. Пирамидка, ударившись об пол с негромким стуком, откатилась к кровати. Шепот затих, и вместе с ним ушло это странное, схожее с трансом состояние, сменившись чувством какой-то незавершенности. Как если бы он резко остановился, почти сделав шаг. Потянувшись за чем-то, в последний момент отдернул руку.

- И что это было? - ошарашено прошептал Сельвин в пустоту. Потер ладони - все еще немного подрагивающие.

Вновь его взгляд почти мгновенно оказался прикован к пирамидке. Теперь, когда на нее падала тень от кровати, стало совершенно ясно: проклятая штука действительно светилась. И... ощущалась. Сельвин не мог определить точно, что именно чувствовал: это было сродни чужому взгляду в спину, осознанию чьего-то присутствия в комнате, кажущейся пустой...

А вот угрозы - не было. Это ощущение просто существовало и не казалось чем-то неправильным и неестественным. Непривычным, разве что.

Но, в конце концов, это Дромунд-Каас. Глупо было бы ожидать, что здесь нет ничего странного.

"И все же зачем это принесли сюда?"

Первый шок быстро сходил на нет, стремительно сменяясь любопытством. Справедливо рассудив, что приносить ему смертельно опасные артефакты нет никакой нужды (палач всяко надежнее), Сельвин подобрал пирамидку и, скинув сапоги, разлегся на постели.

Понимание, что нужно делать, пришло само собой. Присмотреться, прислушаться... снова ощутить это "постороннее присутствие". Ощутить - и потянуться следом. Позволить энергии, вновь наполнившей тело, выйти за его пределы и коснуться того, что было скрыто в артефакте.

- Так-так, и кто это у нас тут?

Сельвин и сам не знал, как не отпрыгнул в сторону с нецензурным воплем, со всей силы отшвыривая от себя артефакт. Он лишь крепче стиснул его в кулаке, во все глаза глядя на полупрозрачную фигуру, возникшую прямо над ним.

Призрачный старик, одетый в темные, богато расшитые одеяния, подозрительно сощурился:

- Вы что ли, Ваше Высочество? - титул он произнес так едко, что не оставалось никаких сомнений: ни малейшего уважения к особам королевских кровей призрак не питает. - Что, снова будешь со мной спорить? В прошлый раз недоразъяснил мне суть событий, в которых я непосредственно участвовал?

- С чего бы мне с вами спорить? - брякнул ошарашенный Сельвин первое, что пришло на ум.

- Кому здесь тысячи лет, тебе или мне? - сварливо проскрипел призрак. - Уже забыл, что хотел рассказать мне про атаку на Кореллию? Мне, человеку, лично участвовавшему в выработке мирных соглашений!

Сельвин даже не знал, чему удивляться больше: самому старику или же тому, что этот старик нес.

- Простите, но я не понимаю, о чем речь. Вы меня, кажется с кем-то спутали.

- Да неужели? - призрак подался вперед и впился в Сельвина колючим взглядом. Он то по-птичьи склонял голову на бок, придирчиво рассматривая собеседника с разных сторон, то отходил назад, задирая подбородок и подслеповато щурясь.

- М-да, и вправду, - наконец вынес он вердикт, прицокнув языком. - Не за того принял. То-то я смотрю, в Силе ощущаешься совсем иначе. А все равно ты похож на того паршивца, как брат родной. Может, брат и есть?

- Это вряд ли. У меня нет родни на Дромунд-Каасе.

Старик смерил Сельвина недоверчивым взглядом.

- Ладно-ладно, - протянул он скептически. - Тогда представлюсь, пожалуй: Дарт Новерран, хранитель этого голокрона. Итак, что от меня хочет узнать очередной неумеха?

- Для начала - что означает "хранитель голокрона".

- Что, молодежь уже и этого не знает?! - прогремел хранитель, патетично воздевая руки к небу, будто призывая высшие силы обрушить свой гнев на невежду. - Тебя где подобрали, мальчишка?! На невольничьем рынке?!

- Я же говорил, что не местный, - пожал плечами Сельвин, мысленно напомнив себе поинтересоваться у Рессевена насчет рабства - точнее, наличия такового на современном Дромунд-Каасе. - Так можно поподробнее, что вы собой представляете?

Мученически закатив глаза, ситх проскрипел:

- Ладно. Слушай внимательно, мальчишка, дважды повторять не буду...

* * *

Именно с этого момента Табит Рессевен перестал слушать. Приостановив запись, он увеличил передаваемое голокамерой изображение, выхватывая крупным планом лицо пришельца.

- Значит, не только мне так показалось, - задумчиво протянул повелитель Дромунд-Кааса, вглядываясь в чуть смазанные черты Сельвина Вельна. - Даже старый хрыч перепутал его с Аданом. Ну а ты что скажешь, Нейт? Похож он на моего сына, или к старости у нас с Дартом Новерраном катастрофически испортилось зрение?

Командор Велхаар, неподвижно стоявший по правую руку от повелителя, позволил себе бледное подобие улыбки:

- Я тоже немолод, Ваше Величество, и могу ошибаться, но определенное сходство имеется.

Старик с отстраненным видом кивнул и снова перевел взгляд на голограмму.

- Больше всего отличаются скулы и форма носа, но это не так уж и критично... к тому же он чувствителен к Силе, теперь это совершенно очевидно, - бормотал он себе под нос, начисто игнорируя Велхаара - как, впрочем, часто делал в моменты глубокой задумчивости.

- Это уже не говоря о том, что парнишка неглуп, решителен, имеет внушительный боевой опыт... это очень любопытно, Нейт. Очень, - король пригладил бороду, и его жилистая ладонь прикрыла дрогнувшие в полуулыбке губы.

- Ваше Величество, - произнес Велхаар отчего-то охрипшим голосом, - не думаете же вы...
Взгляд, которым монарх одарил своего начальника гвардии, заставил того осечься на полуслове.

- Как только тебя будет касаться то, что я думаю, ты тут же об этом узнаешь. Не забывайся, друг мой.

- Прошу прощения, повелитель, - гвардеец коротко поклонился.

- Так-то лучше.

Отвернувшись, Рессевен вывел на экран другое изображение - молодого человека, который казался на фоне чужака почти мальчишкой: юное лицо, не прорезанное ни единой морщинкой, живой, открытый взгляд... и все же похожи они были настолько, что действительно могли сойти за братьев.

А при помощи небольшого хирургического вмешательства - и за одного человека, пусть постаревшего и пережившего множество тягот.

- Приведи его ко мне сегодня вечером. Ну а пока что у нас с передвижениями противника?

Мило И действительно, зачем им о таком догадываться? ))

А король все испытывает Сельвина на прочность. То так, то эдак. И оценивает, для чего он ему такой сгодится)


Похоже, что Рессевен искренне сожалеет, что родился на четыре тысячи лет позже. И что слава и мощь родной планеты давно канули в Лету.


Голокрон! А, не до конца, знать, на Дромунд-Каасе забыли о том, что их планета - все-таки ситхская)
И Вельн оказался одаренным - я этого уже давно дожидаюсь, если честно. Еще с той самой зарисовочки)
Голокронный лорд-ситх - весьма колоритный персонаж) Достал его, видите ли, предыдущий подопечный. Да, невеселая жизнь у него - всяким оболтусам элементарные вещи объясняй


Вот это поворот! Насколько я понимаю, родной сын короля и наследник престола погиб, и Рессевен решил его "подменить" - причем так, чтобы не было лишних дворцовых переворотов в перспективе?

Annaz! Извини, что редко отписываюсь, но это не значит, что меньше уважаю и не ценю твои работы.

Очень интересно, что же там будет? Все-таки мои симпатии на стороне Сельвина. Сумел после столького подняться, и что важнее, остаться человеком.

Если сумею, более подробно откоменчу позже. (На праздники оставляем все самое важное)

Он привык уже тщательно подбирать окружение: а то так пригреешь непонятно кого, а он тебе - нож в спину... ну, или просто идиот, что тоже опасно)




И об этом, и о том, что люди так ничему и не научились: все между собой грызутся, вместо того, чтобы светлое будущее строить)



Члены королевской семьи (как и некоторые другие личности, от аристократов до знахарей-самоучек) Силой пользуются понемногу, в меру способностей и вытянутых из голокронов знаний. Но это, конечно, по меркам ситхов и джедаев - так, баловство)



Подопечный еще и умный был не в меру... точнее, считал себя таковым) Чем раздражал старичка еще сильнее, чем вообще ничего не знающий и не умеющий Сельвин (этот, по крайней мере, честно признается, что неуч ).



Правильно понимаете Причем сын пропал без вести, так что обставить его "неожиданное возвращение" теперь, когда есть "двойник", не так уж и сложно. Осталось только донести до двойника это радостное известие и - совсем уж мелочь - уменьшить поголовье претендентов на корону. Естественно, при помощи "сына")

Ничего страшного) Не обижаюсь, но коммента жду (и очень рада, что тебе нравится Сельвин) А насчет того, что будет дальше... посмотрим) Возможно, сейчас прервусь на линию Исанн, но развитие этой сюжетной ветки в любом случае будет скоро)

Интерлюдия. Немного о волках, собаках и счастливой старости

В Правительственном районе Корусканта - или, как его сейчас называли едва ли не чаще, Центра Империи - практически всегда царила солнечная погода. Лишь изредка небо проливалось дождем, смывая грязь и пыль, все-таки успевшую насесть на безупречные до рези в глазах улицы и небоскребы.

С недавних пор лорд Круэйя Вандрон начал замечать, что эта безупречность и автоматизация всего, включая дождя за окном, начинает ему... претить. Набивать оскомину. Шутка ли - в шестьдесят пять лет затосковать по непредсказуемому буйству природы на родном Карфеддионе? Дыре, откуда так желал вырваться в юности? Сколько он себя помнил, его разумом владела отчаянная мечта стать видным человеком не только на своей родине, забытой всеми высшими силами, но и в галактике. В Республике ли, в Империи - не суть важно. Но так уж вышло, что шанс ему предоставила именно агония первой и рождение второй. И так Первый лорд Карфеддиона превратился в одного из многих имперских власть имущих... одного из многих - но отнюдь не последнего. Мало кто располагал возможностям и властью, хотя бы сопоставимыми с теми, что имел глава Комиссии по сохранению Нового Порядка.

Стоило ли оно затраченных усилий? Совсем недавно Вандрон не стал бы и задумываться над ответом. Но в последние годы ему все чаще напоминала о себе простая истина: какой бы ты крупной рыбой ни был, в большом пруду всегда найдутся как минимум не менее здоровые и зубастые. Как и та, которая сможет проглотить тебя, не подавившись.

Живо представив себе обитателей океанских глубин, лорд брезгливо поморщился. Нет, если уж и проводить параллели с животным миром, то не такие. Скорее... с волками, нерфами и псами. Оно многограннее, лучше отражает действительность. Себя Круэйя ожидаемо относил к волкам. Волк - зверь гордый, сильный, способный как жить по правилам стаи, так и бросить вызов вожаку или основать собственную, если вожак, увы, сильнее.

До недавнего времени положение дел в стае его вполне устраивало. Однако сейчас обилие псов, составлявших в ней абсолютное большинство, стало Вандрона серьезно тяготить. И если на мелких шавок достаточно лишь оскалить зубы, чтобы они побоялись даже напоминать о своем существовании, то некоторым старым и матерым волкодавам лишь хозяйский поводок мешал вцепиться в горло давнему врагу. А поводок становился все длиннее, и челюсти клацали все ближе... вот и думай: то ли хозяйская хватка ослабла, то ли старик наконец понял, что среди верных псов затесался хищник. Впрочем, нет. Это он знал всегда. Быть может, Палпатин и одряхлел, и его ум уже не столь остер, как прежде, но наивно полагать, что он склонен так сильно заблуждаться насчет своего ближайшего окружения.

Нет, древняя развалина не слепа, отнюдь не слепа. И то, что Айсард почти в открытую пошел на Вандрона войной, нарушив их давно устоявшийся вооруженный нейтралитет, говорит об одном: Палпатин, по меньшей мере, не против того, чтобы позиции главы КОСНОП пошатнулись. Айсард никогда не стал бы ввязываться в противостояние, не будучи уверенным в своих силах. А значит, разведчик либо имеет на руках хорошие карты, которые пока не собирается раскрывать, либо обладает большим влиянием на императора, чем можно было бы предположить.

Опасная ситуация, и тем опаснее, что на кону стояло куда большее, чем скоротечный выигрыш в борьбе за императорские подачки. Эта игра давно наскучила Вандрону: слишком стар он стал, чтобы, как и прежде, рвать противникам глотки, зная, что в любой момент по сигналу старого вожака на него может кинуться вся свора...

Круэйя устал полагаться на чью-то волю. И пусть многие за глаза звали его "серым кардиналом", он прекрасно знал, сколь смехотворно это предположение на самом деле. Как ни парадоксально, власть отучила лорда от излишней гордыни.

Он хотел обеспечить себе спокойную старость. Ту уверенность в безоблачном будущем, надеяться на которую в условиях Палпатиновской абсолютной монархии просто смешно.

Ладонь по давней привычке легла на массивное кольцо с родовым гербом. При воспоминании о родине по губам Круэйи скользнула тень улыбки.

Первый лорд. Первый среди равных... слишком ненавидящих друг друга, слишком трясущихся за свои интересы, чтобы попытаться уничтожить того, чья власть ненамного, но выше их собственной. Как хорошо это работало на Карфеддионе... как хорошо это будет работать в масштабах Империи... без императора и некоторых его особенно рьяных псов, чье благополучие целиком и полностью зависит от монаршей милости.

Вожак со слабой стаей - не вожак вовсе. И Вандрон уже точно знал, кого из псов надлежит вывести из игры первым.

"Вы хорошо посмеялись после рутанской истории, господин директор. Что ж, я тоже человек весьма веселый".

Это как бы новый рассказ! Или продолжение старого?

Это продолжение старого) Просто отправная точка для событий поглобальнее, чем в предыдущих главах.

Шоу

3 ДБЯ. Атзерри, Внутреннее Кольцо.

– ... Все мы помним посулы императора, вознесенного на трон кровавой войной и голосами тысяч продажных сенаторов. Как уверенно он вещал с трибуны о мире и процветании, которые ждут его Первую Галактическую Империю! И вся галактика внимала ему, ибо чего больше жаждет измученный войной народ, чем мира, спокойствия и благоденствия?

Девица сделала паузу, украдкой переводя дыхание и обводя заинтересованно притихший зал пылающим взором. Она была хороша, эта девочка: звучный, поставленный голос, четкая речь и пламенная уверенность – в себе и своих словах. Достоинство и пыл, до прискорбного редко сочетающиеся качества. Да еще и внешность удивительно удачная: яркая, необычная и безусловно привлекательная.

Глаза Йохана Хейла одобрительно сверкнули. Возможно, заседания кружка "Освобождение" ему стоило посещать почаще, пусть даже зубы всякий раз сводило от однотипных речей, которые толкали новички (бытовал в кружке такой ритуал: под бурные аплодисменты выталкивать новых членов к трибуне, чтобы те перед всем обществом представились и в красках поведали, почему так хотят освобождения от имперского гнета). Изредка, но попадались здесь те, кто был способен на большее, чем стать пушечным мясом или простым агитатором. Скажем, эта девочка... точнее, скорее уж молодая женщина – навскидку была ей около тридцати. Насчет ума и способностей, конечно, вопрос открытый, но харизма у нее пробивная: с такой можно хоть новости сельхозкомбината вслух зачитывать, и вокруг все равно соберется толпа, жадно хватающая каждое слово.

– Но что мы видим по истечении шестнадцати лет? Разве мы получили то, за что так дорого заплатили – заплатили своей свободой? Безопасность? Ха! Как хоть кто-нибудь может чувствовать себя в безопасности, когда имперские силовики творят все, что им вздумается, ни перед кем не отчитываясь? Благоденствие? Все, что дала нам Империя – гигантские налоги, оседающие в карманах администрации и военщины! Почему мы должны кормить палачей и бюрократов-паразитов – костяк Империи, этой монструозной государственной машины?!

Зал взорвался ревом и криками: гневными – в адрес Империи, и одобрительными, обращенными к выступающей. Здешняя публика к таким речам была привычна, но ведь главное не в том, что оратор говорит, а как... и если текст Йохан мог упрекнуть в не первой свежести приемов, то к подаче материала придраться невозможно: шутка ли, сам едва не начал драть глотку вместе с горячим и идеалистичным до одури молодняком! Этой женщине хотелось верить, хотелось повторять за ней каждый банальный лозунг... на нее хотелось смотреть, что немаловажно!

Образцовая революционерка, девушка с агитки. Мученица, если потребуется. Сколько применений такой можно найти при грамотном обучении...

Девица продолжала вещать что-то о том, как это необходимо – бороться с диктатурой и откровенным грабежом Центра. Периодически она делала красноречивые паузы, чтобы публика прониклась важностью того или иного постулата. Постулаты оригинальностью не блистали, но публика проникалась: поддерживала ораторшу одобрительными возгласами, восхищенными шепотками или глубокомысленным молчанием, когда требовалось. Йохан не вслушивался: набирал на комлинке сообщение для куратора "Освобождения".

Через пару часов у него должно быть полное досье на эту Эриш Лив. Такой бриллиант нельзя бросать без присмотра.

"Бриллиант" завершила свою речь очередным пламенным призывом – банальным, как и все, что она говорила, но выкрикнутым с такой страстью и фанатичной верой, что остаться равнодушным было решительно невозможно. Зал рукоплескал, люди вскакивали с мест, как после хорошего представления. Эриш скромно улыбалась, прижимая изящную ручку к груди и очаровательно порозовев.

Йохан несколько раз ударил ладонью о ладонь – сдержанно, но с одобрительной полуулыбкой на лице.

Хорошая девочка. Определенно, он может выкроить немного времени, чтобы ею заняться.

Странно, но именно в этот момент у Йохана возникло ощущение, будто улыбка идеалистичной красотки адресована ему и никому больше, а ее огромные глаза смотрят лишь в облюбованный им дальний угол зала.

Об этом он позабыл, едва девушка упорхнула на свое место. Но весь остаток вечера его не оставляло другое чувство, куда менее приятное. Ощущение постоянного взгляда в спину. Цепкого, недружественного. Такого, что невольно задаешься вопросом: а не мельтешит ли на затылке лазерный прицел?
Видимо, паранойя. В последнее время ее, увы, стало чертовски трудно отличить от интуиции.

* * *

"Освобождение" было далеко не единственным кружком, откуда атзеррийские повстанцы набирали кадры, но одним из самых старых и крупных. Именно его основание приписывали полулегендарному Соколу, и именно для его заседаний он порой выкраивал время: согласно данным местной резидентуры, периодически лидер восстания приходил сюда, чтобы присмотреться к новичкам и взять под крыло пару-тройку молодых и перспективных революционеров... особенное предпочтение отдавая революционеркам, пылким и привлекательным.

Правда, данные эти базировались исключительно на слухах: и внешность, и настоящее имя Сокола скрывались за завесой тайны. Подполье на Атзерри вообще действовало весьма профессионально и толк в конспирации знало: каждая группа держала связь с руководством только через своих лидеров, а лидеры, в свою очередь – через кураторов. Всевозможные подпольные общества вроде "Освобождения" служили кузницами кадров и очагами распространения революционной пропаганды, однако их члены, за исключением пары-тройки наблюдателей и руководителя, в структуру повстанческой организации включены не были.

В сопротивление на Атзерри было внедрено множество агентов, но все они "крутились" на уровне какой-либо отдельной группировки – лишь один имел выход на куратора. Именно поэтому теперь, когда обстановка на планете приблизилась к точке кипения, в Центре решили проверить сомнительные слухи: другие, более правильные способы попросту не приносили результатов.

Возможно, с рискованным решением не прогадали. Чье-то внимание Исанн определенно привлекла.

Сделав вид, что поправляет шарфик, разведчица украдкой взглянула на мужчину, занявшего кресло в углу зала. Уже само место, которое он себе выбрал, было примечательно: на небольшом отдалении от всех остальных, дающее хороший обзор всего помещения. Воодушевления толпы этот человек явно не разделял: большую часть заседания с его лица не сходило скучающее выражение, будто происходящее его изрядно утомляло. На ораторов он смотрел внимательно, изучающе, изредка кивая с сухим одобрением или кривясь, словно от зубной боли. Только выступление Исанн заставило его немного оживиться, но и это был интерес не восхищенного слушателя, а режиссера, подбирающего актрису на важную роль.

Вербовщик? Вполне возможно. Сокол собственной персоной? Удача на грани фантастики, если это так. Исанн на подобные подарки судьбы рассчитывать не привыкла.

Собрание продлилось еще пару часов. Пожалуй, столько пафосных речей Исанн не слышала со дня поступления в Академию, а по приукрашиванию своей деятельности местные старожилы дали бы фору Сенату. Их послушать, так Империя уже чуть ли не в руинах лежит, и достаточно одного хорошего пинка, чтобы развалить ее окончательно.

От нескончаемого галдежа у Исанн немилосердно разболелась голова, но несмотря на это, девушка была твердо намерена еще некоторое время потолкаться в рядах активистов: собрать слухов, завязать пару знакомств и раз-другой ненавязчиво попасться на глаза типу, которого решила до поры считать вербовщиком.
Кто-то мягко тронул ее за плечо. Разведчица обернулась, отбрасывая упавшие на глаза волосы – выкрашенные в золотистый, как у последней предполагаемой любовницы Сокола.

– Эриш Лив, правильно я помню?

Прямо перед ней стоял, растягивая тонкие губы в приветливой улыбке, искомый вербовщик. Мужчина лет сорока пяти, с точеными чертами лица и холодными серыми глазами, от которых тонкой паутинкой разбегались ранние морщины. Вблизи стал заметен шрам, наискось рассекающий его бровь и узкую, с небольшой горбинкой, переносицу.

– Все верно, – Исанн светски улыбнулась, взмахнув густо подкрашенными ресницами. – Чем могу помочь?

– Всего лишь хотел отдать вам должное, мадемуазель. Превосходная речь. У вас определенно талант доносить свои мысли до публики.

– Благодарю, – смущенно улыбнувшись, девушка на мгновение отвела глаза, будто была неимоверно польщена похвалой. – Если честно, мне казалось, что я выгляжу глупо. Я просто говорила то, что хотела сказать, вот и все. Даже не готовилась толком.

Мужчина покровительственно потрепал ее по плечу.

– Возможно, именно поэтому получилось так хорошо. Искренность делает слова убедительными, а не какие-то ухищрения, – сказал он с широкой улыбкой. –
Кстати, я не представился: Йохан Хейл, к вашим услугам.

– Рада знакомству.

Йохан несильно сжал ее ладонь обеими руками и слегка встряхнул.

– А как рад я, Эриш... здесь множество достойных молодых людей, но, к сожалению, отнюдь не во всех горит тот же огонь, что и в вас. Могу я попросить вас пройти со мной на третий этаж? Есть пара вопросов, которые удобнее было бы обсудить с глазу на глаз.

– Конечно, – Исанн изобразила немного обескураженный и неуверенный вид, будто приглашение и напористость нового знакомого ее слегка пугали. – А какие вопросы вы имеете в виду? – добавила она, якобы запоздало спохватившись, когда Йохан уже подхватил ее под руку.

– Это мы увидим после небольшого разговора. Не беспокойтесь, я в любом случае не причиню вам вреда.

И он повлек Исанн сквозь толпу. Разведчица подметила, что ее спутник ни с кем не обмолвился и словом, и никто не подал виду, что вообще узнал его. Только охранник, стоявший перед лестницей, кивнул им и без лишних слов посторонился, давая пройти.

Не свой в кружке восторженных идеалистов, но узнаваемый теми, кто этих шааков пасет. Лишнее подтверждение тому, что заметила Исанн достаточно значимая персона. Хорошо, скорее всего. Но всегда остается вероятность, что за закрытой дверью ждет удар по голове или бластер, приставленный к виску.

Собрание проходило на втором этаже достаточно приличной с виду кантины, совмещенной гостиницей. Третий этаж как раз был отведен под комнаты: сразу за лестницей начинался коридор, по обе стороны которого располагалось по три двери. Вполне ожидаемо, что Йохану потребовалась самая дальняя. На пороге Исанн замялась, изображая наивную скромницу, до которой только что дошло, о каких таких вещах может разговаривать мужчина наедине с хорошенькой девушкой. Йохан не подталкивал ее, глядя на спутницу снисходительно, чуть ли не с умилением. Наконец она "решилась": глубоко вздохнула и, гордо тряхнув копной белокурых волос – мол, будь что будет, – вошла в номер. Настороженная, готовая в любой момент пригнуться и метнуться в сторону, уходя от удара.

Дверь захлопнулась за ее спиной, заглушая шум голосов внизу. Йохан вновь приобнял девушку за плечи – покровительственным, собственническим жестом.

– Присаживайтесь, Эриш, – он мягко подтолкнул ее к кожаному дивану. – Нам нужно многое обсудить.

Исанн скромно пристроилась на краешек. Взволнованно вцепилась в сумочку, всем своим видом показывая и любопытство, и настороженность. Заметив лестницу, видневшуюся из окна, с трудом сдержала усмешку: вот уж точно, больше всего истинному революционеру необходим путь к быстрому и отважному отступлению. Справедливости ради сказать, к истинным разведчикам это тоже относилось.

– Вы нервничаете, – заметил Йохан. – Возможно, вино поможет вам немного расслабиться.

– Думаю, не стоит.

Он уже гремел бутылками в баре. Вытащив одну, наполнил два хрустальных бокала так, чтобы распахнутые дверцы скрывали и бокалы, и его руки.

– Никто не заставляет вас пить много, Эриш. Но я не хочу, чтобы этот разговор проходил в атмосфере страха и недоверия: вы слишком взволнованы, и можете неправильно воспринять некоторые из моих вопросов.

Присев рядом, Йохан так пристально посмотрел ей в глаза, что Исанн даже забеспокоилась: не закончилось ли действие капель, изменяющих пигментацию радужки. По идее, их должно хватать на сорок восемь часов, но кто знает...

– Не упрямьтесь, – мягко, словно обращаясь к неразумному ребенку, попросил Йохан. – Пара глотков еще никому не вредила.

Не слушая возражений, он сунул бокал Исанн в руки. Первым же отпил из своего и благожелательно улыбнулся:

– Видите? Не отравлено.

Исанн издала робкий смешок девицы, которой невероятно льстит внимание такого импозантного мужчины, но она слишком стеснительна, чтобы сказать об этом напрямую. Замечание, что яд легко можно подлить или подсыпать всего в один из бокалов, она придержала при себе. Если что, заранее вколотый препарат, нейтрализующий большинство расхожих ядов и известных разновидностей сыворотки правды, позволит ей преподнести собеседнику неприятный сюрприз.

Девушка осторожно пригубила вина. По телу тут же пробежал озноб, в череп словно вонзились сотни ледяных иголочек. Неприятное ощущение длилось около секунды, прекратившись так же внезапно, как и возникло.

"Вот значит как".

– Как вам вино, Эриш?

"Изумительную сыворотку правды ты туда подмешал. Забористую".

– Великолепно. Благодарю вас, – она беззаботно улыбнулась. Говорила, слегка повысив голос, будто раскрепощенная подмешанной в вино психотропикой. – Но вы, кажется, хотели о чем-то серьезно поговорить, а не угощать меня вином, не так ли?

– Почему бы не совместить одно с другим? Но вы правы. Скажите, мне Эриш... – Йохан склонил голову набок, разглядывая Исанн, как если бы она была интересным экспонатом в музее. – Вы с таким пылом говорили о необходимости восстания. Что вас сподвигло на подобные речи?

– Возможно, это показывает меня не с лучшей стороны, но... страх. Я некоторое время жила на Корусканте и видела, как там бесчинствуют полиция и спецслужбы. Не лично, но мне ГолоСети хватило... а они еще этим гордятся, представляете? Выставляют все так, будто народ должен радоваться, что его так защищают! И еще эти зачистки... людей упрятывают в тюрьмы, а некоторых и казнят за участие в антиимперских выступлениях, и никого не волнуют права личности! Террористическая деятельность – очень удобное клеймо. Поставил, и расправляйся с недовольными и оппозицией, как хочешь. А потом меня угораздило явиться на демонстрацию – ее разогнали дубинками и водометами, у меня с того случая пара переломов осталась. А последней каплей стал Рутан... людей там попросту расстреливали без суда и следствия, разве не ужасно?!

Исанн судорожно вздохнула и отпила из бокала, залпом осушив едва ли не половину. Подняла на собеседника взгляд, горящий праведным гневом.

– Вот так я окончательно решила, что с Империей мне не по пути. Не хочу вечно молчать в страхе, что за лишнее слово меня куда-нибудь упрячут. Или расстреляют за то, что я из простого человеческого милосердия помогла раненному повстанцу.

– И вы решились на борьбу? Прекрасно осознавая, какому риску подвергаете себя и своих близких?

– Этих "близких" я в последний раз видела лет восемь назад. У меня не самые лучшие отношения с родней. Так что хатта с два меня Империя чем запугает: для себя я твердо решила, что лучше буду рисковать жизнью, чем трястись за свою шкуру, благодаря Палпатина за очередной прожитый день. Противно.

Она знала, что выглядит хорошо: уверенный голос, в глазах – фанатичный блеск, щеки горят румянцем. И знала, что это нравится Йохану: и как повстанцу, и как мужчине. Это читалось в его взгляде, в котором профессиональный интерес странно смешивался с желанием, слышалось в его чуть учащенном дыхании, просматривалось в одобрительной полуулыбке.

– Как я уже и говорил: талант, – довольно констатировал он, почесывая щетину на подбородке. – В вас пропадает превосходный оратор, Эриш... или не пропадает? Что вы скажете на то, чтобы и в самом деле присоединиться к повстанческому движению? В "Освобождение" вас привел достойный доверия человек, ваша биография вполне соответствует этому короткому рассказу... не вижу причин держать вас на расстоянии.

Исанн сдавленно охнула, прижав ладони к лицу. Посмотрела на Йохана так, словно в первый раз его увидела.

– Вы... вы не шутите? – восторженно прошептала она, будто ребенок, которому пообещали исполнение самого заветного желания и сладкий пряник в придачу. –
Я же ничего не умею, разве что говорю иногда красиво, да и то....

– Научим, – Йохан ласково улыбнулся, касаясь ее лица грубыми, мозолистыми пальцами. – Всем необходимым навыкам и даже больше. Не каждому ведь сражаться с оружием в руках, Эриш... ты со своим хорошеньким личиком и пылкими речами можешь стать так полезна, что и сотня бойцов с тобой не сравнится.

Это было просто. Это было, черт возьми, слишком просто, чтобы быть правдой! Но, похоже, Йохан говорил вполне искренне и серьезно.

Происходящее казалось тем невероятнее, что на левой руке мужчины, под задравшимся рукавом рубашки, виднелась восхитительного качества татуировка с хищной птицей, расправившей крылья. Единственная доподлинно известная примета Сокола.

Похоже, ей сказочно повезло. Или же это все – великолепно разыгранный обман? Такую вероятность тоже нельзя сбрасывать со счетов. В любом случае, отказываться нет никакого резона.

– Так ты согласна?

– Разумеется! – восторженно воскликнула Исанн, глядя на Йохана с таким обожанием, словно культистка – на божество, сошедшее на землю. – А... что я должна делать? С кем связываться, кому подчиняться?

– С тем, с кем скажу я, – властно отрезал Йохан. Заметив, как девушка дернулась от его резкого голоса, тут же смягчился. – Не бойся, я все тебе объясню. Чуть позже.

Его ладонь легла на ее обнаженное колено. Чуть сжав, скользнула выше, к бедру. Исанн и не подумала ему мешать: томно выдохнула и откинулась назад, позволяя мятежнику делать с собой все, что тот пожелает.

Пусть. Очень скоро он дорого заплатит за каждое прикосновение своих грязных лап. А за ночи будет платить все сопротивление – своей кровью и в троекратном размере.

Не каждому дано затащить в постель лучшую оперативницу Разведки и дочь Арманда Айсарда. Так чего удивляться, что цены для "счастливчиков" так высоки?

"Никуда ты теперь от меня не денешься, птица щипаная".

Примерно в то же время. Дромунд-Каас.

Он стоял у окна – на том самом месте, откуда еще мальчишкой привык смотреть на океан, простирающийся до самого горизонта. Как и всегда, его черные, длиной до плеч волосы лежали в возмутительном беспорядке – о стрижке он никогда и слышать не хотел, хоть насильно корнай. Как и всегда, на его губах играла мечтательная полуулыбка, смягчая резкость черт, доставшихся от отца. Как и всегда, рукава его белой рубашки были закатаны до плеч, а ворот расстегнут: молодой принц, видимо, еще не потрудился привести себя в порядок после тренировки с мечом. Глупая привычка – еще одна дань его сумасшедшей любви к атрибутике прошлого.

Он стоял неподвижно, будто глубоко погрузившись в свои мысли, и отсветы далекой грозы играли на его смуглом лице. Полумрак, царивший в комнате, и вспышки молний за окном заставляли свет и тени плясать вокруг юноши, своей игрой то порождая обманчивые движения, то оживляя застывшее, неизменное из года в год лицо.

Он выглядел таким... живым. Будто все эти десять лет были лишь дурным сном. Не было той сумасшедшей экспедиции в глубины системы Дромунд. Не было того рокового дня, когда пропала связь с кораблем Адана. Не было тех мучительно долгих месяцев, по истечении которых умерла Зария – усохшая, сломленная горем, так и не оправившаяся от потери единственного сына. Она до последнего отказывалась признать, что Адан погиб – даже умирая, шептала бескровными губами: "Он вернется, наш мальчик. Он вернется, вот увидишь..."

Последней ее просьбой было передать сыну, что она просит прощения – за то, что не сумела дождаться. Табит же мысленно поклялся себе, что хорошенько надерет этому паршивцу уши, когда сам окажется по ту сторону Силы. Если бы он только слушал, что ему говорят, дурной мальчишка...

Король хрипло закашлялся. Посмотрел на голограмму сына взглядом, в котором укоризны было не меньше, чем застарелого горя. Юнец, чего и следовало ожидать, продолжал любоваться океаном все с той же задорной улыбкой. Дурень малолетний. Табит не понимал, как мог отпустить его. Как позволил улететь, почему не пресек эту дурную инициативу на корню... в смерти Адана он был виноват ничуть не меньше самого мальчика. Табит знал это – как знал и то, что ни малейшей надежды на возвращение принца нет.

И все же он надеялся. Наследник престола по-прежнему значился среди пропавших без вести – но не мертвых. Табиту просто не хватало сил признать это официально. Он убеждал себя, что похоронил сына, но на самом деле стоял над открытым гробом, не решаясь накрыть его крышкой и зажечь огонь в кремационной печи.

Похоже, пришла пора наконец сделать это. Плач старика по погибшему сыну не спасет государство от гражданской войны. А вот живой наследник престола – может.

На миг ему показалось, что Адан обернулся – показалось настолько отчетливо, что Табит невольно вздрогнул. Глупость, конечно. К старости да от излишней сентиментальности чего только не привидится.

В дверь учтиво постучали. Дождавшись разрешения войти, Сельвин переступил порог. Согнулся в поклоне, приложив руку к груди. На сей раз Табит не торопился с разрешением подняться.

– Добрый вечер, Сельвин, – поздоровался он, едва заметно кивнув. – Надеюсь, вы с пользой провели время?

Сельвин улыбнулся, отчего их с Аданом сходство стало просто фантастическим.

– Опыт общения с лордом Новерраном поистине бесценен, Ваше Величество. Он весьма интересный собеседник... если притерпеться к его вздорности и самолюбованию, конечно.

– С Дартом Новерраном, и никак иначе, юноша, – Табит насмешливо фыркнул, вспомнив собственные беседы с несносным ситхом. Леди Кария, хранительница другого голокрона, была куда более приятна, что в беседе, что на вид, но Табит не собирался облегчать своему потенциальному наследнику жизнь даже в таких мелочах. – Разве он не вдолбил это вам в голову?

– Он много нелестного о моей голове говорил. Признаться, я переставал слушать, как только почтенный лорд переходил на повышенные тона.

– Единственно верная тактика. К слову, почему вы не сказали мне о своей одаренности?

На лице пришельца отразилось искреннее непонимание.

– Простите?

– Одаренности, Сельвин. Связи с Силой. Скажите, не знали о ней?

– Не думал, что это важно. Я толком не умею пользоваться своими способностями, а до недавнего времени вообще не подозревал об их существовании. У меня и в мыслях не было скрывать их намеренно, Ваше Величество.

А напрягся-то как. Вроде и бровью не повел, и голос ровный, – а сам подобрался, будто хищник, приготовившийся к прыжку, и взгляд метнулся по сторонам, явно прикидывая угрозы и пути к отступлению.

– Расслабьтесь, юноша, – Табит махнул рукой, сопроводив жест сухим смешком. – Я вам верю. Не устали разговаривать, согнувшись в три погибели?

– Вы еще не сочли нужным позволить мне встать, Ваше Величество. Насколько я успел узнать, этикет Дромунд-Кааса в этом вопросе вольностей не допускает.

– В таком случае встаньте. Меня скоро изглодает зависть к вашей молодой и крепкой спине. И сядьте в кресло рядом с моим, мне надоело разговаривать через всю комнату.

Распрямившись так легко, словно затянувшийся поклон не доставил ему ни малейшего дискомфорта, Сельвин прошел к указанному месту. Если он и обратил внимание на голограмму Адана, то виду не подал. Куда больше его заинтересовал небольшой голопроектор, стоявший на столике между двумя креслами: скользнув быстрым взглядом по приборчику, рутанец вскинул бровь в немом вопросе.

– Вы правы, – Табит постучал пальцем по панели управления, активируя проекцию. – Это имеет самое прямое отношение к нашему разговору.

Над столиком развернулась трехмерная карта Дромунд-Кааса – вернее, обитаемого его континента. Синим светилась материковая часть, сердито-алым полыхала россыпь небольших островов вместе с полуостровом Саринт. Вполне наглядное деление территории на свою и занятую противником.

– Мне все не дает покоя ваше рвение решить за меня мои проблемы. Помните такую свою инициативу, Сельвин?

– Припоминаю такое толкование моих слов, Ваше Величество, – Сельвин насмешливо дернул уголком рта. Всмотрелся в карту с искренним интересом, едва ли носом в нее не ткнувшись. – Ваши мятежники, если я правильно все понимаю?

Он обвел пальцем выделенную алым территорию. Табит утвердительно кивнул:

– Верно понимаете. А теперь смотрите дальше.

Король защелкал клавишами, выводя на экран дополнительные параметры. Теперь Саринт был взят крупным планом – весь испещренный схематичными изображениями военных объектов.

– Саринт, – провозгласил Табит, кривясь, словно само это слово царапало ему глотку. – На этом клочке земли сосредоточена половина оборонной промышленности всего мира, если не больше. Сам город представляет собой настоящую крепость: уж в чем-чем, а в обороне древние толк знали... пока подступишься с моря или воздуха – лишишься половины флота, причем защитникам даже солдат из казарм выгонять не придется. Чудесное наследие прошлого, не правда ли?

Сельвин, вопреки своему обыкновению, на собеседника даже не посмотрел: все его внимание было сконцентрировано на карте. Он задумчиво потирал подборок, беззвучно шевеля губами; его лоб прорезали глубокие – слишком глубокие для довольно юного возраста – морщины.

– Прекрасное – если находится в нужных руках, Ваше Величество. И крайне неприятное в руках противника, – наконец заключил он. – Боюсь, слабо представляю себе местное вооружение, но если навскидку... я бы и соваться туда не стал без лазутчика, способного в нужный момент отключить эти дефлекторы.

Жилистый палец насквозь прошел через три соприкасающихся щита, накрывающих окраины города.

– Если бы удалось прорваться сюда, был бы шанс закрепиться на берегу, далеко за первой линией обороны...

Поймав насмешливый взгляд Табита, Сельвин осекся.

– Кажется, я увлекся. Прошу прощения. Ваше Величество, если у вас имеются планы насчет меня, я выслушаю их со всем возможным вниманием.

– Сразу к делу? Что ж, уважаю такой подход. Неудивительно для старика, у которого осталось очень мало времени, не находите?

Вежливо улыбнувшись, Сельвин коснулся кончиками пальцев шокового ошейника:

– Странное дело, Ваше Величество: эта проклятая штука напоминает о себе именно в те моменты, когда вы изволите шутить.

– Я совершенно серьезен. Как и мой троюродный братец – тот самый, что сидит на этом полуострове. Догадываетесь, почему за три года он так и не решился высадить свои войска на материке?

Табит закашлялся: в горле пересохло так, что каждое слово царапало его наждачной бумагой. Хриплый вдох дался с трудом: на грудь навалилась тяжесть, за последние годы успевшая стать отвратительно знакомой.

И все-таки нелегко говорить о своей скорой кончине. Особенно когда она при каждом удобном случае торопится напомнить о себе.
Сельвин терпеливо ждал, прекрасно понимая, что на этот вопрос от него ответа не требовалось. Или же попросту опасаясь давать его, не желая загонять себя в возможную ловушку.

Умный мальчик. Да только сейчас у Табита и в мыслях не было с ним играть.

– Потому что ему это не нужно, – в глазах старика полыхнул яростный огонь, голос зазвенел сталью – как всегда бывало во время приступов слабости. Эдакая попытка убедить себя и окружающих, что силы еще не собираются покидать это дряхлое тело. – Мне недолго осталось, и Терас хорошо это понимает. Он – представитель королевской династии, моложе меня на пятнадцать лет... и в отличие от меня, у него есть наследники.

Голос предательски надломился. Табит понял, что неотрывно смотрит на голограмму Адана и не может заставить себя отвести глаз... будь проклята его старческая подслеповатость, но ему казалось, что мальчишка стоит теперь, понурив голову и сжав кулаки. Наваждение длилось недолго, но, черт возьми, как же отчетливо он это видел!

– Война с ходячим трупом – бессмысленная трата времени и ресурсов, – Табит говорил глухо, глядя в пустоту. Его жилистые, иссохшие пальцы сжимали подлокотники кресла в бессильной злобе. – Терас просто... подождет, пока ему не преподнесут планету на блюдечке.

Повисла вязкая тишина. Будто собеседники и впрямь заговорили об умершем и, не сговариваясь, решили почтить его память минутой молчания.

– Зачем же вашему брату было поднимать восстание против вас, если, как вы говорите, ему достаточно лишь подождать?

– Очень просто, юноша. Я отдал приказ о его казни. И о казни всех его наследников.

– Полагаю, у вас были причины, – Сельвин и бровью не повел, будто казнь близкого родственника представлялась ему делом достаточно обыденным. Впрочем, мальчик и сам королевских кровей, так что мог и не притворяться.

– О да. Он, скажем так, решил немного поторопить события. А я оказался не согласен отправиться на тот свет раньше срока. И вот теперь Дромунд-Каас оказался ввергнут в очередную распрю, которая неминуемо закончится победой узурпатора. Как вам такой итог полувекового правления, а, Сельвин?

Мальчишка задумался. Слегка прищурив глаза, внимательно смотрел на Табита – оценивая, раздумывая, прикидывая что-то в уме. Внезапно усмехнулся, ответив королю зеркальным отражением его собственного оскала.

– Не думаю, что вы и в самом деле собрались подводить итоги, Ваше Величество. Я буду очень удивлен, если вы рассказали мне все это только для того, чтобы облегчить душу.

– Верно, юноша, – Табит широко улыбнулся. Протянув руку, ткнул скрюченным пальцем в голограмму. – В защите Саринта, при всей ее внушительности, есть один огромный недостаток... – палец описал дугу и ткнулся в пустую точку где-то в океане. – Единственное орудие класса земля-космос находится вот здесь. Уже не первую тысячу лет лежит на глубине пары сотен километров. Раньше у нас не было возможности воспользоваться этим: верфей, производящих боевые космические корабли, на Дромунд-Каасе нет. Но теперь...

– Теперь у вас есть мой катер, – глаза Сельвина хищно блеснули. Резко подавшись вперед, впился в карту жадным взглядом азартного игрока, учуявшего выигрышную комбинацию. – Для орбитальной бомбардировки он не годится, но вести огонь с высоты, недосягаемой для зениток класса земля-воздух, сможет. Если удастся прорваться через дефлекторы, уничтожение военной инфраструктуры станет детской забавой.

– Прорвется. Думаете, вам одному пришла в голову идея с лазутчиками? Но речь даже не об этом.
Резко посерьезнев, Табит свернул проекцию. Сельвин, похоже, успевший всерьез увлечься, с удивлением отдернул руку от панели управления.

– Я не давал вам разрешения что-либо трогать. Это во-первых. Во-вторых, мне показалось, или вы и впрямь решили, что будете принимать участие в боевой
операции?

– Прошу прощения, Ваше Величество, – Сельвин учтиво склонил голову. – Но я не знаю, что могу предложить вам кроме этого.

Он был собран теперь. Насторожен. Табит заметил, что пальцами левой руки он непроизвольно коснулся запястья правой. Того места, где до задержания носил скрытые ножны.

– Юноша, отучитесь хвататься за оружие по каждому поводу. Скверная привычка, особенно когда оружия у вас нет. А предложить вы мне можете большее, куда большее чем свои боевые навыки...

Табит помолчал, давая Сельвину возможность немного поразвлечься самостоятельными домыслами. Увидев наконец, что настороженность начинает уступать прежнему сдержанному интересу, продолжил:

– Вы, вероятно, не знаете, но мой сын, Адан, сейчас должен был быть примерно вашего возраста. К несчастью, десять лет назад он отправился в экспедицию к ближайшей планете нашей системы... – воздух в легких неожиданно закончился, и Табит был вынужден сделать паузу, чтобы перевести дыхание. – С тех пор я сына не видел. Связь с его кораблем была потеряна. Спасательные экспедиции не дали ничего, кроме расходов и новых погибших. И вот теперь, когда все надежды на возвращение наследника были потеряны... появились вы, Сельвин. Молодой человек того же возраста. Того же телосложения. Похожий на Адана, словно брат.

За окном бушевала гроза, обрушивая на транспаристил удары штормового ветра и бесконечные потоки дождевой воды. В повисшем молчании рев стихии казался оглушительным. Табит не сводил с Сельвина взгляда. Глаза Сельвина, и без того темные, из-за расширившихся зрачков казались бездонными черными провалами; пальцы вцепились в плотную ткань штанов. Позаимствованных, как и все остальные вещи, выданные гостю, из гардероба Адана.

– Так вот что имел в виду Новерран, – только и сумел выдавить он.

– Ваше сходство трудно не заметить. Сначала я думал, что это лишь глупая сентиментальность старика, но хранителя в этом пороке не упрекнешь. Вы действительно фантастически похожи на моего сына. Настолько, что можете... стать им.

– Это, должно быть, шутка, Ваше Величество.

– О будущем государства шутить не привык и вам не советую, – Табит был убийственно серьезен. – Хотели поговорить начистоту? Что ж, давайте. Вы – моя единственная надежда закончить войну и спасти Дромунд-Каас от хаоса, когда меня не станет. Поэтому выбор у вас простой: либо вы раз и навсегда забываете, что когда-то звались Сельвином Вельном, и принимаете жизнь Адана Рессевена, либо... умрете самим собой. Прямо сейчас, в этой комнате, – он поднял руку, демонстрируя зажатый в ней пульт от шокового ошейника. – Решайте, юноша. Времени на раздумья у вас – две минуты.

Несколько секунд Сельвин сверлил собеседника взглядом. Хмурился, сжав губы в тонкую линию и стиснув челюсть так, что резко обозначились желваки. Склонив голову, уставился на свои сцепленные в замок руки... точнее – на массивный перстень-печатку с гербом.

– Что толку цепляться за имя, которое больше ничего не значит? Сельвин Вельн погиб еще на орбите Рутана, – глухо произнес он. – Может быть, из Адана выйдет что-нибудь более путное.

Подавшись вперед, Табит покровительственно положил руку на плечо "сына".

– Уж об этом я позабочусь... мальчик мой.

Они улыбнулись друг другу – одинаковыми, будто отраженными в зеркале улыбками. Выдавленными через боль, не затронувшими глаз. А потом Табит невольно взглянул туда, где должна была стоять голограмма Адана.

Должна была.

– Что-то случилось, Ваше Величество?

Фигура у окна исчезла. Маленький голопроектор стоял на рабочем столе, выключенный и нетронутый со вчерашнего дня.

Табит помотал головой. Глубоко вздохнул, тщетно пытаясь справиться со все нарастающей болью в сердце.

– Ничего, Адан. И запомни: наедине только "отец". Ты должен привыкнуть к этому.

"Мы оба должны".

И снова – быстрый взгляд на окно. Пусто. Только сквозняк слегка шевелит тяжелые занавеси.

И сколько же я пропустила...

Новое задание и новые приключения Исанн)

Планета во Внутренннем Кольце - плохой признак. Потому что заварушки во Внешних Регионах - едва ли не норма по жизни, Империя как следует так и не успела их привести в порядок, а вот если на планетах поближе к Ядру Галактики так откровенно разводят антиимперскую пропаганду, получается, что Центр мало-помалу теряет и над ними контроль.

А еще мне нравится, сколько на себя берет Разведуправление)) Потому что вроде бы по правилам, контрразведкой внутри страны (а здесь как раз тот случай) должна заниматься СИБ. А Айсард весьма и весьма настойчиво перетягивает одеяло на себя. А Император не возражает



Неплохие амбиции. Первым Вандрон уже настроился убрать Айсарда, это понятно, но одним директором, видимо, ограничиваться не собирается? А, что, поставить на место Императора кого-нибудь благодарного и лояльного, а самому - на покой. Хороший план, вот только Палпатин за шестнадцать лет Империи попыток переворотов пережил немало.

Сельвина официально назначили "наследником" королей Дромунд-Кааса - полагаю, справится он с этим лучше, чем на Рутане) Пора учитывать ошибки.

Вот ведь скорее всего, отец просто видел то, что хотел увидеть - а другой на его месте уже на призраков Силы подумал.

Точно, признак отвратительный. Положение в Империи достаточно шаткое: в конце концов, провозглашение Альянса и объявление войны не за горами. Лодку-то раскачивали давно, только сейчас начали это делать более нагло)



С разделением обязанностей спецслужб в ДДГ вообще беда) Учитывая размеры Империи, Разведке вообще можно было бы развернуться разве что в пространстве хаттов и Корпоративном секторе, но на деле она чем только не занимается. Какой там бардак царил с распределением полномочий и компетенций, страшно представить. А если еще добавить неизбежное в таком случае сваливание ответственности за провалы друг на друга... вполне возможно, Императору до смерти надоел этот маразм, и он начал постепенно склоняться к мысли, что две спецслужбы - роскошь совершенно лишняя И предпочтение, понятное дело, будет отдано более мощной и отлаженной структуре, возглавляемой проверенным человеком.



Но Вандрон-то считает, что он умнее всех остальных)))



На Рутане Сельвин изначально оказался в таком положении, с которым было практически невозможно справиться хорошо: по сути, он был заложником ситуации - своего происхождения, планов своего отца, собственных идеалов, очень крепко засевших в голове, и своей деятельности как лидера восстания (не стать которым он не мог). Сейчас ситуация в корне другая, да и жизненного опыта у Сельвина побольше) Пусть у Сельвина снова выбора никакого, зато планы у Рессевена куда более реалистичные, чем были у Вельна-старшего.



Или же мысли одаренного (достаточно сильного, хоть и необученного) и аномальная активность Силы, вполне возможно, сохранившей не сам дух погибшего принца, но что-то вроде его остаточного образа, могут дать довольно странный эффект)

Как всегда замечательно!

Извини откомменчусь позже. Но очень понравилось.

Спасибо) Жду

Я совсем запутался.))) Ваш последний отрывок!
"Примерно в то же время. Дромунд-Каас. и ....
Это продолжение "Пепла" или всё таки он как-то будет связан с "Шоу"

Нет, такой сложной структуры в фанфике не предвидится))) "Пепел" закончился, "Шоу" - общее название и для линии Исанн, и для линии Сельвина.

Последний фрагмент очень тронул. Если до этого у тебя замечательно получался и экшен и драма, то сейчас такая лирика! От чтения отрывка остается приятное "послевкусие". В небольшом отрывке ты замечательно совместила абсолютно разные человеческие чувства и характеры: и властность короля, и его жестокость, и нежную привязанность к погибшему сыну и умершей жене, и отчаяние Сельвина, тлеющее под маской спокойствия и равнодушия, и даже чувства погибшего принца. Вобщем, я восхищена!

Единственно, возможно я невнимательно читала, но у меня несколько вопросов:
как я поняла, "Смутное время" это не цикл рассказов, а единое произведение, и в будущем все сюжетные линии переплетутся и встретятся в одной точке?
И потом, непонятно немного, почему король не мог построить свой крейсер? Ведь цивилизация здесь весьма развитая?
Ну и сам король. Насколько я поняла, он не просто одаренный, но и умеет направлять Силу? И эта планета какое-то "гнездо" ситхов?

Спасибо огромное))) Очень приятно слышать, что получилось вложить в текст именно то, что хотелось)



Да) Сначала я цикл зарисовок планировала, но как-то все равно целостная вещь начала получаться. Сюжетные линии периодически будут пересекаться, но вплоть до последних глав (времени эдак шестого эпизода) - опосредованно)



Развитая, но, во-первых, изолированная: им куда актуальнее развивать наземные вооружения, чем не пойми зачем тратиться на космический флот (пока что правители Дромунд-Кааса в изоляции себя чувствовали очень даже хорошо). А во-вторых, все крупные верфи были размещены на орбите, а орбита (да и все космическое пространство) у них представляет собой огромную свалку, просто пролететь через которую - уже подвиг) Так что он бы, может, и был бы рад наладить производство боевых звездолетов, только это опасно, безумно дорого и практически невыполнимо.



Умеет, и даже очень неплохо для уровня подготовки "где-то чего-то нахватался, до чего-то сам дошел") Не Палпатин, конечно, и даже не среднестатистический джедай, но кое-что может. Планета раньше была столицей Империи ситхов, но ни той Империи, ни тех ситхов нет уже не первую тысячу лет. Цивилизация, которая осталась на Дромунд-Каасе - потомки тех, кто пережил устроенный Республикой апокалипсис, и к культуре древних ситхов имеют довольно слабое отношение.

Сельвин стоял у открытого окна, тяжело опершись на подоконник обеими руками. Холодный ветер бил в лицо, водяной пылью оседая на коже и скрипя на зубах морской солью. Внизу бушевал океан, с грохотом обрушивая на скалистый утес одну волну за другой.

Даже смешно, что блокировку с окон в апартаментах "гостя" соизволили снять только сейчас: будто бы кто-то в здравом уме мог предпочесть призрачному, но все же шансу на выживание верную смерть. Весьма некрасивую смерть притом: разбиться об острые камни и пойти на корм местным морским тварям – скажем, тем же приятным на вкус ортаросам, – вовсе не тот конец, который можно назвать "славным".

Впрочем, Сельвин знал по своему опыту: расчет на чужое благоразумие нередко оказывается фатальной ошибкой. На месте Рессевена он тоже не был бы уверен, что пленник не попытается сбежать, наплевав на смертельный риск и полную бесперспективность этой затеи.

"Нет. Не Рессевен, не "король" и уж точно не "этот хаттов старик". Отец. Я должен к этому привыкнуть".

Уголок рта чуть дернулся – не то в насмешке, не то в нервном тике. Отец... закрыв глаза, Сельвин попытался мысленно совместить это слово и все, что оно означает, с образом повелителя Дромунд-Кааса. Не вышло, естественно. Его отец погиб, и этого не исправить. Как не исправить и того, что Сельвин никогда больше не посмотрит в глаза своей матери, не встанет перед ней на колени и не попросит прощения за всю боль, что причинил ей.

Ему о многом придется забыть и со многим смириться. Рутан, который он оставил залитым кровью; собственные люди, которых он сам отдал на растерзание Империи; лучший друг, на которого он взвалил задачу любой ценой договориться с оккупантами о мире... любимая женщина, которая осталась безнаказанной, предав его. Но это, наверное, и к лучшему. Сельвин уже пытался убить ее – и ничего, кроме боли и отчаянного нежелания лишать ее жизни, в тот момент не испытал.

Теперь уже нет толку думать обо всем, что осталось позади. Можно лишь идти дальше, не оглядываясь... и не позволяя призракам прошлого терзать себя слишком сильно. На то, что когда-нибудь получится избавиться от них окончательно, Сельвин даже не надеялся. Слишком уж много их расплодилось.

Его взгляд упал на массивный золотой перстень, красовавшийся на безымянном пальце. Родовой герб рутанского королевского дома казался ужасно смазанным, едва различимым. То ли дело было в освещении, то ли в том, что возраст гравировки насчитывал чуть меньше десятка столетий.

Сельвин поднес ладонь к лицу. Повернул ее так и эдак, рассматривая драгоценность, которую столько лет берег как зеницу ока. Знак его высокого происхождения и неотъемлемых прав, начисто проигнорированных мелким набуанским дворянчиком – его императорским величеством Палпатином Первым. Символ всех его надежд и мечтаний, втоптанных в грязь дюрасталевыми сапогами имперских солдат и добитых нежной ручкой возлюбленной.

Закрыв глаза, Сельвин провел пальцем по гравировке. Вспоминая, как отец отдал ему этот перстень, крепко стискивая зубы и глядя перед собой твердо и мрачно. Вспоминая собственные клятвы, данные тогда, – слова воина и мужчины, произнесенные ломким мальчишеским голосом. Вспоминая день, когда едва не надел это кольцо на палец имперской шпионке и дочери кровного врага.

Он стоял так какое-то время, давая себе возможность побыть Сельвином Вельном еще немного. После чего снял кольцо и, протянув ладонь вперед, позволил тому скатиться вниз. Только тусклый золотистый отблеск мелькнул в свете луны, прежде чем над светлыми мечтами рутанского принца сомкнулись темные воды дромунд-кааского океана.

* * *
Атзерри. Четыре дня спустя.

Явочная квартира, где у Исанн была назначена встреча с руководителем Разведуправления на Атзерри, гордо претендовала на звание "апартаментов бизнес-класса". Эти притязания она подкрепляла главным образом расположением – очень удачным, в деловом центре столицы, – а также аляповатой отделкой и мебелью, неубедительно изображавшей дорогую и изысканную. Из окна виднелся бассейн, теоретически предназначавшийся для жильцов дома, а фактически – полный застоявшейся дождевой воды, палой листвы и буйно разросшейся тины.

Брезгливо сморщив нос, девушка закрыла окно. Без особой надежды пощелкала засаленными клавишами системы климат-контроля и ожидаемо получила в ответ негромкое шипение и запах паленой проводки. Удивительно еще, что охранная система и служебный терминал функционировали исправно. Впрочем, и на этот счет Исанн уверена не была: явка не внушала ей ни малейшего доверия.

Как не внушал доверия и сам разведчик, полковник Доран Эльвилл. Исанн он не понравился с первого взгляда: если и был в галактике человек, более подходящий под определение "скользкий тип", то ей такого встречать не доводилось. А уж со скользкими типами и мерзавцами она за свою жизнь наобщалась вдоволь.

– Вы, должно быть, привыкли к условиям получше, агент Айсард. Сожалею, что предоставить их не в моих силах: сами знаете, Центр ужасно урезал финансирование в последнее время...

За пять лет, проведенных на Атзерри, Эльвилл успел ассимилироваться с местным населением до такой степени, что вряд ли кто-нибудь смог бы опознать в нем чужака. Он говорил, как местный, резко обрывал гласные, как местный, так же сопровождал речь широкими и вместе с тем вальяжными жестами. Одет разведчик был нарочито дорого, даже до аляповатости, но высокие ботфорты на толстой подошве были данью скорее сезонной грязи, чем моде: из-за паводка, разразившегося пару дней назад, некоторые улицы впору было переходить вброд.

Впрочем, вряд ли полковника беспокоили эти мелкие неудобства: только по официальным данным его автопарк насчитывал четыре лэндспидера премиум-класса. С учетом этого, жалобы на урезанное финансирование казались в лучшем случае лукавством, а в худшем – поводом для служебного расследования по статье "непрофильное расходование денежных средств".

– Оставьте сожаления при себе. Выполнение должностных обязанностей тоже оказалось не в ваших в силах, как я погляжу?

Эльвилл осекся на полуслове. Понимающая ухмылка, призванная продемонстрировать искреннюю симпатию и открытость, перекривилась – казалось, у него вдруг свело судорогой мышцы лица.

– Потрудитесь пояснить, что вы имеете в виду.

Из его голоса вмиг пропала медоточивость, чему Исанн была несказанно рада: манера речи, которую полковник выбрал изначально, раздражала ее до крайности. Даже его местный акцент куда-то исчез, уступив место прорезавшемуся корускантскому, что Исанн тоже импонировало. Ровно до такой степени, чтобы она по-военному четким движением вручила коллеге папку с документами, а не швырнула ему в лицо. Скорее всего, она и так не позволила бы себе подобной эксцентричности, но теперь сдержаться было немного легче.

– Просмотрите. Может быть, эти данные наведут вас на мысль.

– На какую еще мысль?

– Именно это меня и интересует. Читайте, я не тороплю.

Грациозно опустившись на диван, Исанн закинула ногу на ногу и принялась внимательно наблюдать за Эльвиллом, подмечая малейшие изменения в его мимике. Пока что на лице разведчика отражалось лишь недоумение: казалось, с каждой прочитанной строчкой его брови хмурятся все сильнее – того и гляди, на глаза опустятся.

– И ради этого вы отвлекали моих аналитиков от работы? – хмуро осведомился он, поднимая взгляд от распечаток. – Чтобы собрать сведения о деятельности некоммерческих фондов и доходов какого-то криминального авторитета?

Презрительно фыркнув, Эльвилл швырнул папку на журнальный столик, как мог бы отбрасывать пролистанную желтую газетенку.

– Знаете, на какую мысль это меня навело? – взгляд его маленьких глазок, сбросивший сальную поволоку, впился в Исанн с неожиданной цепкостью и холодностью. – Что специальный агент, которой была поручена вполне простая, не подразумевающая трактовок задача – устранить лидера антиимперского подподполья, – занимается имитацией бурной деятельности. Прошу прощения за резкость, но выглядит все именно так. И извольте встать, разговаривая со старшим по званию!

Исанн давно уже подметила занятную закономерность: как только ее собеседник – будь то высокопоставленный офицер Разведуправления, ИСБ, армии, или же чиновник, – чувствует, как сгущаются тучи над его головой, он тут же вспоминает про устав и разницу в статусе. Чем тут же выдает свой страх с потрохами: на спокойную голову никто не станет тыкать в лицо специальному агенту, обладающему широчайшими полномочиями и отчитывающемуся только перед директором, нашивками на планке. С тем же успехом какой-нибудь правозащитник мог бы потрясать своей лицензией и декларацией прав личности перед сотрудником ИСБ.

– Возможно, это вам лучше присесть. Вы ведь, а не я, будете объясняться перед директором Айсардом за то, что в течение как минимум пяти лет не замечали ни подозрительного движения капиталов, ни разрастающегося бандподполья, ни весьма
активной антиимперской пропаганды.

Эльвилл беспокойно дернул кадыком. Его взгляд шустро метнулся от Исанн к папке с документами и обратно.

– До сих пор господин директор был вполне доволен моей работой.

– Был бы доволен – меня бы здесь не было, – холодно отрезала Исанн. Взяв со стола папку, принялась листать ее, едва глядя на текст: основные моменты она помнила от и до. – Вам следовало насторожиться, еще когда на Атзерри проникли некоммерческие организации – "дочки" крупных альдераанских, кореллианских и чандриллианских фондов. Сомнительная лояльность этих планет хорошо известна – но деятельность их фондов вами под контроль поставлена не была. Как результат – очень скоро появилась масса "независимых" СМИ, грантов на научные разработки сомнительного содержания, а также как грибы после дождя начали возникать всевозможные молодежные организации. Из одной такой, к слову, и выросло наше любимое "Освобождение".

Она пролистала несколько страниц, сумрачно глядя на Эльвилла поверх папки. Тот молчал, играя желваками на лице.

– Далее – резко возросшие доходы криминальной группировки под руководством Ригара Иль'Дженны. На его счета – как личные, так и принадлежащих ему компаний, – около четырех с половиной лет назад начали поступать значительные суммы. Источник этих доходов до сих пор не установлен, хотя кредиты продолжают течь в карман Иль'Дженны широким потоком. Почему этот вопрос еще не прояснен – для меня загадка, учитывая связи организации Иль'Дженны с подпольем. Думаю, директор тоже заинтересуется...

– Это не наша юрисдикция, – резко прервал ее Эльвилл. – Такими вопросами должны заниматься в ИСБ, к ним претензии и предъявляйте. Я свою работу выполняю.

От его былой вальяжности не осталось и следа: речь стала быстрой и отрывистой; на лбу заблестели бисеринки пота, а лицо и мясистая шея пошли бледно-розовыми пятнами. Исанн даже забеспокоилась, как бы с полковником не случился приступ: не хотелось бы лишний раз засвечивать свою связь с имперской разведкой перед кем бы то ни было, врачебной бригадой в том числе.

– Неужели? – девушка скептически вскинула брови. – Насколько мне известно, одной из ключевых задач Разведуправления является сбор и анализ информации об угрозах Империи – потенциальных и ныне существующих. И задача эта, насколько я могу судить, была вами с треском провалена.

– Не вам выносить подобные решения, агент Айсард, – Эльвилл, надо отдать ему должное, справился с собой почти мгновенно: даже цвет кожи выровнялся; голос же и манера держаться и вовсе не выдавали никаких следов волнения. – Если директор сочтет нужным спросить с меня за это, я отвечу. Ему, не вам. Что до вас, то вы и сами рискуете навлечь на себя его гнев.
Сокол ведь до сих пор жив, насколько мне известно?

Он самодовольно вздернул подбородок, глядя на Исанн уже свысока, со снисходительной насмешкой.

"В наглости и смелости ему не откажешь. Если бы еще работал, загляденье был бы, а не человек. Да и интеллектуальные способности под вопросом".

– Он умрет, когда это будет выгодно Империи. Не раньше. А вам следует подумать вот над чем, – подавшись вперед, она посмотрела полковнику в глаза – холодно, спокойно, но оттого не менее угрожающе. – Очень многое указывает на то, что к вашим повстанцам тянутся ниточки из других миров. И пока вы не найдете, откуда именно, всяческие Соколы, Ястребы, Шираки, Майноки и прочие твари на Атзерри не переведутся.

– С каких пор вы отдаете мне приказы, специальный агент?

– Я не отдаю приказы. Я их передаю, – выделив голосом последнее слово, Исанн сделала небольшую паузу, давая полковнику подумать над его значением. – К тому же я вполне способна отличить вождя от простого управляющего. А Сокол является именно последним.

– Это он вам в постели рассказал?

"Ну это уже совсем по-детски, полковник. Чувствую, недолго вам осталось носить это звание".

Исанн улыбнулась – жутковатой, отталкивающей пародией на обольстительную улыбку, которую приберегала для... иных случаев.

– О, вы недооцениваете разговорчивость некоторых мужчин. Хороший секс, влюбленный взгляд, пара капель сыворотки правды в вино... цвет волос, опять-таки, – она саркастически фыркнула, накручивая на палец золотистую прядку.

Эльвилл собрался было что-то сказать, но поперхнулся словами: немедленный переход от насмешливых, чуть игривых ноток к резкому, почти угрожающему тону, дезориентировал похлеще грома средь ясного неба:

– Я уничтожу его, когда придет время. Но если вы не начнете выполнять свою работу, подполье восстановится быстрее, чем вы успеете удивиться. А я позабочусь о том, чтобы директор Айсард не сомневался, на кого возложить вину за это... и уж поверьте, это будет не ИСБ.

Недолгая пауза, очередной обмен взглядами – и Исанн не без удовлетворения поняла, что этот раунд остался за ней. Эльвилл испугался, и испугался по-настоящему: его глаза выдавали страх даже более явно, чем движение потных ладоней, украдкой вытертых о брюки.

Очень хорошо. Людей, подобных ему, может заставить работать лишь страх. А полноценная работа местной разведки Исанн сейчас была необходима как воздух: крылось за этими повстанцами что-то несоизмеримо большее, чем Сокол и его спонсоры из мелких мафиозных кланов, – и она была твердо намерена выяснить, что именно. Пусть даже это не входило в ее задание.

– Надеюсь, мы друг друга поняли?

– Не сомневайтесь, – буркнул Эльвилл неразборчиво, дернув уголком рта.

– В таком случае, советую вам заняться кошельком наших повстанцев. Фонды альдераанцев и иже с ними, Ригар Иль'Дженна... ваши подчиненные еще несколько лет назад подготовили список нужных людей и организаций. От вас требуется всего лишь вынуть из-под сукна пару-тройку "бесполезных" докладов.

В любое другое время Эльвилл никому не спустил бы столь вопиющего нарушения субординации. Никому – ни простому специальному агенту, ни даже дочурке Айсарда. Полковник даже открыл рот, чтобы возмутиться... но вместо этого согласно кивнул:

– Разумный совет, агент Айсард. Я подумаю над этим.

"Не "подумаешь", – с мрачным удовлетворением подумала Исанн. – Побежишь исполнять, как наштахом покусанный. Порой быть папиной дочкой очень удобно... главное – успеть объяснить ему все, прежде чем это сделает Эльвилл".

Наконец- то долгожданное продолжение! Как всегда на высоком уровне.
Прочитала - и возникло несколько вопросов.
Странно, но Сельвину я симпатизирую почему-то больше чем Исард. Возможно, потому, что он сумел победить себя ради родной планеты и своего народа. И с новым отцом он пока старается быть честным. Не обмануть. А Исард представляет собой карьеристку, наступившую на горло собственной любви. Нет, я конечно понимаю, что видимо она делает это ради преданности ... кому?. Кому она предана? Народу?В Галактике много народов. Которому из них? Империи? Что значит Империи? Императору? Тогда почему она так предана Императору? Из-за карьеры? Денег? Еще чего-то, о чем мы не догадываемся? Вопросов рождается много. Я ее не совсем понимаю. Возможно, я что-то упустила?

Спасибо) Я очень рада, что "Время" не забыли, пока не было обновлений)



Ничего странного не вижу. Сельвин, хоть и террорист в недавнем прошлом, человек гораздо более честный и порядочный, чем Исанн. Тем ее и привлек (ну, помимо вполне очевидной физической привлекательности )



Если с первой частью предложения согласна полностью, то вторую немного не поняла) Это где она на горло своей любви наступила? Помнится, в "Тени" она была готова всем ради нее пожертвовать. До тех пор, пока объект любви не попытался эффектно покончить жизнь самоубийством, ее (ну, и еще пару сотен человек) с собой прихватив.



Исанн предана Империи и императору, причем очень сильно. Главным образом потому (надеюсь еще затронуть эту тему, когда случай подвернется), что ее детство пришлось на череду бесконечных кризисов в Республике, в том числе Войну Клонов и нападение сепаратистов на Корускант. Для нее Империя - это мир и спокойная жизнь, гарантия того, что второй сепаратистсокй войны больше никогда не будет. Плюс - воспитание: Арманд сам всю жизнь положил на строительство Империи (будучи, при всей своей практичности и цинизме, довольно идейным человеком), и дочку воспитывал на тех же ценностях, в которые верил сам. Еще один фактор, более поздний, - все тот же Сельвин. Исанн попыталась жить чем-то кроме служения государству и собственным амбициям (одно другого не исключает) - получилось как-то неудачно. Настолько, что лучше больше и не пробовать. Если раньше ее работа была для нее важна - она обеспечивала ей самореализацию, чувство причастности к чему-то важному и великому, социальный статус и одобрение отца, которое с детства значило для нее очень многое, - то после истории с Сельвином Империя и вовсе стала для нее смыслом жизни. Ей больше не за что цепляться, нечему посвятить себя - и нечем заглушить боль.

Да, наверное ты права насчет Исанн. Сельвин действительно привлекательнее как человек. Что хочется отметить, что твоя Исард не Мэри Сью, несмотря на всю ее воинственность и удачливость.

А продолжение я давно ждала. Хотелось посмотреть, что там с Сельвином будет.

Это радует, стараюсь) А что до удачливости... а где она, эта удачливость? Если ты о том, как просто Исанн на Сокола вышла - это удача довольно-таки незначительная, произошедшая к тому же после очень неприятных для Исанн событий.

Шоу (часть 3)

Несколько дней спустя. Дромунд-Каас.

Слух о чудесном спасении наследного принца расползся по Дромунд-Каасу с той же стремительностью, с какой дым заполняет коридоры и комнаты горящего здания. Не без содействия Королевской секретной службы эта новость очень скоро просочилась за пределы дворца вместе с прислугой, излишне болтливой стражей и еще массой людей, что-то слышавших, видевших и додумавших. Умы общественности будоражили все новые и новые сенсационные подробности, которые с завидной регулярностью появлялись в ГолоСети — и исчезали из нее меньше чем через сутки, «оперативно» подчищенные спецслужбами.

Надо ли уточнять, что вскоре о возвращении наследника многие говорили не как о порождении чьей-то больной фантазии, но как о факте, не подлежащем сомнению?

Король между тем с официальным подтверждением не спешил: хотя его доверенным приближенным принц Адан был представлен без малого две недели назад, большая часть дворянства, не говоря уж о простом народе, знала о нем лишь по слухам, коих ходило множество. Поговаривали, к примеру, что чередой побед над войсками лорда Тераса и его союзников, Лиги ста островов, его величество обязан именно своему сыну. Очень трудно было поверить, что нынешняя военная кампания — рискованная, агрессивная и непозволительно затратная — была начата по инициативе стариков из Верховного командования, прежде не решавшихся даже на мало-мальски крупные столкновения с противником. Теперь же король, казалось, вовсе не считался с потерями, поставив себе одну цель — любой ценой сравнять бунтовщиков с землей… и вопреки опасениям многих, враг — при всем своем превосходстве в сырьевых ресурсах и масштабах военного производства — терпел поражение за поражением. То ли дело было в эффекте неожиданности, то ли в кадровом составе офицерства — элита вооруженных сил Дромунд-Кааса против наемников и редких офицеров-отщепенцев, сражавшихся на стороне узурпатора, — но до сих пор лорд Терас не нашелся с достойным ответом своему неожиданно осмелевшему кузену.

Кое-какие подробности этих блестящих побед, правда, широкой огласке не подлежали. Так было, например, с полным запретом на поставки продовольствия и медикаментов на территории бунтовщиков — что обрекало тысячи людей на голод и болезни: на островах не имелось собственных предприятий пищевой и фармацевтической промышленности, а запасы истощались с пугающей скоростью. Так было с применением бактериологического оружия на полуострове Саринт: эпидемия, «внезапно» разразившаяся на нем, пошатнула трон под лордом Терасом сильнее, чем все военные неудачи вместе взятые… и лишь немногие точно знали, в чем крылась истинная причина этой напасти.

— Удивлен, что вы раньше не выиграли эту войну, отец, — только и сказал на это принц, улыбнувшись с холодным одобрением. — Вы могли попросту уморить своих врагов голодом и болезнями еще несколько лет назад.

— Народ Саринта и островов — все еще наши граждане, Адан. Они не повинны в преступлениях Тераса. Прежде я считал подобные
меры излишне жестокими.

— Вот как. А теперь вы народ, значит, не жалеете?

— Теперь я могу быть уверен, что сумею завершить войну прежде чем умру. А потому – нет, не жалею.

Многие приближенные короля, бывшие свидетелями этому разговору, позже вполголоса обсуждали между собой: принц вернулся с того света другим человеком — словно смерть забрала душу мягкосердечного романтичного Адана, поместив в его тело кого-то, не уступавшего жесткостью и решительностью самому Табиту. Этот «кто-то» появлялся на каждом военном совете; наравне с отцом и его маршалами обсуждал вопросы военной стратегии — причем предложения вносил настолько дельные, что оставалось только диву даваться: и где же принц, прежде изучавший военное дело лишь по историческим трудам, успел набраться такого практического опыта?

Что и говорить, его высочество Адан Рессевен многим посвященным казался фигурой зловещей и чуть ли не мистической. Но даже самые ярые его противники не могли не признать: кем бы наследник ни был на самом деле, появился он как нельзя кстати. Благодаря нему правящая династия обрела будущее. А война, растянувшаяся на много лет, похоже, клонилась к победоносному завершению…

* * *

Адан уже и забыл, когда в последний раз все шло согласно плану, без всяких неприятных неожиданностей. В последние месяцы, что он провел в качестве лидера восстания, едва ли не каждое сражение оборачивалось катастрофой — тут поневоле приучишься постоянно ожидать от судьбы какой-нибудь каверзы.

Но, похоже, все в его жизни перевернулось с ног на голову: прошлое, имя, статус… удача и соотношение сил. Сельвин Вельн вел отчаянную борьбу против врага, победа над которым была невозможна при любом, даже самом благоприятном раскладе. Адан Рессевен же располагал всем, о чем Сельвин мог только мечтать: официальным титулом, боеспособной армией, подконтрольной территорией… и превосходящим вооружением.

Он ухмыльнулся своему отражению — пусть не столь уж сильно изменившемуся, но все равно казавшемуся непривычным и чужим. «Превосходящее вооружение», надо же… патрульный катер, по имперским меркам и полноценной боевой машиной-то не считавшийся – так, мелочь, которой только пиратов с контрабандистами распугивать, — здесь оказался настоящим сверхоружием: Саринт, неприступный как с земли, так и воздуха, с его помощью взяли в считанные часы. Напрасно Адан беспокоился, что вражеские зенитки все-таки заденут корабль: тому даже не пришлось идти на снижение, чтобы превратить их в груды оплавленного металла — дальнобойность орудий позволяла вести огонь с безопасной высоты. Регулярным войскам только и оставалось, что победным маршем пройти по беззащитному городу: оборонительные сооружения лежали в руинах, а армия узурпатора, деморализованная и застигнутая врасплох, едва ли сумела оказать сопротивление. Если верить донесениям, вражеские солдаты даже открывали стрельбу по собственным командирам: простой народ не горел желанием умирать за узурпатора, да и высокопоставленные офицеры сражались немногим охотнее.

Что и говорить, это была блистательная победа. Чистый, безоговорочный триумф.

«Рад, ваше высочество?»

По лицу пробежала судорога — то ли умерла, не родившись, улыбка, то ли недавняя операция давала о себе знать.
Наверное, все-таки рад. Победа, как-никак. Триумф. Даже, можно сказать, его: королевской династии Рессевен, к которой он теперь принадлежал.

Привыкнуть бы еще к этому. Перестать даже мысленно возвращаться к прошлому, приучиться думать о Табите Рессевене как об отце, а о Дромунд-Каасе — как о своей родине…, но пока он оставался чужаком здесь. Если не для окружающих, то для себя самого — уж точно.

Со временем это изменится. Иначе он просто не выживет в этом мире — и уж тем более не станет тем, кем может и должен стать.

С этой мыслью Адан застегнул последнюю пуговицу на вороте. Одернул рукава парадного мундира — черного, обильно украшенного золотым шитьем. Роскошного настолько, что даже уголовник, отбывший срок на спайсовых копях Кесселя, смотрелся бы в нем по-королевски.

«Отец желает устроить из возвращения наследника представление, которое запомнится надолго. Неудивительно, что он так хорошо позаботился и о костюмах, и об актерах».

В дверь учтиво постучали. Получив разрешение войти, порог перешагнул лакей. Согнулся в глубоком поклоне, старательно глядя в пол:

— Ваше высочество, церемония отречения начнется через пятнадцать минут.

— Благодарю, — Адан милостиво кивнул, но обернуться не соизволил: на Дромунд-Каасе считалось дурным тоном уделять прислуге больше внимания, чем необходимо. — Можешь идти.

Слуга исчез мгновенно и совершенно бесшумно — казалось, растворился в воздухе. Да и Адану следовало бы поторопиться: негоже было опаздывать на церемонию торжественной расправы над побежденным врагом. Особенно одному из палачей.

Он глубоко вздохнул. Расправил плечи. Машинально коснулся перстня-печатки на пальце — непривычно тяжелого и массивного, с огромным алым камнем в платиновой оправе.

«Пора идти. И будь что будет».

* * *
Атзерри. В это же время.

Хотя Арманд Айсард находился в тысячах световых лет от Атзерри, его голографического изображения вполне хватало, чтобы погрузить кабинет Дорана Эльвилла в тягостную атмосферу тюремной камеры. Пристальный, тяжелый взгляд и нехорошая задумчивость голоса не сулили «узнику» ничего хорошего: шеф разведки явно был больше расположен рубить головы, чем миловать.

— Значит, — произнес он, прерывая изрядно затянувшуюся паузу, — сведения ваших агентов подтверждают версию, что Сокол не является лидером сопротивления?

Эльвиллу стоило огромных усилий сохранить невозмутимый вид — только костяшки сцепленных в замок пальцев побелели от напряжения. На первый взгляд, в этом вопросе не было ничего опасного… не было бы, не знай полковник, что за ним последуют другие. Те, отвечать на которые ему было совершенно не с руки.

— Так точно, сэр. Согласно последним донесениям, Йохан Хейл, больше известный как Сокол, курирует исключительно вопросы пропаганды и вербовки. Командиры боевиков отчитываются перед человеком по кличке Рубака; он же планирует все налеты и теракты. Есть основания полагать, что таких кураторов еще как минимум двое…

— «Есть основания полагать»? — переспросил Айсард, зловеще понизив голос. — Подполье действует на Атзерри не первый год, и вы по-прежнему делаете предположения о том, как оно организовано?!

Эльвилл почувствовал, как горло перехватывает невидимой удавкой. Вот оно – то, за что Айсард мог с полным правом вздернуть его на ближайшем суку. Или препоручить это своей гадюке-доченьке — все равно она рядом сидит, долго ждать с исполнением приговора не придется.

Мужчина нервно откашлялся. Конечно, тем самым он выдавал свое волнение с головой, но нечленораздельный хрип произвел бы еще худшее впечатление.

— Господин директор, я признаю, что на протяжении нескольких лет руководствовался искаженным и неполным представлением об угрозе. Но данные, которыми мы располагали до недавнего времени, не позволяли даже предположить…

— Вашу некомпетентность и ее последствия мы обсудим отдельно, — отрезал директор, так выразительно глянув на Эльвилла, что у того вмиг пропало желание не только возражать, но и вообще раскрывать рот. — Агент Айсард!

Гаркнул — будто собаку подзывал. С дочерью шеф разведки, похоже, церемонился не больше, чем с любым другим сотрудником.

— Да, сэр? — девица, до этого старательно сверлившая в Эльвилле дыру торжествующим взглядом, теперь так же пристально уставилась на голограмму. Твердо, с откровенным самодовольством.

— Я пересмотрел свое мнение по поводу вашего плана. Даю добро, но с одной поправкой: этого… пернатого вредителя надлежит доставить напрямую в Центр. Атзеррийское управление предоставит вам всю необходимую помощь, без вопросов и возражений.
Надеюсь, полковник Эльвилл, вы хорошо это слышали?

Эльвилл кивнул — практически через силу. Процедил положенное «так точно, сэр», чувствуя, как кадык до боли царапает пересохшее горло. Значит, теперь ситуацией на Атзерри занимается Центр… омерзительно. Это уже высшая степень недовольства — после такого хоть подавай в отставку, не дожидаясь, пока начальство выдумает что-нибудь похуже.

Он сам не знал, что заставило его снова подать голос:

— Сэр, не разумнее ли провести перевербовку на Атзерри? Это гораздо удобнее и проще, к тому же мои специалисты лучше знакомы с ситуацией и особенностями местного менталитета…

Почти мгновенно Эльвилл понял, что совершенно зря открыл рот. Но было поздно.

Глаза директора сузились в недобром прищуре. Подавшись вперед — изображение немедленно увеличилось в масштабе так, что стали видны глубокие морщины на его лбу и у крыльев носа, — он тихо и очень спокойно произнес:

— Этот человек связан с террористической организацией, следы которой прослеживаются на многих других мирах. Отчеты ваших сотрудников, в которых содержатся прямые указания на это, дошли до меня только сейчас — и то через агента Айсард. Можете объяснить мне, как так могло получиться?

Наверное, нечто подобное испытывают мелкие зверьки под взглядом удава: все инстинкты в один голос вопят, что нужно бежать отсюда как можно скорее и дальше, но тело не подчиняется, будто окаменев. Даже говорить было нелегко: связки словно одеревенели, а челюсть заклинило в нелепом полуоткрытом положении.

— Были… предприняты определенные меры в связи с этими донесениями, но… но их дальнейшая разработка в то время казалась пустой тратой времени и ресурсов… я считал, что некоторыми данными можно пренебречь...

Он понимал, что выглядит жалко. Не мог даже осуждать девчонку Айсарда за то, что каждая черточка ее лица выражала омерзение — сам бы точно так же смотрел на эдакого слизняка. Но будь оно все проклято! Кому нужно выискивать лишние проблемы, когда на вверенной тебе планете все спокойно — если, конечно, судить в целом? Подумаешь, кучка бандитов, проплаченных сомнительными фондами, — где такой радости нет? Где нет идеалистичной молодежи, которой вечно хочется странного — то глиттерстима, то сафари на Нал-Хатте, то демократии? И теперь его карьера — а то и жизнь — летела ко всем чертям лишь потому, что именно на Атзерри эти обыденные, в общем-то, явления оказались частью чего-то большего.

Что и говорить, везло ему как утопленнику.

— Вот именно, полковник, — звание собеседника Айсард выделил особенно неприятной интонацией. — Вы слишком часто пренебрегаете информацией... и очень избирательно предоставляете ее мне.

Он посмотрел куда-то в сторону — видимо, на интерком или экран компьютера. Раздраженно поморщившись, вновь обернулся к Эльвиллу и дочери.

— Через четверо стандартных суток Сокол должен оказаться в главной тюрьме Управления. Как это обеспечить — дело ваше, агент Айсард. Что до вас, полковник Эльвилл, то над вашей головой висит дело о преступной халатности. Если в ближайшее время подполье не начнет испытывать острые затруднения финансового и военного характера, вы отправитесь в Центр вместе с нашим пернатым другом.

"Откуда вернусь лет через двадцать, и то если повезет. Знаем, договаривать не нужно..."

Дышать стало легче, но не намного. Пистолет поставили на предохранитель, но его дуло по-прежнему упиралось в висок: Айсард был не из тех, от кого можно так просто дождаться помилования – и уж точно он не бросал угроз на ветер.

— Я понял вас, сэр. И благодарю за этот шанс...

Эльвилл замялся, лихорадочно перебирая все известные ему льстивые формулировки: в такой ситуации следовало полизать начальству туфли особенно изысканно, иначе за неблагодарность счесть может.

Но Айсард дожидаться подобающих случаю восхвалений не собирался.

— Надеюсь, вы им воспользуетесь. Решите пренебречь моим предупреждением — я пренебрегу вашими прежними заслугами, благодаря которым вы все еще на свободе. Агент Айсард, с вами мы цену провала оговаривали лично.

Разноцветные глаза девицы опасно сверкнули — Эльвилл успел заметить это за долю секунды до того, как она учтиво склонила голову.

— Я помню, господин директор. Можете быть уверены: я не подведу.

Тронный зал королевского дворца ошеломлял и подавлял своими размерами. На церемонию отречения, которой должен был завершиться скорый суд над предателем и мятежником Терасом Рессевеном, собрались представители от каждого благородного семейства Дромунд-Кааса – несколько сотен человек, не считая охраны, слуг и гвардейцев, – но толпа эта терялась в грандиозном помещении, казалась в разы менее многочисленной, чем была на самом деле.

Стоя по правую руку от восседавшего на троне Табита Рессевена, Адан с ледяным равнодушием взирал на придворных, выстроившихся вдоль стен в две ровные шеренги. Он чувствовал на себе их взгляды – пытливые и неверящие, ошеломленные и настороженные. Кожей ощущал их навязчивое внимание, в котором накрепко переплелись эмоции самого широчайшего спектра – от сдержанного любопытства до благоговения и ненависти.

Адану не было дела до них. Ему доводилось стоять перед людьми, видевшими в нем лидера и вождя, едва ли не мессию. Как и перед теми, кто презирал его, втайне, а то и в открытую – лишь на основании возраста и боевого опыта, в наличии которого ветераны подполья наотрез отказывали молодому принцу.

Кучке аристократов не под силу заставить волноваться человека, сумевшего заставить вилять хвостом и есть с руки самым отпетых отморозков Рутана и близлежащих планет. И уж тем более – того, кто чувствовал однажды, как корежит и раздирает взрывом стены корабля, и кабину пилота заполняет нестерпимый жар, от которого кожа лопается волдырями и кровь вскипает в жилах.

Эти люди искали на его лице следы страха, волнения, неуверенности? Что ж, удачи им в этом.

Его взгляд скользнул по королевским гвардейцам, изваяниями застывшим у трона, перед рядами дворян и у огромных, в три человеческих роста, дверей зала. Все как один – высокие, широкоплечие мужчины, незначительные различия в сложении которых полностью скрадывали длинные алые одеяния, а лица надежно скрывали глухие шлемы.

Сходство с Алой гвардией Палпатина было слишком явным, чтобы списать его на простое совпадение. Похоже, повелитель Галактической Империи обладал специфическим чувством юмора, оценить которое мог только человек, хорошо знакомый с историей и культурой древних ситхов. Странное увлечение для набуанского аристократа и бывшего сенатора, если подумать – но у Адана не было времени размышлять над столь отстраненными, не касающимися его вопросами.

– Терас Рессевен, сын Эртана Рессевена и Лианесс Рохэ'тена-Рессевен, лорд земель Саринта и Ста островов Юга, – разнесся под высокими сводами зычный голос герольда – или, как его называли здесь, "гласа" (по традиции, об истинных корнях которой даже историки могли лишь догадываться – что уж говорить об Адане). – Прибыл ответить на обвинения в государственной измене, мятеже и призывам к оному, покушению на убийство правящего короля и попытке нарушить порядок престолонаследия.

Адан с трудом сдержал кривую усмешку. Церемониал... оказывается, он уже порядком отвык от него. В его прежней жизни все было просто: предатель без лишних слов получал выстрел в лоб или лезвие ножа в глотку, вот и все правосудие. Никакой пустой траты времени.

Створки дверей с грохотом разъехались в стороны, и в зал ступил высокий человек в темных одеждах – практически в точности повторяющих те, что носил Табит, но шитых изумрудной, а не золотой нитью, – и плаще, переброшенном через одно плечо. В безмолвии он прошествовал через ряды придворных, и Адан расслышал тихий ропот, пронесшийся по ним. Видел, как напряглось лицо командора Велхаара и сощурились его глаза. Так не на побежденного врага смотрят – на реальную угрозу.

Лорда Тераса все еще боялись здесь. И – что омерзительно – уважали, несмотря на его поражение.

Он шел сквозь живой коридор, образованный аристократами и гвардейцами, с гордо поднятой головой, ступая уверенно и твердо – не как пленник, но полноправный хозяин. Приблизившись к трону, с достоинством кивнул – но не опустился на колени, как того требовал обычай.

– Здравствуй, брат.

Два короля – нынешний и несостоявшийся – смотрели друг другу в глаза, с одинаковой, словно отраженной в зеркале холодной яростью. Адана неприятно поразило их сходство: хотя Терас приходился Табиту троюродным братом, внешне они казались едва ли не близнецами – но если повелителя Дромунд-Кааса время не пощадило, иссушив тело и выбелив голову сединой, то лорд Саринта казался копией его самого пару десятков лет назад. Все еще полный сил, способный долго еще держать мир в кулаке... в то время как Табит стоял на пороге смерти. И сейчас, на фоне более молодого родственника, это было особенно очевидно.

"Пусть тебя не обманывает сравнительно легкая победа над войсками Тераса, – наставлял Адана король незадолго до церемонии. – Несмотря ни на что, он по-прежнему имеет весомый авторитет среди знати... в отличие от тебя".

– Ты не брат мне, изменник, – нечто странное и жуткое мелькнуло в глазах старика в тот момент – словно пламя разгоралось под вулканическим стеклом. Адан не видел – чувствовал, как откликается на его злость пронизывающая зал энергия и стягивается к худым пальцам тугими нитями. – Обратив оружие против меня, ты лишил себя права называться так. Как и стоять в моем присутствии.

Резкое движение руки – наотмашь, словно пощечина, – и незримая сила ударила по ногам предателя, вынуждая того рухнуть на колени. Второй удар "хлыста" пришелся по животу, вышибая воздух из его легких и срывая болезненный хрип с губ.

– Тебя привели сюда на суд, – голос Табита гремел закаленной сталью, и ни разу фальшивая нотка старческой хрипотцы не закралась в него. – Но для измены не существует оправданий и смягчающих обстоятельств. Бунтовщик не вправе рассчитывать на милость и снисхождение, и приговор ему может быть лишь один. Смерть.

Зал погрузился в звенящую тишину. Казалось, каждый из присутствующих боялся даже вздохнуть лишний раз, чувствуя удушающий захват петли на собственной шее... и не без оснований. Не один благородный дом втайне оказывал поддержку Терасу, надеясь на милость нового короля – и многие теперь рисковали попасть под иссохшую, но все еще тяжелую руку старого.

– Памятуя о нашем родстве, я даю тебе шанс принять свою участь с достоинством. Преклони колени предо мной, как перед своим повелителем, и моим сыном – как единственным наследником престола. Отрекись от притязаний на трон – лично и как глава рода. Лишь тогда ты будешь казнен как подобает лорду твоего происхождения, а твоей семье позволят удалиться в изгнание, сохранив титул и часть земель. Откажешься – и будешь повешен, как последний раб... но не раньше, чем твою супругу, детей и внуков вздернут у тебя на глазах.

Ни один мускул не дрогнул на лице Табита, когда он перечислял кары, ожидавшие мятежного лорда и его семью, и не было никаких сомнений: если Терас заартачится, приговор приведут в исполнение без промедлений и колебаний. Адан же изо всех сил старался не думать, что старшему из внуков Тераса едва исполнилось десять, а дочери – шестнадцать. Будет через две недели, как его любезно просветили.

"Ты должен знать, на что идешь, распоряжаясь судьбами людей. Хочешь править – сумей посмотреть в глаза ребенку, которого лишаешь жизни за грехи родителей".

Об этом ему говорил еще Альберт Вельн – человек, которого Адан все никак не отвыкнет мысленно называть отцом. А вчера повторил – почти теми же словами – тот, кого он должен так называть отныне и впредь.

Терас стоял на коленях, не поднимая головы, – но напоминал скорее хищника, приготовившегося к прыжку, нежели сломленного пленника. Судя по тому, как командор Велхаар перехватил силовую пику – для атаки, а не спокойного ожидания, – не только Адану пришло на ум такое сравнение.

– Я был верен присяге почти сорок лет, – голос мятежника прозвучал хрипло и глухо. Выдавив эти слова, он закашлялся и невольно схватился за грудь, но тут же вскинул голову – и с вызовом глянул брату в глаза. – Можешь клеймить меня изменником и предателем крови, но не смей отрицать, что не одно десятилетие я служил тебе верой и правдой. С великой радостью служил бы и дальше... человеку, которым ты был когда-то. Но не живому трупу, которым ты стал!

Резким движением он поднялся на ноги и гордо расправил плечи. Велхаар тут же шагнул вперед, намереваясь то ли защитить короля, то ли вновь поставить изменника на колени силой... и словно остолбенел, наткнувшись на его взгляд. Пика застыла в напряженных руках на полувыпаде.

– Не забывайся, пес, – прошипел Терас гвардейцу в лицо. Тот стиснул зубы и сжал губы добела, но все же отступил назад, сознавая свое бессилие.

Вплоть до оглашения окончательного приговора Терас был неприкосновенен. Он – член королевской династии, и покуситься на его жизнь без приказа правящего монарха – все равно что бросить вызов самому Табиту. До вторжения Империи подобные традиции бытовали и на Рутане.

Впервые Адану в голову закралась крамольная мысль, что без некоторых обычаев жизнь стала бы куда проще.

– Некогда ты был мудрым и сильным правителем, Табит, но твое время ушло. Ты стар. Возраст и болезнь медленно сжигают тебя изнутри, и все мы здесь знаем, что жить тебе осталось недолго. Но ты не желаешь отступаться от власти – пусть даже для блага всего Дромунд-Кааса!

Его голос громом разнесся по погруженному в тишину тронному залу – и встретил отклик в виде беспокойного, волной прокатившегося по рядам аристократов движения и осторожных шепотков.

– Даже на пороге смерти ты цепляешься за трон, который не в силах удержать. Что же до твоего чудом спасшегося наследника... – Терас скривил губы в желчной усмешке, – ...в какой горячке ты додумался до этой авантюры, брат? Последнему болвану ясно, что твой мальчишка сгинул в космосе десять лет назад! Неужели такова твоя воля – оставить наш мир в руках самозванца?! Чужака, в чьих жилах не течет и капли древней крови?!

Ропот усилился, и одобрение слышалось в нем куда явственнее прежнего. Темная энергия вновь заклубилась вокруг Табита, готовясь обрушиться на наглеца; алые отблески в черных глазах старика уже невозможно было списать на игру света. Тонкие губы приоткрылись и беззвучно шевельнулись... но Адан не собирался ждать, пока отец ответит на вызов, брошенный его сыну.

– Для меня никогда не было секретом ваше отношение ко мне, дядя, – сказал он с легкой улыбкой, делая шаг вперед. – Ни в ту пору, когда вы учили меня верховой езде и искренне радовались каждому моему падению, надеясь, что я в конце концов сломаю шею, – еще шаг ближе, улыбка становится теплее и шире. – Ни позже, когда вы обучали меня фехтованию и не раз ломали мне пальцы во время спаррингов – благодаря чему я выучился владеть левой рукой даже лучше, чем правой... ни даже в годы, когда вы дразнили мое буйное юношеское воображение мечтами о реколонизации системы Дромунд. Я всегда знал, что вы ненавидите меня – но был достаточно глуп, чтобы верить: узы крови и долга для вас важнее амбиций. Вы доказали мне, что это не так. И за этот урок я благодарен вам больше, чем за все предыдущие.

С нескрываемым удовольствием Адан наблюдал, как каждое его слово оставляет трещину на надменной, самоуверенной маске его "родственника". О да, Табит хорошо готовил его к этой встрече – а уж хода более предсказуемого, чем объявить принца самозванцем, сложно было придумать.

– Вы можете желать мне смерти. Можете презирать. Этого я вам запретить не в силах. Но не вам, мятежнику и убийце, бросаться обвинениями во лжи.

– Не тебе давать мне указания, щенок! – презрительно выплюнул Терас. – Если ты и впрямь тот, за кого себя выдаешь, то Дромунд-Каас постигла еще большая беда, чем я думал. Принц Адан! Думаешь, все уже успели забыть, что ты собой представляешь? Никчемный мальчишка, у которого молоко на губах не обсохнет даже к старости. Вечно с головой в розовых мечтаниях, вечно прячущийся за отцовской спиной. После его смерти ты и года не продержишься на троне. Ты не знаешь, что такое власть, и знать не желаешь. Ты – ничтожество, позор нашего рода... ни один лорд не встанет на колени перед тобой. И уж точно не встану я.

Адан обвел взглядом притихший зал. Знать хранила напряженное молчание и наблюдала за происходящим алчными глазами голодных волков – готовых вонзить зубы хоть в Тераса, хоть в него... хоть в самого Табита, если тот замешкается с ответным ударом.

Он почувствовал себя странно в этот миг. Волна ярости захлестнула его с головой – но тут же схлынула, сконцентрировавшись пульсирующим сгустком пламени где-то в груди. Разум оставался ясен и до пугающего холоден. Бесстрастно, словно со стороны Адан смотрел на своих будущих подданных и понимал: ему никогда не править этими людьми, если он не загонит эти оскорбления Терасу в глотку. Сам. И прямо сейчас.

Адан не знал что происходит с ним – чувствовал лишь, как его переполняет сила. Неестественная, разрушительная, требующая немедленного выхода. Видел глаза Тераса, в которых насмешку и пренебрежение сменило сперва удивление, а потом – страх... но не видел своих собственных, из темно-карих превратившихся в янтарные.

– Значит, быть посему, – прошептал он неуловимо изменившимся голосом. – Жаль ваших детей.

Он лгал. В тот момент ему не было жаль ни красавицу-дочь Тераса, которой никогда не исполнится шестнадцать, ни его малолетних внуков. Осталось лишь наслаждение бессильной яростью мятежника и его затаенным, но таким сладким ужасом.

Он не замечал ничего вокруг. Не видел больше направленных на него взглядов. Не сознавал, как пристально, с жадным интересом смотрит на него Табит, растянув губы в предвкушающей улыбке. Весь мир исчез, остались лишь Адан, его противник и Сила – переполняющая тело и беснующаяся вокруг них подобно урагану.

Все мысли и чувства Адана вмиг оказались подчинены одной цели – уничтожить человека, посмевшего оспорить его право на новую жизнь. Сломать, раздавить, стереть в порошок... отобрать его собственную. Медленно. Чтобы он успел осознать...

Адан не знал, что за наитие заставило его выбросить вперед руку и позволить Силе сорваться с пальцев – не рассеянным потоком энергии, но оружием, послушным малейшему движению кисти. Что заставило сжать пальцы – и вместе с ними сомкнуть на шее Тераса невидимые тиски. Он не понимал, что происходит с ним, да и дела до этого ему не было. Все, что имело значение сейчас - видеть, как лорд задыхается, царапая горло, не в силах даже захрипеть от боли. Слышать, как отчетливым с хрустом ломаются кости гортани, не выдержав чудовищного давления.

Но нездоровый, схожий с наркотическим экстаз продлился недолго.

С грохотом упало на пол мертвое тело – и в тот же миг кровавая пелена слетела с глаз. Реальный мир обрушился на Адана гулкой тишиной, чувством опустошенности и невыносимой усталости.

– Кто, – хрипло выдохнул он, обводя придворных тяжелым взглядом, – еще желает оспорить мои права на трон?

Ответом ему был шорох пышных одежд, когда представители высшей аристократии Дромунд-Кааса один за другим преклонили колени.

На Дромунд-Каасе испокон веков превыше всего ценили силу и чистоту крови. Видимо, Адан продемонстрировал первое достаточно убедительно, чтобы больше ни у кого не возникло и мысли сомневаться во втором.

Тревожные открытия

Атзерри, 3 ДБЯ

Если бы Соколу пришлось назвать свое настоящее имя, он не сумел бы сходу подобрать нужное. Йохан Хейл, Джонас Вейри, Теар Лаффер, еще с десяток других, более старых личин... имена революционеру приходилось менять чаще, чем франту – перчатки. Его настоящая личность давно уже была погребена под ворохом фальшивых, да и смысла в ней было немного – разве что для собственного душевного спокойствия хранить в памяти, не забывать, что жил когда-то в галактике человек по имени Рональд Гербрат, командир Сто третьего артиллерийского дивизиона Объединенных войск Конфедерации.

Несколько жизней прошло с тех пор. Теперь никто почти не вспоминает, что не так давно существовало такое государство – Конфедерация Независимых Систем, которое могло бы стать хорошей альтернативой Империи с ее мессианством и претензиями на исключительное право решать, как жить мирам галактики. Не принято о нем говорить, и уж точно – не принято говорить хорошо. Победитель написал историю так красочно, что в нее поверили даже многие из тех, кто когда-то воевал на стороне проигравшего.

Сокол презрительно скривился, отпив вина. Кислятина, другой здесь не водится. Но дурманит не хуже дорогого альдераанского: эвон как на сентиментальность пробило, такие мысли в трезвую голову бывшего офицера КНС, а ныне профессионального борца с режимом, как он сам себя называл, давно уже не приходили. Алкогольными парами и обстановкой навеяло, не иначе.

Если и было что-то неизменное во всех личинах Рональда, так это его любовь к вину и красивым женщинам, а сегодня, перед отлетом на соседнюю с Атзерри Домейю, он решил побаловать себя и тем, и другим. Положение главного вербовщика Сопротивления (весьма громкое, на вкус Рональда, название для столь жалкой и скудно финансируемой кучки боевиков и активистов) давало ему возможность выбирать любую понравившуюся дурочку из числа юных и пылких революционерок, и, пожалуй, это была самая приятная часть его работы на Атзерри.

Опустевший бокал вернулся на прикроватный столик, а рука Сокола по-хозяйски легла на обнаженное бедро Эриш Лив. Красотка улыбнулась и шутливо шлепнула его по ладони – смешная скромность, если вспомнить, что эта девица вытворяла буквально полчаса назад. Все-таки правильно он сделал, обратив внимание на эту девочку: и хорошенькая, и горячая, и умом не обделена – несколько месяцев подготовки, и можно смело отправлять ее вербовщицей хоть в то же "Освобождение", откуда Рональд вытащил ее саму.

– Как же я буду тут одна, без тебя? – Эриш игриво провела пальчиком по его груди, и Рональд, рассмеявшись, схватил ее за запястье и поцеловал. – Мы уже вторую неделю вместе... неужели ты так просто передашь меня другому куратору? А вдруг он не только... – она понизила голос до страшного шепота и широко распахнула глаза, – обучать меня возьмется?

– Ну прости, милая, с собой взять не могу, – он намотал на палец ее золотистый локон и слегка потянул на себя, заставляя девушку положить голову ему на плечо. – У тебя пока доступа к таким делам нет. Не волнуйся насчет куратора: я позабочусь о том, чтобы он с уважением отнесся... – "к моему праву на твое тело", – к твоему достоинству. Никто не посягнет на тебя, если ты сама того не захочешь.

Странно, что Рональд лишь в последний момент проглотил оскорбительное для девицы замечание. Впрочем, с Эриш он всегда был до странности откровенен. Все-таки у нее талант зубы заговаривать, такой надо беречь, холить и лелеять.

– Если я сама не захочу? – с наигранной обидой переспросила Эриш и очаровательно надула губки. – Считаешь, что я шлюха, раз тебе так легко удалось затащить меня в постель?

С губ едва не сорвалось "да", и Рональд предпочел замять скользкую тему поцелуем. Эриш с готовностью обвила его плечи руками, прижалась к нему всем телом, подалась бедрами вперед... и вдруг оттолкнула любовника с неожиданной силой. Рональд, разгоряченный и ошарашенный, непонимающе уставился на нее, тяжело дыша.

– Вина хочу, – капризно заявила Эриш, кокетливо прикрываясь одеялом. – Налей мне, пожалуйста... а то я еще не готова ко второму разу.

Она смущенно опустила глаза, и в этой своей ложной скромности казалась настолько очаровательной, что Рональд поддержал игру, несмотря на практически сводящее с ума желание. Ничего, возьмет свое парой минут позже.

Поднявшись с постели, он щедро плеснул вина себе и девице. Не дожидаясь ее, пригубил и вновь почувствовал, как по языку разливается непривычно вязкий для этого сорта вкус. Что за бурду они все-таки пьют?

Эриш крутила бокал в руках, но делать глоток не торопилась. Рональд запоздало осознал, что не помнит, чтобы она выпила за этот вечер хоть каплю.

В душе шелохнулось смутное беспокойство, но Сокол лишь отмахнулся от него. Эриш – всего-навсего хорошенькая дурочка, готовая за идеи Сопротивления хоть свободы лишиться, хоть отдаться малознакомому человеку. Он ведь сам влил в нее хорошую дозу сыворотки правды при первой встрече, что за ерунда лезет ему в голову?

Залпом допив остатки вина, Рональд вернулся в постель. Эриш обольстительно улыбнулась. Медленно провела кончиком языка по алым губам, слегка пригубив из своего бокала.

– Скажи мне, Йохан, – протянула она с легкой хрипотцой, делавшей ее низкий голос еще приятнее, – зачем тебе уезжать? Мы ведь совсем одни... – девушка подалась вперед, и одеяло соскользнуло с ее голой груди, – в Освобождении нам говорили, что Атзерри пока не может рассчитывать на помощь со стороны. Значит, это не совсем так?

Кровь шумела в голове, заглушая голос разума. Все мысли Рональда вертелись лишь вокруг Эриш и ее великолепного тела, а еще того, что он хочет с ним сделать в первую очередь. Но Эриш отодвинулась от мужчины и оттолкнула, стоило ему прикоснуться к ней.

– Куда ты едешь? Зачем? – переспросила она требовательно, глядя ему в глаза, – и все тело Рональда словно кипятком окатило, а ответ сорвался с губ прежде, чем он успел прикусить язык.

– На Домейю. Я должен забрать инфочип с важной информацией.

Эриш склонилась к нему так близко, что он почувствовал ее дыхание на своем лице. Их губы почти соприкасались, зрительный контакт не прерывался ни на секунду. Мысли и инстинкты бросились в бешеную пляску; Рональд с ужасом осознал, что едва контролирует себя.

– Какой информацией? – выдохнула Эриш жарко. На мгновение Рональду почудилось, что в ее глазах промелькнул алый отблеск, но тут девушка впилась в его губы властным, почти болезненным поцелуем, и этого хватило, чтобы сломить сопротивление опытного подпольщика. – Что за информация, Йохан?!

Ее голос эхом зазвучал в ушах, проник в память и буквально вырвал у мужчины ответ. Волю парализовало, разум едва пробивался сквозь дурман отчаянным воплем: "Сыворотка правды!".

– Я не знаю. Инфочип зашифрован. Он предназначен не для меня.

Рональд тяжело дышал, перед глазами все расплывалось. Его охватил жар – но не от возбуждения, а тот, что бывает при болезни или отравлении. Знакомое ощущение, и в то же время куда более сильное, чем тогда, шестнадцать лет назад. Имперские методы допроса определенно шагнули далеко вперед по сравнению с республиканскими временами.

– Для кого же тогда? – Эриш схватила Рональда за горло и стиснула пальцы. Не слишком сильно, чтобы тот мог дышать и говорить, но достаточно крепко, чтобы не дать отвернуться.

– Настоящего главы сопротивления. Я не знаю ни его имени, ни его лица. И больше ты из меня ни слова не вытянешь, шлюха!

Голову пронзила такая боль, что в глазах потемнело, и все же Рональду удалось совладать с собой. Непослушное тело отказывалось подчиняться, конечности отяжелели, будто налитые свинцом, и оттого удар вышел возмутительно слабым: вместо того, чтобы отлететь на добрые полметра и скорчиться на полу в мучительных попытках вдохнуть, девица лишь вскрикнула и отшатнулась.

С трудом, придерживаясь за стену, Рональд поднялся на ноги. К тому моменту девка, которую он знал как Эриш Лив, уже выхватила бластер из его сумки и направила на владельца. Со стороны она, должно быть, производила то еще впечатление: растрепанная, разрумянившаяся и полностью обнаженная, девица больше походила на актрису из порнофильма с "оригинальным" сценарием. Вот только Рональду было не до смеха: Эриш держала оружие в руках вполне уверенно и пользоваться им по назначению явно умела. Конечно, в нормальном состоянии он без труда справился бы с ней и голыми руками, но сейчас, накачанный наркотиками, едва мог сделать пару шагов без посторонней помощи.

– Спокойнее, – холодно сказала Эриш. – Этот препарат всегда переносится тяжело, а в сочетании с вином дает просто омерзительный эффект. Стой смирно, если не хочешь получить разрыв сердца.

Не выпуская бластера из руки, она взяла со спинки кресла шелковый халат и набросила на голое тело. Уселась в кресло, вызывающе закинув одну длинную ногу на другую и держа бластер наготове. Ее лицо расплывалось в бледное пятно, но Рональд был почти уверен, что мелкая гадюка торжествующе улыбается.

Он стиснул кулаки в бессильной ярости и едва не взвыл от боли: дрянь, которой его накачала Эриш, все еще действовала.

– Обойдемся без оскорблений и обличительных речей? – насмешливо осведомилась девица. Каждое ее слово било по голове Рональда отбойным молотком. – Это делает тебе честь, Йохан. К слову, хотелось бы поблагодарить тебя за вечер: ты сегодня был на высоте. Вторая часть нашего свидания, впрочем, тоже не подкачала. Мы непременно его продолжим... чуть позже. И, увы, в менее романтичной обстановке.

Рональд держался на ногах из последних сил. Даже будь Эриш безоружна, он не смог бы ничего сделать против нее: сейчас даже десятилетний ребенок без труда уложил бы его, опытного бойца, на лопатки. Оставалось только стиснуть зубы от боли и унижения и повторять про себя один и тот же вопрос: как он не понял раньше?! До последнего не мог разглядеть в девчонке имперскую шпионку, так хороша была ее поддельная биография и великолепна игра. Да, чтоб ей провалиться, даже в постели она стонала от наслаждения поубедительнее большинства его предыдущих пассий!

Он молчал, не желая радовать эту суку беспомощными угрозами или бранью. Судя по шуму, доносившемуся из-за двери, на охрану не стоило и надеяться: Империя редко посылала за ценными пленниками одного агента, не посадив тому на хвост группу захвата. Двое телохранителей – смешная защита против отряда имперского спецназа.

Имперцы ворвались в комнату через пару минут. Двое без лишних церемоний скрутили Рональда, не позволив ему даже одеться, а командир отряда коротко поприветствовал Эриш уставным салютом.

– Госпожа специальный агент, у вас будут дополнительные распоряжения?

– Да, – сухо кивнула женщина, грациозно поднимаясь с кресла. – Без промедлений доставьте пленника в казематы Управления. Транспортировка в Центр Империи отменяется.

Она странным образом преобразилась в тот момент: можно было подумать, что на ней надет не шелковый халатик, едва прикрывающий самое сокровенное, а увешанный наградами имперский мундир, так уверенно она держалась. И ни у одного из спецназовцев даже мысли не возникло задержать на ней взгляд дольше, чем то позволяли приличия.

Отупевший от боли и слабости, Рональд даже не попытался оказать сопротивление. Единственная мысль вяло шевельнулась в измученном мозгу: "А ведь я действительно понятия не имею, на кого работаю. Не то что в старые добрые времена..."

* * *

– Агент Айсард, вы меня в могилу сведете.

Вид у полковника Эльвилла был столь мученический, что Исанн могла бы даже пожалеть его, пребывай она в более благодушном настроении и испытывай к этому человеку чуть больше симпатии. От былого сытого лоска не осталось и воспоминания: всего за несколько дней глава атзеррийского Управления осунулся, его здоровый румянец сменила болезненная бледность, а манеры сделались дергаными и резкими. Определенно, пристальное внимание Арманда Айсарда к делам Атзерри и ему лично полковника на подвиги не воодушевляло – скорее уж заставляло задуматься об отставке с последующей миграцией куда-нибудь в подконтрольные хаттам территории.

– Вы хоть понимаете, чего требуете? Господин директор выразился предельно ясно: Сокол должен быть доставлен в Центр Империи как можно скорее. И тут вы приказываете запереть его в нашей тюрьме и немедленно подготовить все необходимое для допроса! – Эльвилл всплеснул руками и бессильно откинулся на спинку кресла, с трудом подавив тяжелый вздох. – Это нарушение прямого приказа, агент Айсард, и я не собираюсь вам потворствовать. Через несколько часов Сокола отправят в Центр, и там можете делать все, что вашей душе угодно. Но подставлять меня и моих сотрудников я вам не позволю.

Под конец речи он, спохватившись, попытался придать своим словам хоть какой-то вес, нахмурившись и тяжело опершись на столешницу обеими руками. Вышло скорее жалко: бегающий взгляд и бисеринки пота, выступившие на лбу, сводили на нет все старания полковника. Не требовалось большой проницательности, чтобы понять: он отчаянно цеплялся за надежду, что стоит Исанн исчезнуть с горизонта, как все незамедлительно вернется на круги своя. Угомонятся подпольщики, их связи с иномирными инвесторами так и останутся "чьим-нибудь еще" делом, а недовольство директора забудется как страшный сон, если некоторое время не мозолить ему глаза и выдавать хорошие показатели в ежеквартальных отчетах.

Эльвилл был достаточно умен, чтобы понять: в своей гонке за статистикой, радующей глаз начальства, он действительно прозевал нечто опасное. Но он был слишком труслив, чтобы признать это – ведь тогда может дойти до того, что придется держать ответ за свои ошибки.

Благо, у Исанн в арсенале имелись волшебные слова, безотказно действовавшие на любого сотрудника Разведки.

– По-вашему, полковник Эльвилл, я посмела бы идти наперекор приказу? – поинтересовалась она ледяным тоном. – В деле появились новые обстоятельства, и планы пришлось срочно корректировать. Этот вопрос я незамедлительно обговорила с директором и получила добро на любые необходимые действия. Этого достаточно, чтобы заручиться вашей поддержкой, или вы предпочтете связаться с ним лично и запросить подтверждение?

Эльвилл с присвистом выдохнул весь воздух, загодя набранный в легкие для встречной отповеди. Как и любой нормальный человек, он предпочел бы видеть Арманда Айсарда как можно реже – и уж точно не горел желанием дергать его по такому поводу, когда над головой и так черной тучей висит немилость. Исанн не лгала: зная, что отец не упустит возможности содрать с нее три шкуры за малейший промах или своеволие, она немедля доложила ему обо всем, что услышала от Сокола. Но если бы по каким-то причинам ей вздумалось провернуть это дело втайне, она не смогла бы найти лучшего способа заткнуть Эльвиллу рот: не столь он глуп, чтобы нанести директору такое оскорбление – усомниться в его способности держать в повиновении агента и, по совместительству, дочь.

– Не вижу причин сомневаться в ваших словах, – бросил полковник раздраженно и устало. – Хорошо, агент Айсард. Я распоряжусь, чтобы вам предоставили все необходимое. Однако как глава планетарного Управления я имею право требовать от вас объяснений. Что и в связи с чем вы намерены предпринять?

– Само собой, – Исанн благосклонно кивнула, не видя никакого резона цепляться к словам и сводить конструктивный, в общем-то, диалог к перепалке о правах и полномочиях. Как-никак, дело Сокола касалось Эльвилла напрямую. – Под воздействием сыворотки правды Сокол сознался, что в ближайшее время должен отбыть на Домейю, чтобы получить на руки значимую для подполья информацию, которую я намерена перехватить. Что любопытнее всего, роль Сокола в этом деле маленькая – курьер, не более. Эта информация, если верить его словам, предназначена для глаз "настоящего главы сопротивления"... полагаю, вам не нужно пояснять, что это означает.

Судя по тому, как ссутулились широкие плечи Эльвилла, он все понимал куда лучше, чем ему хотелось бы. Его последняя надежда на то, что Исанн намеренно или по незнанию преувеличивает масштабы бедствия, только что рассыпалась в прах, а мирная и спокойная Атзерри на глазах превращалась в пороховую бочку не хуже традиционно нестабильных миров во Внешних регионах.

– Головную боль это означает. Хроническую, – пробормотал он сипло. – Думаю, вам следует знать, агент Айсард: как вы и советовали, я отдал приказ хорошенько потрясти Ригара Иль'Дженну. Арестовали ему пару счетов, спустили полицию на несколько подконтрольных банд разом, а после – пригласили его самого на неформальную беседу. Хватило сунуть ему под нос кое-какую документацию и припугнуть каторгой, чтобы он начал соловьем заливаться. Сразу же признал, что его недавно обретенные богатства ему не принадлежат: от каждой поступающей на его счета суммы Ригар удерживает пятнадцать процентов, а остальное, как он выразился, "уходит куда-то налево, а куда именно, мне знать не положено". Проверили по нескольким каналам – все сошлось: большая часть средств обналичивается и уходит в неизвестном направлении, а маленькое криминальное королевство Иль'Дженны как пребывало в затяжном кризисе, так из него и не вышло. Его бандитам не на что закупать вооружение, контрабандисты уже третий год не в состоянии расплатиться за покровительство "Черного Солнца", а сам Иль'Дженна распродает одну виллу за другой, чтобы хоть как-то покрыть убытки.

– И он даже не попытался удержать за посредничество большую долю, чем жалкие пятнадцать процентов?

– У моего агента сложилось впечатление, что Иль'Дженна до ужаса боится своего нового "партнера". Он уверен, что через него отмывает незаконно нажитое крупный имперский чиновник уровнем не ниже моффа, а потому предпочитает играть по правилам. "Я же не идиот – нагибать того, кто легко может нагнуть меня", так он охарактеризовал свое положение, – процитировал Эльвилл с чувством и выраженным местным акцентом. – Если пожелаете, я распоряжусь, чтобы вам переслали копию отчета вместе с диктофонной записью. Там немало любопытных моментов.

– Было бы очень кстати, – сухо кивнула Исанн, немного удивленная такой расторопностью и услужливостью: обычно из Эльвилла любую уступку и помощь приходилось вырывать с боем. Видимо, перспектива пойти под трибунал за преступную халатность волшебным образом повышает мотивацию и работоспособность. – Благодарю, что донесли это до моего сведения.

– Неопровержимых доказательств того, что средства уходят именно подполью, нет. Не исключено, что мы и впрямь имеем дело с коррупционной схемой.

"Лезть в которую мне совершенно не хочется", – крупными буквами читалось на его лице.

– Я бы на вашем месте не надеялась на это. Иль'Дженна связан с повстанцами по меньшей мере через два фонда-однодневки. Вряд ли он вкладывал в них средства потому, что прельстился идеей продвижения альдераанской высокой культуры в массы.

"Скорее уж все подполье может оказаться одной большой коррупционной схемой. И тогда вас, полковник, действительно немного жаль".

Исанн поднялась и с прохладной вежливостью кивнула Эльвиллу, выглядевшему еще более сумрачно, чем в начале разговора:

– А теперь, если позволите, я займусь пленником. Время не терпит.

– Я извещу персонал незамедлительно. И, агент Айсард, я ожидаю, что вы предоставите в мое распоряжение все полученные сведения. Если ситуация действительно настолько серьезна, как теперь кажется, это дело выходит далеко за рамки вашей компетенции.

– Само собой, полковник. Надеюсь, вы сможете найти ей хорошее применение. Вам ведь не нужно напоминать, что директор Айсард ожидает от вас решительных действий? Если положение на Атзерри продолжит ухудшаться, я вернусь сюда уже с другими задачами. Не думаю, что хоть один из нас будет рад новой встрече.

* * *

Для пленника Сокол держался весьма неплохо. Он дожидался Исанн в допросной, прикованный наручниками к столу, но вид имел настолько вальяжный, будто ему не хватало разве что кружки с гизерским элем, чтобы чувствовать себя абсолютно комфортно.

– Ну здравствуй, милая, – широко улыбнулся он, когда Исанн села напротив него. – Признаюсь, не ожидал, что ты станешь сама марать свои нежные ручки. Разве ни один из штатных дуболомов не вызвался сделать грязную работу за тебя?

– Я непременно вызову их, если наш диалог зайдет в тупик, и для его продолжения потребуется сломать тебе пару костей. Но пока я предпочла бы пообщаться более цивилизованно.

– Вот как? Тогда почему бы тебе не снять одежду и не усесться ко мне на колени? Ты же знаешь, с голыми женщинами я куда более разговорчив.

Сокол оскалился во все тридцать два зуба, больше половины которых наверняка были искусственными, учитывая его образ жизни. В серых глазах повстанца горело хмельное веселье, какое порой охватывает пленников, сознающих всю тяжесть своего положения и оттого боящихся заглядывать в безрадостное будущее дальше, чем на пару минут вперед.

– Увы, здесь камеры. Не хочу отвлекать ребят на посту от дежурства.

– Хоть покраснела бы для приличия. Определенно, в образе Эриш ты мне нравилась куда больше.

Он глубоко вздохнул и повел плечами в тщетной попытке их размять: из-за наручников, закрепленных под столешницей, заключенному приходилось сильно сутулиться.

– Давай уже, спрашивай, чего хотела. Может быть, я даже расскажу тебе что-нибудь полезное.

Исанн чуть склонила голову набок, разглядывая пленного с неподдельным интересом. А все-таки какой любопытный экземпляр, этот Сокол! Редко узники, оказавшись в казематах Разведки, сохраняли достаточно самообладания, чтобы играть в эту игру: изобразить сговорчивость и готовность к сотрудничеству, чтобы наврать на допросе с три короба и избежать лишних мучений. Именно поэтому Исанн полагала, что мучения редко бывают лишними: боль и страх блокируют логическое мышление и лишают самообладания даже самых упрямых.

Впрочем, она нечасто пренебрегала мирной беседой. Возможность "прощупать" узника, составить о нем впечатление и привести в порядок собственные мысли делу никогда не повредит.

– Даже так? – спросила она с показным скепсисом, удивленно вскинув брови. – То есть развлекать меня речами о своей безграничной преданности сопротивлению и готовности умереть, но ни слова мне не сказать, ты не намерен?

– Чтобы ты потом развлекала меня побоями, инъекциями чудных имперских сывороток и колюще-режущими предметами, целый набор которых мне прямо перед твоим приходом продемонстрировал обходительный молодой человек с пудовыми кулаками? Не испытываю ни малейшего желания.

– Не слишком вяжется с образом идейного повстанца.

– А разве в этой комнате есть публика, перед которой стоит поддерживать сценический образ? Я наемник, дорогая, а не идеалист. Не стану скрывать, к Империи я питаю давнюю неприязнь еще с тех времен, когда она лишила меня будущего, за которое я сражался, и заменила звание героя войны на клеймо военного преступника. Но с ячейками сопротивления я работаю сначала за кредиты, и только потом – за идею. В перспективы которой мне не очень-то верится.

– Значит, ты работал не только с атзеррийскими повстанцами? – переспросила Исанн так буднично, словно этот вопрос ничего не значил. – Где еще ты успел отметиться?

Тут она промахнулась, спросила слишком прямо: зрачки Сокола расширились, взгляд на миг беспокойно заметался.

"А вот сейчас последует откровенная ложь", – подумала Исанн, с невозмутимым видом делая пометку в черновике протокола. К этому вопросу она еще вернется.

– Засветился в паре группировок сразу после войны. В ту пору остатки Конфедерации еще пытались брыкаться, но не слишком успешно. Я воевал сначала на Раксус-Прайме, а когда дела пошли совсем туго, товарищ помог перебраться к подпольщикам на Вреану. Там освободительное движение тоже не задалось... о чем ты наверняка знаешь, потому что похожа на девочку-отличницу, хорошо учившую историю родного ведомства.

– Просепаратистское подполье на Вреану было полностью уничтожено в течение двух лет после капитуляции КНС. Чем ты занимался после этого?

– Бежал на Атзерри, – поспешно ответил Сокол. Слишком поспешно, чтобы это не вызвало подозрений. – Хотел затеряться на планете, где меня никто не знает.

– Ты сказал, что в первую очередь работаешь за кредиты. Как наниматель вышел на тебя, если ты, как любой разумный человек в такой ситуации, наверняка приложил все усилия, чтобы скрыть свое прошлое?

– Он не знал о моем прошлом. Я тогда неплохо устроился в одной из группировок Ригара Иль'Дженны, вышибал долги из наивных нерфов, решивших, что можно занять денег у крупнейшего мафиози на планете и безнаказанно сбежать с ними. Через пару лет со мной связался вербовщик и предложил небольшую работенку на стороне... как выяснилось – на благо местных повстанцев. Начал я простым дуболомом, но быстро доказал, что способен на большее. Так появился Сокол, ныне слывущий чуть ли не основателем и главой сопротивления. Неосведомленность и человеческая любовь к сплетням сыграла с тобой злую шутку, красавица. Ты поймала в сети пешку, которая всего-навсего отвечает за свой участок работы и не претендует на большее.

– Досадно, – с каменным лицом констатировала Исанн. – Мы, признаться, рассчитывали на нечто большее. Так сколько лет ты работаешь на восстание?

– В общей сложности? Около десяти.

"Неправдоподобно, – лихорадочно билась в голове мысль. – Ложь начинается как минимум от Вреану. Он не поправил меня, когда я на три года сократила подполью срок жизни. Потом – легенда. Йохан Хейл – якобы гражданин Атзерри с рождения, владеет маленькой страховой компанией и даже имеет полную лицензию на деятельность, выданную без малого десять лет назад. Значит, в это время Сокол уже действовал на Атзерри под своей нынешней личиной и был достаточно важной персоной, чтобы руководители подполья озаботились детальной проработкой его личности. Никто не станет так возиться с простым наемником. Да и не берут в организации подобного рода людей с туманной биографией: вербовщики как правило знают о кандидате даже больше, чем он сам".

Исанн немного помолчала, прокручивая в мыслях все, что она знала об этом человеке наверняка. Бывший конфедерат. Достаточно высокого ранга, если вспомнить его слова о "звании героя войны" и "клейме военного преступника" (на листе появилась новая пометка: не забыть под скиртопанолом выяснить настоящее имя, звание и подразделение вооруженных сил Конфедерации, где служил Сокол. Просто на всякий случай, для полноты досье). В первые послевоенные годы работал с несколькими ячейками сопротивления, прожившими недолго. Но с Атзерри начиналась в корне иная история. На этой планете отродясь не было присутствия Конфедерации, как не было и открытого восстания: вместо того, чтобы сломя голову бежать на танк, потрясая дрыном, как это делали конфедератские недобитки, неизвестный кукловод старательно растил маленькую, но жизнеспособную тайную ячейку восстания, обеспеченную ресурсами и квалифицированными кадрами. Здесь Соколу предоставили очень ладное прикрытие и сразу же поставили на достаточно высокую позицию: легендой в рядах местного подполья он стал давно, раз ему приписывают создание "Освобождения" и чуть ли не основание сопротивления как такового. Из всего этого следует, что его покровители точно знали, с кем имеют дело. Знали, что он не подведет, когда ставили перед ним задачу пропагандистского и кадрового обеспечения подполья.

Вывод напрашивался простой: у этих людей был доступ к личным делам офицеров Конфедерации. Что это дает? В сущности, ничего. Только в очередной раз исключает "локальность" конфликта на Атзерри, что было ясно и прежде.

А еще становилось очевидно, что Сокол старательно скрывает механизм вербовки и личность того, кто привел его в сопротивление. Что ж, не желает отвечать по-хорошему, придется спросить по-плохому. Задавая один, казалось бы, ничего не значащий вопрос за другим, Исанн не столько надеялась добиться ответа, сколько отмечала темы, которые пленник забалтывает и искажает старательнее всего. Не хотелось бы упустить из виду важный кусочек мозаики, когда дело дойдет до настоящего допроса.

– Ты уверенно держишься, – будто между прочим заметила Исанн, изображая одобрительную усмешку. – Видимо, не впервой бывать в плену?

– Да уж, имел сомнительное удовольствие, – усмехнулся Сокол. Черты его лица чуть разгладились, напряжение исчезло из голоса. Видимо, решил, что Исанн проглотила его ложь. – Правда, собеседник у меня тогда был поуродливее и вида крови не боялся. Не ожидал, что за пятнадцать лет офицеры Империи научатся разговаривать с пленниками, не применяя джентльменский набор дознавателя.

– Странно, что тебя не казнили или не сослали на каторжные работы. Тогда с офицерами Конфедерации не церемонились.

– Я сбежал. Захватывающая история, которую я с удовольствием рассказал бы за бокалом вина, но тебе не кажется, что мы ушли от темы? Начальство не погладит тебя по красивой головке, если ты забудешь о моих делах на Домейе. Ты ведь о них хотела поговорить до того, как увлеклась моей биографией?

"Переводит тему. Так торопится скормить мне дезинформацию или чувствует, что легенда шита белыми нитками, и потому спешит увести разговор в сторону? Любопытно, но мне и впрямь сейчас не до того".

– Именно, – Исанн обворожительно улыбнулась. – Но для того, чтобы обсудить этот вопрос, нам придется немного сменить обстановку.

С нарочитой неспешностью она активировала интерком, не без удовольствия наблюдая, как на лице пленника непонимание стремительно сменяется яростью и затаенным страхом.

– Пленника перевести в камеру С-4. Если оборудование еще не готово, подготовить его незамедлительно. И пришлите мне одного дознавателя в помощь. Покрупнее, если возможно: может возникнуть потребность в грубой силе.

Следует признать, Сокол отреагировал на эти слова стоически. Не побелел от страха, не набросился на Исанн с проклятиями – только вздохнул мученически и обратился к ней с мягким, беззлобным укором:

– А мне уже начало казаться, что ты и в самом деле хорошая девочка. Ты жестоко разочаровываешь меня уже второй раз, милая.

– Видишь ли в чем дело, Йохан, – ответила Исанн в той же манере, поднимаясь на ноги с делано тяжким вздохом, – я очень не люблю, когда меня держат за идиотку. Выходит, мы оба разочаровали друг друга: в какой-то момент я даже поверила, что имею дело с разумным человеком... но ты оказался идеалистом. А значит, придется тебе пострадать за верность идее.

* * *

Пару часов спустя Исанн приходила в себя в выделенном ей кабинете. Во время допросов девушку всегда переполняла дурная, горячечная энергия, однако за нее приходилось платить страшной измотанностью чуть позже. Умственное и эмоциональное напряжение давало о себе знать головной болью и слабостью во всем теле, которые Исанн в данный момент прогоняла чашкой горячего и до приторности сладкого кафа из дешевого автомата. Напиток не блистал изысканным вкусом и со своими задачами, казалось, не справлялся вовсе: третья кружка подряд понемногу приближала Исанн к смертельной дозировке, а мерзкий холодок все не спешил оставлять ее тело.

Разговор с Соколом шел тяжелее, чем она рассчитывала. Закрывая глаза, Исанн невольно вспоминала его мертвый взгляд и безумную ухмылку на окровавленных губах: "Как думаешь, детка, сколько еще сказок я смогу тебе рассказать? Смотри, неприятно выйдет, если ты доведешь меня до разрыва сердца или комы, так ничего толком не узнав".

Он изматывал ее своим самоубийственным упрямством; умело провоцировал на новые и новые дозы препаратов, после чего Исанн, ругаясь про себя последними словами, приходилось срочно вводить нейтрализатор и давать пленнику некоторое время на отдых и заботу медицинского дроида. За несколько часов Сокол умудрился сделать то, что не удалось Эльвиллу за недели: заставить Исанн почувствовать себя девчонкой, слишком много возомнившей о себе.

Потрясающая стойкость, от которой бросает в дрожь. Этот человек не за товарищей и идею стоял насмерть – он играл с ней, получая извращенное удовольствие от каждой минуты допроса, что ему удалось выдержать и не сломаться.

Он не был идеалистом, это верно. Он был настоящим безумцем.

"Я мертвец, детка. Когда я сломаюсь, меня пристрелят, а труп вышвырнут вместе с мусором. Ничего я тебе не скажу. Не люблю проигрывать. Хоть посмеюсь с твоей недовольной мордашки напоследок, перед тем как сдохнуть".

Исанн помотала головой, силясь прогнать этот голос из своей головы. Она все-таки одержала верх. Вытащила из Рональда – а именно так звали Сокола по-настоящему, – местонахождение тайника, откуда он должен был забрать инфочип, однако ни малейшего удовлетворения не чувствовала.

Было... страшно. Страшно думать, сколько еще таких людей было в галактике – искореженных предыдущей войной настолько, что даже себя не жалели, что уж говорить о других. Поневоле вспоминался Сельвин – но не его нежность и любовь, по которым Исанн по-прежнему тосковала, а безумный огонь в глазах и готовность убивать без сожалений и лишних раздумий.

Это в Центральных мирах считали, что война окончена. Для таких, как Сельвин и Рональд Гербрат, она не заканчивалась никогда. Но хуже всего было не это. Самое мерзкое заключалось в том, что кто-то явно нашел этим людям применение.

Щелкнув кончиком ногтя по экрану, Исанн активировала планшет. Вновь поставила на воспроизведение запись, которую за эти четверть часа слушала уже в третий раз. Перемотала до нужного момента, попав на него с точностью до нескольких секунд. Это был четвертый час допроса, пожалуй, самый богатый на стоящую информацию: к тому времени Сокол был уже физически неспособен сопротивляться скиртопанолу – препарату, буквально выворачивающему память наизнанку, заставляя как наяву переживать моменты прошлого.

"Как вы сбежали из плена вскоре после войны?"

"Помогли".

"Кто?"

"Не знаю. Меня собирались переводить. На тюремный транспортник напали по дороге. Охрану вырезали, меня препроводили на корабль нападавших. Выбор мне дали простой: или я вливаюсь в работу подполья на Атзерри, либо меня высадят у обломков транспортника. Раздумывать было не над чем".

"Опишите человека, завербовавшего вас".

"Не могу. Не помню. Лицо... не запоминающееся. Обычное. Средний рост, средняя комплекция. Все среднее".

"Вы видели его снова?"

"Нет".

"Кто был назначен вашим руководителем на Атзерри?"

"Женщина. Позывной – Вдова. Лет сорок, судя по голосу. Лица не видел, она всегда носит плотную вуаль".

"Вы встречались с ней лично?"

"Нет. Общались только по голосвязи. Важную информацию я всегда передавал на физических носителях, через ее курьеров".

"Зачем вам нужно было лично явиться на Домейю?"

"Через меня с Вдовой поддерживают связь с других миров".

"Кто?"

"Не знаю. Мне не положено знать".

"Неужели? IT-O, инъекция скиртопанола, доза – в треть стандартной..."

Исанн остановила запись прежде, чем динамик разразился шипением, щелканьем и невнятными стонами. Через несколько секунд Сокол примется трястись в припадке, лихорадочно повторяя "не знаю" и "не могу вспомнить" – типичная реакция на скиртопанол в том случае, когда пленник и впрямь неспособен дать ответ. Еще полчаса уйдет на контрольные вопросы, связанные, главным образом, с его нынешним заданием, после чего Сокол потеряет сознание, рассказав Исанн куда больше, чем она рассчитывала услышать.

"Мелкие беспорядки, значит? Банальное головотяпство местной госбезопасности? Да ты оптимист, папа... Сеть – вот, с чем мы столкнулись. Старая, корнями уходящая еще в Войну Клонов. И Атзерри – всего-навсего ее часть, и не самая значительная. Что за осиный рой мы разворошили?"

Девушка прижала ладонь к разгоряченному лбу. Взяв чистый лист флимсипласта из подвернувшейся под руку стопки, записала несколько пришедших в голову слов.

Рутан. Кореллия. Альдераан. Чандрилла. Мон-Каламар. Дуро. Кашиик. Оссус. Празетлин. Салласт. Рилот. И это лишь наиболее громкие, вопиющие примеры миров, где активно действовало антиимперское подполье. Местные власти лишь руками разводили – дескать, зараза эта неистребима, как шилийская тропическая лихорадка, да и Разведка с ИСБ рассуждали примерно так же, борясь с "инфекцией" строго по возмущению.

Все, кто имел хоть какой-то доступ к информации, знали, что в Империи неспокойно. Ее мнимая нерушимость и монолитность – красивая картинка для масс, скрывающая под собой вечно тлеющее болото непогашенных конфликтов и шаткую систему компромиссов между центральной властью, местными элитами и, что греха таить, крупным криминалом. Исанн могла лишь догадываться, интриги какой сложности плелись у подножия императорского трона, но в ее положении этого и не требовалось, и не следовало знать. Вернее, так она думала до недавнего времени.

Сейчас же Исанн задыхалась без информации. Чувство, что она потянула за ниточку, оказавшуюся частью огромной паутины, было просто невыносимым без возможности подтвердить или опровергнуть его. У нее не было фактов, не было доступа к сведениями региональных управлений и других специальных агентов – не было ничего, кроме слов Сокола и бурного финансового потока, льющегося в атзеррийское подполье неизвестно откуда.

Быть может, она преувеличивает масштабы бедствия, из-за собственной неосведомленности видя взаимосвязи там, где их нет. До возвращения в Центр Империи ей этого все равно не выяснить. Возможно, завтра, когда агенты Эльвилла вернутся с инфочипом Сокола, она узнает чуть больше. А возможно – запутается окончательно. В любом случае, до тех пор ей следовало наконец закончить отчет и переслать копию сперва отцу, а затем – Эльвиллу. Пусть порадуются вместе с ней.

* * *

Ночь выдалась беспокойной. Система климат-контроля в квартире Исанн наотрез отказывалась работать дольше получаса, так что девушка давно махнула на нее рукой и ложилась спать, распахнув окна настежь: ничто другое от чудовищной жары и духоты атзеррийского лета не спасало. Сегодня не спасло и это. Влажный теплый воздух давил на грудь, постельное белье неприятно липло к потному телу, а местную разновидность москитов вполне можно было использовать в качестве биологического оружия – как раз сгодились бы для полной деморализации противника.

Исанн чувствовала себя омерзительно. Она безумно устала за этот день, но сон не шел: не давали покоя и условия, казавшиеся сегодня не просто плохими, а чудовищными, и тяжелые мысли, не оставлявшие ее ни на минуту. Голова раскалывалась от бесконечных и бессмысленных попыток сложить мозаику, в которой недоставало по меньшей мере половины элементов.

Ближе к утру ей все же удалось забыться не сном даже – зыбкой дремой, но и та не принесла облегчения. Скорее уж наоборот.


Сквозь сон Исанн ощутила, как чуть проминается постель рядом с ней, и чья-то рука ласково ложится ей на плечо. Мозолистая, широкая ладонь скользнула по предплечью, спустилась на талию и по-хозяйски огладила живот. Исанн улыбнулась, прильнула, не открывая глаз, к мужскому телу – теплому, сильному, знакомому до последнего шрама на широкой груди.

– Где тебя носило? – прошептала она невнятно. – Я так скучала по тебе... ты даже представить не можешь, как мне плохо...

– Знаю, – так же тихо ответил Сельвин. – Открой глаза, милая.

Она повиновалась – и застыла от ужаса, подавившись собственным криком.

Любимый вновь был рядом с ней. Вот только на месте знакомого лица – уродливая мешанина обгоревшей дочерна плоти, сочащейся гноем, покрытой струпьями и кусочками обугленной кожи. Лишь глаза, как в насмешку, оставались живыми: практически черные, полные злого огня.

– Видишь, чем я стал? Видишь, что ты сделала со мной? – прошептал он и так крепко прижал Исанн к себе, что она не могла даже пошевелиться. В нос ударил тошнотворный запах горелой плоти. – Не бойся, родная. Я не держу зла на тебя. Когда Империя рухнет, когда твою жизнь втопчут в пепел и грязь, ты поймешь, что испытывал я. Осталось недолго, любимая... ты же видишь это, не так ли? Ты знаешь, что скоро мы вновь будем вместе...

С неожиданной силой он схватил Исанн за волосы и резко дернул вниз, заставляя запрокинуть голову. Его изуродованный рот страшно скривился, обнажив почерневшие зубы.

– Поцелуй меня, родная. Я тоже соскучился по тебе...


Исанн с криком села на постели. Осоловело помотала головой, обеими руками схватилась за горячий и влажный от пота лоб. Сердце бешено колотилось, все тело тряслось, как в лихорадке. Дыхание вырывалось из груди судорожными, прерывистыми всхлипами. Девушке казалось, что она до сих пор чувствует вонь горелого мяса и резкую боль в затылке.

– Проклятье, – прошептала она. – Чтоб ты провалился, Сельвин. Тебя больше нет. Ты мертв. Мертв!

Из распахнутого окна наконец-то веяло вожделенной прохладой, но приятный ветерок вдруг показался Исанн промозглым сквозняком. На горизонте алел рассвет, окрашивая неказистую улицу в грязно-багровые тона. Тихонько выругавшись, Исанн пошла в ванную, смыть с себя пот вместе с остатками сна.

Кошмаров у нее не было уже достаточно давно. Она даже надеялась, что избавилась от них навсегда. Но вот пожалуйста – снова эта напасть вернулась!

Исанн скинула с себя ночную рубашку и встала под душ, сразу же включив ледяную воду. Но ни холодные струи воды, до боли хлеставшие разгоряченное тело, ни их успокаивающий шум не могли прогнать из ее мыслей слова, сказанные голосом погибшего возлюбленного.

"Когда Империя рухнет, когда твою жизнь втопчут в пепел и грязь, ты поймешь, что испытывал я. Осталось недолго, любимая".

* * *

Тот сон еще долго не шел у Исанн из головы. Улаживая последние формальности на Атзерри и будучи не в силах избавиться от чувства, что бросает работу недоделанной, девушка то и дело мысленно возвращалась к словам Сельвина. Вернее, своим собственным страхам, высказанным ее измученным подсознанием в самой кошмарной и запоминающейся форме.

Она гнала прочь эти тревоги. Да, ей несомненно посчастливилось взять след организации куда более крупной, чем повстанческая ячейка регионального масштаба. Но крах Империи? Что за вздор! Гигант не умрет от пары назойливых вшей. Через пару дней Исанн убедила себя в этом окончательно и стала относиться к своим открытиям как к занятной задачке, которую интересно будет решить – если ей, конечно, позволит "текучка", которой навалилось немало.

Последние дни и ночи на Атзерри прошли спокойно, без лишних тревог и кошмаров. Даже инфочип с Домейи местные агенты раздобыли безо всяких осложнений. Лишь однажды, перед самым отъездом в Центр Империи, Исанн вновь вспомнились зловещие слова – как она очень быстро убедила себя, безо всякого резона.

На инфочипе, защиту которого наконец-то взломали умельцы Эльвилла, был записан лишь один текстовый документ длиной в несколько строчек.

"Финансирование будет удвоено, как мы и условливались. Потрудись использовать по назначению все до последнего кредита, в следующий раз я растраты не потерплю. Развертывание сети баз и конспиративных квартир по-прежнему в приоритете. Молодняк заставь вести себя потише, силовые операции прекрати вовсе: есть сведения, что старик заинтересовался Атзерри. Лишнее внимание нам сейчас ни к чему".

Очевидно, кто-то снова счел подполье весьма выгодным вложением. И Исанн совершенно не нравилось, что повстанцы в последнее время привлекали больше инвесторов, чем кортозисные рудники Бал'Демника.

Центр Империи

Исанн проделала немалую работу перед тем, как явиться к отцу с отчетом. Воспользовавшись дистанционным доступом к архиву, девушка подняла всю информацию о громких мятежах и активно действующих повстанческих движениях, до какой только позволял дотянуться ее уровень доступа. Для того, чтобы взглянуть на некоторые документы, запрещенные к оцифровке, по возвращении в Центр ей пришлось лично спуститься в архив, составить письменное прошение и расписаться в четырех различных ведомостях, каждая из которых подавалась в двух экземплярах.

На сбор и анализ информации у Исанн ушло все время, проведенное в пути от Атзерри до Центра, и большая часть рабочего дня. "Сырых" данных она практически не касалась, работая главным образом с готовыми сводками и итоговыми отчетами, но все равно чувствовала, что, с одной стороны, увязает в таком объеме документации, значительная часть которой на поверку оказывалась пустышкой, а с другой – постоянно утыкается носом в свой низкий уровень доступа, стоит только нащупать по-настоящему стоящую нить.

Но и того, что Исанн удалось выяснить и сопоставить, с лихвой хватило, чтобы окончательно подтвердить ее опасения. Империя столкнулась с хорошо организованной и налаженной сетью, раскинувшейся по всей галактике. Явная взаимосвязь прослеживалась между ячейками на Атзерри, Кашиике, Салласте, Кореллии, Чандрилле и Альдераане; очень схожий почерк был у организаторов повстанческого движения на Рилоте, Мон-Каламаре и Дуро. Каждая из ячеек имела два не связанных между собой канала финансирования: один – криминальный или полукриминальный, второй – в виде фондов благотворительного и образовательного толка, причем средства последнего обычно не использовались для "грязных" дел вроде закупки вооружения. Несмотря на то, что во всех случаях идеологи повстанцев в той или иной мере играли на национализме, многие члены руководящей верхушки на поверку оказывались наемниками, никак не связанными с местным населением. Немало среди них было выходцев из Конфедерации вроде Сокола; другие в большинстве своем являлись уроженцами таких же неспокойных миров, что наводило на мысль о горизонтальной кадровой ротации в рядах сопротивления. Объединяло, казалось бы, разрозненные ячейки сопротивления и то, что каждая из них имела внешнее управление: всякий раз, когда сотрудникам ИСБ или Разведки удавалось схватить и разговорить высокопоставленного повстанца, считавшегося главой подполья, тот сознавался, что получает приказы от неизвестного куратора.

Нельзя сказать, что силовые структуры никак не реагировали на эту угрозу. Однако каждый раз, когда Империя наносила удар, повстанческая гидра вновь отращивала отсеченные части тела. После особенно разгромных операций на планете наступало временное затишье, но через некоторое время в Центр вновь начинали поступать отчеты о деятельности подполья, зализавшего раны и вернувшегося к жизни как ни в чем не бывало. В последний год повстанцы действовали активнее, чем когда бы то ни было. Исанн ознакомилась с состоянием дел примерно на десятке миров, и везде наблюдалась одна и та же картина: увеличение финансовых вливаний в подполье, усиленный набор рекрутов, резкая активизация пропаганды и дерзких антиимперских акций, от митингов и забастовок до терактов.

Это не могло быть совпадением. Не бывает таких совпадений.

К отцу Исанн шла, вооружившись многостраничными выкладками и энтузиазмом, какого не испытывала со времени самых первых своих заданий. Она даже позабыла об их с родителем размолвке, хотя совсем недавно не могла даже смотреть на его голографическое изображение во время сеансов связи, так сильно начинали клокотать в ней боль и злоба.

Она давно уже не ребенок. Отец – и подавно. Никому из них не должно быть дела до личных обид, когда на кону стоит безопасность Империи.

Директор принял ее вполне буднично, впервые за два месяца воздержавшись от демонстративной холодности и пренебрежения. Доклад по Атзерри он заслушивал с равнодушным вниманием, время от времени пролистывая отчет, который Исанн заблаговременно переслала ему еще на подлете к Центру. Когда Исанн перешла к сведениями, полученным от Сокола, а от них – к собственным выкладкам, он не стал ее останавливать, но и заинтересованности не выказал. Все больше распаляясь, девушка говорила о нависшей над Империей угрозе. Отец же слушал с таким видом, будто все, что она говорила, либо не имело ни малейшей значимости, либо было ему давным-давно известно.

По мере того, как доклад близился к завершению, Исанн чувствовала себя все более неуютно. Она была уверена, что ее сведения заслуживают куда большего внимания, но отец, если и был заинтересован, ничем этого не выдавал. Что это – недоверие, на которое она обречена после рутанской истории? Или она и впрямь выставляет себя идиоткой, преподнося как важное открытие то, что давно известно всему Управлению?

– Это все? – осведомился Арманд прохладно, когда Исанн закончила речь.

– Все, что мне удалось узнать, – поправила девушка. – Но, вам, как я полагаю, известно об этом куда больше?

Она пытливо посмотрела на отца, пытаясь понять хоть что-то по его лицу. Как и всегда, лицо и глаза Арманда Айсарда выдавали не больше эмоций, чем изваяния на Площади монументов.

– Само собой.

Видимо, с мимикой Исанн не справилась – да и не столь высокого мнения она была о себе, чтобы полагать, что сумела бы скрыть от отца охватившую ее бурю эмоций. Только что подтвердились все ее догадки, и одно лишь осознание этого вызывало бешеный прилив адреналина. Но как может отец реагировать так спокойно, словно речь идет об очередном стихийном бунте среди экзотов?!

Директор усмехнулся уголком губ. Обратился к ней неожиданно мягко, почти как... к дочери.

– Исанн, я понимаю твое волнение. Признаться, я не ожидал, что ты своим умом дойдешь до этих выводов: из линейных сотрудников ты первая, кто догадался связать множество повстанческих организаций в одну. Но неужели ты всерьез думала, что для меня это станет открытием? Я не был уверен, что подполье на Атзерри является частью этой сети, но в остальном ты не рассказала ничего нового.

– Тогда почему не предпринимается никаких шагов? – резковато спросила Исанн. Слишком грубо и требовательно, как она сама поняла с некоторым запозданием. – За последний год ситуация резко ухудшилась, но на местном уровне Разведуправление ведет себя так, будто проблемы не существует. Хотелось бы верить, что только на Атзерри, но вам хорошо известно, что это не так.

– Исанн, – директор мгновенно посуровел, – будь любезна сбавить тон и вспомнить, с кем ты разговариваешь. Мы держим повстанцев под контролем и постоянным наблюдением, и это все, что тебе следует знать.

"Но тогда почему галактика стремительно летит к сарлакку?!" – едва не воскликнула Исанн, но вместо этого лишь смиренно принесла извинения. Как и подобает образцовому агенту и почтительной дочери.

– Я так понимаю, мне не следует знать имен тех, кто стоит за этим?

– Умная девочка. Ситуация сложнее, чем может показаться, Исанн. Эти вопросы не в твоей компетенции и не для твоего разумения. Я доволен тем, как ты справилась с заданием, и больше тебя ничего волновать не должно.

– Я поняла, сэр. Разрешите идти?

Директор смерил ее внимательным и цепким взглядом, явно не веря в такую покладистость. Так повелось еще с тех пор, когда Исанн была ребенком: смиренный вид и почтительное поведение дочери воспринимались ее отцом не как должное, а как повод для допроса на предмет провинности или каверзы.

Что ж, нельзя сказать, что такое отношение было неоправданным.

– Иди, – наконец сказал он. – Надеюсь, ты будешь проявлять такую сознательность и впредь.

Исанн покинула кабинет в мятущихся чувствах, лишь ценой больших усилий сохраняя невозмутимый вид. Она чувствовала себя оскорбленной, хоть и понимала, что отец имел полное право указать ей на место. Но куда больше ее волновало то, что она решительно ничего не понимала. Что за игру опять затеяли в верхах? Почему отец так спокоен, когда Империя явно теряет хватку? Если она правильно сопоставила факты, сейчас полным ходом идет подготовка к масштабному мятежу, а директор Разведки преспокойно заявляет, что все под контролем! И что, хатт побери, означала его последняя фраза? Предупреждение? Угрозу?

"Но в одном отец прав: это не моего ума дело. Я – никто. Всего лишь девочка на побегушках с большими полномочиями – да и те даны, чтобы сподручнее было исполнять волю директора. А игра идет на куда более высоком уровне..."

Пожалуй, впервые в жизни Исанн начала всерьез задумываться о том, что должность специального агента становится ей слишком мала.

* * *

С некоторых пор Арманд стал замечать, что взросление дочери больше не радует его. Чем старше и умнее становилась эта девочка, тем больше проблем она доставляла ему – стареющему, и, наверное, слишком поздно ставшему отцом.

Его нередко посещали мысли, что дочка у него слишком пронырливая, сметливая и безбашенная, чтобы жить долго и счастливо. Сперва – в шутку, но потом в этой шутке стало так много правды, что смеяться над ней уже не тянуло. В первый раз она пришла ему в голову под новый год, когда Исанн – в ту пору очаровательная, хоть и немного взбалмошная девочка двенадцати лет, – впервые в жизни не стала играть в игру, от которой прежде приходила в восторг. Арманд, стараясь хотя бы по праздникам оказать дочке положенную долю внимания, оставлял по всему дому записки с подсказками, следуя которым, Исанн должна была обнаружить спрятанный подарок. И каково же было его удивление, когда девчонка, пренебрежительно фыркнув, уверенной походкой направилась прямо к "тайнику" и извлекла из него игрушку. На вопрос "как?" маленькая бестия ткнула пальчиком в консоль, управляющую камерами видеонаблюдения, и обиженно спросила, почему папа считает ее такой глупой.

Тот вечер Арманд запомнил очень хорошо. Потому что пронырливость дочки и ее любовь менять правила игры себе в угоду никуда не делась – напротив, год от года все сильнее портила ему нервы.

Какой бес его попутал отправить девчонку на Атзерри?! Как теперь заставить ее не совать нос в дела, которые совершенно не касаются детей вроде нее? Она ведь не отступится, глупая любопытная девчонка. Он бы в ее возрасте точно не отступился. Что с ней ни делай, какими карами и взысканиями ни грози, все равно будет докапываться до правды... и кто знает, до чего докопается.

Будто мало ему было проблем.

Девочка определенно выросла – на сей раз как профессионал. Мыслила она масштабнее и дальше, чем большая часть ребят, которых он держал на должности специальных агентов. Но Арманд не видел в этом ровным счетом ничего хорошего.

Совсем недавно директор хотел, чтобы его дочь снова взялась за ум. Сейчас же он осознал, что предпочел бы еще несколько недель выслушивать истерики. От них вреда куда меньше.

3 ДБЯ. Дромунд-Каас

– Нет! Умоляю, только не детей! Пощадите хотя бы их!

Адан отдал бы все на свете, лишь бы в этот момент его разум снова застило безумие Темной Стороны. Хотел бы испытывать одну только жажду крови и упоение своим могуществом, как тогда, в день суда над лордом Терасом. Однако, наблюдая за тем, как семью мятежника ведут на эшафот, чувствовал он совсем иное: предательскую слабость в ногах, тяжесть в груди и столь сильное желание остановить этот кошмар, что лишь волевым усилием удавалось удерживать себя от необдуманных поступков.

– Не вздумай выкинуть глупость, – прошептал Табит, не оборачиваясь. – Если желаешь когда-нибудь править этой планетой – не смей.

Адан кивнул, не в силах оторвать взгляда от разворачивающейся перед ним картины. Королевская трибуна не слишком возвышалась над огромной площадью, мощеной темно-серым камнем, и потому принц имел сомнительное удовольствие наблюдать за казнью во всех ее неприглядных подробностях. Гвардейцы, закованные в алые доспехи и вооруженные силовыми пиками, поочередно вталкивали на эшафот пожилую женщину, молодого человека лет тридцати и его еще более юную жену, девушку неполных шестнадцати и двух мальчуганов, старшему из которых едва исполнилось десять. Мать семейства, позабыв о гордости, взывала к милосердию короля и наследного принца, стыдила тех кровным родством и то и дело порывалась метнуться к маленьким внукам. Гвардейцы почти деликатно придерживали пожилую леди за плечи, не обращая внимания ни на ее мольбы, ни на проклятия. Малыши, которым не потрудились даже сковать руки, отчаянно цеплялись за юбку матери и растерянно осматривались по сторонам, то ли не понимая, что происходит, то ли не желая верить в это.

Леди Веалина, почтенная супруга лорда Тераса. Радеран, его наследник, вместе с женой Бреаной и двумя малолетними сыновьями. Сесиль, младшая дочь Тераса, совсем еще девчонка. Предатели и мятежники. Страшная угроза правящей династии.

Адан стоял позади королевского трона и держал руки сцепленными за спиной, и потому разве что гвардейцы-телохранители могли видеть, как побелели костяшки его пальцев. А желваки, резко обозначившиеся на лице, придавали ему выражение скорее гневное и суровое, чем смятенное.

Он видел подобное столько раз, что и не счесть. После каждой карательной операции имперцев повстанцы Рутана выходили на ответную охоту, жертвами которой становились жители чистеньких, аккуратных военных городков. Жены и дети оккупантов, безобидные штабные клерки и офицеры, отложившие форму и табельное оружие до следующего рабочего дня... их забивали, как скот, женщин насиловали на глазах у их мужей и отцов, мужчин живьем резали на трофеи. Сельвин никогда не принимал в этом непосредственного участия – но именно он отдавал приказ об очередном рейде. Нередко наблюдал за расправами с одобрительной улыбкой на губах, видя не зверства опьяневших от крови и безнаказанности бандитов, а праведную месть угнетенного народа.

Ему не привыкать к таким зрелищам. Ему не нужно объяснять необходимость жестокой, страшной кары за мятеж. С недрогнувшим сердцем и спокойной совестью он брал на душу и куда более страшные грехи.

Несколькими каплями крови на руках больше. Невысокая плата за новую жизнь. Только вниз смотреть все равно тяжело.

Табит зачитывал приговор твердым и раскатистым голосом. Ни один мускул не дрогнул на его лице, когда Веалина бессильно припала к плечу сына, а ее невестка не смогла больше сдерживать слезы. Один из малышей судорожно вцепился в руку отца, другой же крепко обнял мать и что-то жарко зашептал ей, скорее всего, умоляя не плакать. Король же держался так, будто приговаривал к смерти матерых преступников, а не членов собственной семьи.

В какой-то момент Адан перехватил взгляд Сесиль. Ни злобы, ни отвращения – только отчаянная мольба в глазах, почти непропорционально огромных для ее худенького и нежного, почти детского личика.

Он не отвел взгляд, даже когда на шею девушки накинули петлю.

Все правильно. Эта девочка не вырастет в озлобленную женщину, лелеющую месть в очерствевшем сердце. Не родит в изгнании мальчишек королевской крови, не воспитает из них будущих мятежников. Ни ее дети, ни эти несчастные малыши, что через минуту закачаются в петле, не придут за детьми Адана и его троном, не поведут за собой на войну других. Жернова кровной мести не закрутятся, если некому будет лить воду на них. На Дромунд-Каасе это правило было столь же непреложным, как и на Рутане.

Малышей повесили первыми. Затем – Сесиль и Бреану. После них пришла очередь Веалины, почти лишившейся чувств и, судя по полубезумному шепоту, рассудка. Радеран, как и полагается мужчине, был казнен последним. Он один не выказывал слабости до самого конца. Лишь после того, как испустили последний вздох его дети, он посмотрел Адану в лицо и одними губами шепнул: "Проклинаю".

"Все правильно, – мысленно повторил Адан, до боли сжимая кулаки. – Все правильно".

Он знал, что взгляды знати сейчас устремлены не на казнь – на него. Этим волкам не было дела до страданий несостоявшейся монаршей семьи: благородные лорды Дромунд-Кааса списали их со счетов, заклеймили бесчестьем и потеряли к ним интерес, едва был побежден Терас. Теперь другое волновало всех, от глав знатнейших домов до младших сыновей провинциальных дворянчиков: не даст ли слабину принц? Не проснется ли в нем прежний Адан, милосердный и совестливый, неспособный добить поверженного врага?

Адан прикрыл глаза. Перед его внутренним взором одна за другой вставали картины из жизни Сельвина Вельна. Страшные, кровавые обрывки истории о том, как юный принц, хороший добрый мальчик с каждым боем и каждым новым убийством превращался в того, кто приказывал жечь живьем невинных людей и с гордостью смотрел на то, как родная земля становится алой от крови.

"Нет, Адан не проснется, милорды и миледи. Мне не стать тем, кем я не был никогда".

Принц Адан открыл глаза. Недолгая слабость миновала, не оставив и следа. Внизу задыхались, умирая долго и мучительно, невинные женщины и дети, но сотни людей смотрели лишь на наследника престола, жадные до чужих ошибок. Такова уж жестокая натура народа, которым Адану предстояло править.

Что ж, пусть смотрят. Пусть видят и знают: рука нового повелителя будет столь же тверда и тяжела, как железная длань старого.

* * *

Много позже, когда подошла к концу отвратительная церемония, и все желающие – а их оказалось немало, – в очередной засвидетельствовали свое почтение и верность наследному принцу, Адан топил свежие воспоминания в государственных архивах и исторических трудах. Он все еще знал о Дромунд-Каасе слишком мало. Огромные пробелы в знаниях об истории и традициях новой родины, не менее катастрофическое невежество в современной политике... Адан часами расплетал сложный клубок законов и традиций, связанных между собой так крепко, что одно от другого и не отделить, вникал в хитросплетения генеалогии благородных семейств, после чего брался за досье королевской тайной службы на их ныне живущих представителей, но все это лишь подводило его к неутешительному выводу: он здесь – невежественный чужак, и скрыть это от высшего света будет очень непросто.

А теперь еще перед глазами то и дело вставало заплаканное личико Сесиль. Вместо того, чтобы усваивать новую информацию, память подлейшим образом прокручивала картины сегодняшней казни, щедро перемежая их воспоминаниями о Рутане.

Что он вообще делает здесь? Почти привык называть себя чужим именем, всеми силами вымарывая из памяти свое настоящее. Угождает чужому отцу и уже одним этим оскорбляет память собственного. Пытается вершить судьбу чужого мира, оставив родину истекать кровью.

Он мертвец, укравший жизнь другого мертвеца. Почему-то именно сейчас осознание этого обрушилось на Сельвина – или Адана? – со всей тяжестью. Досье на главу рода Ра'Верте, в которое он вчитывался на протяжении последних минут пятнадцати, пришлось отложить: Адан поймал себя на том, что из тридцати с лишним прочитанных листов в памяти не отложилось ни одного.

В дверь деликатно постучали. Адан, на которого вместе с тяжелыми думами всегда накатывала беспричинная злость, едва не велел слуге убираться и лишь в последний момент одернул себя. Никто не стал бы беспокоить наследника престола по ерунде.

Получив разрешение войти, за порог шагнул лакей – раб, насколько Адан успел узнать здешние порядки. Свободные люди Дромунд-Кааса считали работу слуги низкой и недостойной: видимо, лелеяли в памяти времена великой Империи ситхов, когда приток рабов и богатств с завоеванных миров позволял полноправным гражданам имперских планет вести весьма фривольную жизнь. Тысячелетия изоляции и бедственного положения некогда процветающей столицы во многое внесли существенные коррективы, но некоторые традиции жители Дромунд-Кааса впитали, похоже, на генетическом уровне.

– Говори, – небрежно бросил Адан, не глядя на слугу, согнувшегося в глубоком поклоне.

– Ваше высочество, вас желает видеть повелитель. Он ожидает вас в своем кабинете.

Адан только кивнул и отпустил раба движением руки, после чего с некоторым облегчением отложил в сторону документы и инфопланшет. Каждый разговор с новоявленным отцом был сродни прогулке по минному полю, но в последнее время Адан привык к сварливому и непредсказуемому нраву старика и даже стал испытывать к нему не только уважение, но и симпатию. Да и беседа с ним наверняка поможет отвлечься от накатившей хандры.

Королевские покои занимали большую часть западного крыла дворца, и чтобы добраться до них из своего восточного, Адану требовалось пересечь немало длинных коридоров и проходных залов. Минуя древние статуи и каменные барельефы, растрескавшиеся от времени, он не мог отделаться от мысли, что нечто недоброе и бдительное провожает его внимательным взглядом. На грани слышимости угадывался невнятный шепот на странном языке, изобилующем шипящими и рычащими звуками. Адан слышал его слишком часто, чтобы списать на ветер или игру воображения, но, будучи человеком хладнокровным и несуеверным, решил игнорировать это явно потустороннее явление до тех пор, пока оно не пытается его прикончить. То же самое касалось и жуткого вида теней с горящими глазами, что изредка встречались в библиотеке и личном музее короля, и непреходящего ощущения чужого присутствия.

"Если почувствуешь, будто что-то древнее и сварливое тебе не радо, то, скорее всего, так оно и есть, – как-то наставлял его король. – Не обращай внимания: прежние хозяева недолюбливают живых, поселившихся в их доме, но на моей памяти активно никому не вредили. Впрочем, пару-тройку рабов в год мы стабильно теряем: кто-то тронулся умом, у кого-то разрыв сердца случился... но я думаю, что виной всему – надсмотрщики, перестаравшиеся с наказанием. Советую так считать и тебе, если не хочешь лишиться спокойного сна".

Дромунд-Каас. Этим словом Адан объяснял любую странность, какой бы пугающей или удивительной она ни была.

Гвардейцы, дежурившие у дверей в покои короля, при виде наследника преклонили колени. Адан едва успел одернуть себя, чтобы не поприветствовать их: это для Сельвина Вельна, командира повстанцев, опытный боец стоял лишь на ступень ниже его самого. Принца Адана Рессевена и рядовых гвардейцев разделяла столь же широкая пропасть, как свободного человека и раба.

Табит ждал его, сидя в глубоком кресле у окна. За стеклом в очередной раз бушевала гроза, и ветвистые молнии отбрасывали голубоватые отблески на каменные стены, массивную мебель и древние барельефы с таинственными изображениями и письменами на мертвом языке. Архитекторы канувшей в небытие Империи во времена ее расцвета отдавали предпочтение сложным стальным сплавам, транспаристилу и различным композитным материалам, из-за чего большая часть строений на Дромунд-Каасе выглядела совсем иначе, чем древний королевский дворец. Табит как-то обмолвился, что его резиденция – одно из старейших зданий, уцелевших на Дромунд-Каасе после войны, и была построена еще до реколонизации этого мира при императоре Вишейте.

– А, сын... ну, проходи, полно изображать предмет интерьера, – проскрипел Табит, указывая на соседнее кресло.

Отношение старика к неукоснительному соблюдению этикета менялось совершенно непредсказуемым образом: Табит то поощрял Адана вести себя раскованнее, если они беседовали наедине, то строго выговаривал за недостаточно глубокий поклон. Адан предпочитал следовать протоколу неукоснительно, справедливо полагая, что лучше стерпеть пару насмешек, чем разгневать короля неуважением.

– Ты не устаешь приятно удивлять меня, мальчик, – сказал он, едва Адан опустился в предложенное кресло. – Обычно люди твоего склада питают болезненную слабость к женщинам и детям, но ты держался очень достойно. Тебя начинают бояться, и бояться всерьез. Из секретной службы мне передали, что твое имя уже произносят шепотом, оглядываясь через плечо. Некоторые, – Табит усмехнулся, хитро прищурив черные глаза, – даже поговаривают, что ты... мертвец, мальчик мой! Древний ситх, вселившийся в тело моего сына. Прекрасная репутация, лучшего я и пожелать не мог.

Старик откровенно веселился, Адану же было тошно. Он предпочел бы забыть о сегодняшней казни как можно скорее, но, видимо, окружающие нескоро позволят ему это.

Какое-то время Табит наблюдал за ним поверх сложенных домиком рук, после чего вызвал дроида-слугу через маленький переносной пуль управления. Вскоре за дверью послышался шорох шарниров и дребезг железа, и в комнату просеменил начищенный до блеска протокольный дроид непривычной конструкции: с плоской трапециевидной головой, огромными красными "глазами" навыкате и довольно массивным корпусом. В руках он держал поднос с двумя бокалами и высокой бутылью, наполненной светло-голубой жидкостью. Кажется, напиток назывался "риам", и производили его из сока уникальных светящихся цветов, практически исчезнувших после того, как на Дромунд-Каас вернулись солнечные дни.

– Выпей, Адан. Риам хорошо снимает напряжение, – посоветовал Табит неожиданно мягко, когда дроид поставил поднос на стол и расторопно удалился. – Я знаю, что тебе пришлось нелегко. Думаешь, я – настолько бесчувственное чудовище, что меня не мучают голоса этих бедных детей? Хотелось бы, но нет. Я до сих пор слышу их вот здесь, – он постучал костлявым пальцем по виску. – Но это не последнее тяжелое решение, которое тебе предстоит принять, и я надеюсь, что впредь ты будешь проявлять такую же твердость. Иначе не продержишься на престоле и нескольких лет.

– Я понимаю. Не беспокойтесь, отец: я слишком хорошо знаю, что бывает, если оставить за спиной недобитого врага. И таких ошибок допускать не намерен.

– Вот и славно. Ты пей, Адан. Прекрасный напиток, тебе вряд ли доводилось пробовать такой прежде.

Подавая пример, Табит отпил из своего бокала, и Адан осторожно сделал то же самое. Вкус у риама оказался непривычный, но приятный: чуть горьковатый и освежающий, напиток оставлял на языке чувство прохлады и насыщенное послевкусие. Судя по всему, он обладал еще и легким седативным эффектом: с первых же глотков Адан ощутил, как его охватывает спокойствие и слабая сонливость.

– Я хотел обсудить с тобой еще один вопрос, касающийся семьи Тераса, – вновь заговорил Табит, когда их бокалы опустели почти наполовину. – У его жены, Веалины, осталась близкая родня. Род древний и даже в далеком прошлом славный, но небогатый и не слишком влиятельный. Сейчас его возглавляет брат Веалины. В войне он до последнего сохранял нейтралитет, что немногим лучше открытого предательства, – Табит зло скривил губы, его черные глаза полыхнули огнем. – Но сейчас этот червь приполз ко мне на коленях. Умоляет простить его и его семейство... в обмен на свободу старшей дочери. Что скажешь на это, Адан?

– Прошу прощения, но я не совсем понимаю... свободу старшей дочери? Что именно вы имеете в виду?

Табит недобро усмехнулся. Адан, чьи чувства и ум чуть притупились риамом, от этой ухмылки встряхнулся и почти мгновенно протрезвел.

– А ты не слишком усердствовал в изучении наших традиций? Зря, сын, очень зря... Объясняю: лорд Адреас желает загладить свою вину согласно одному их древних обычаев, корнями уходящему еще во времена чистокровных ситхов Коррибана. В знак своей безграничной верности правящей династии он добровольно отдает в рабство дочь, преподнося ее в качестве заложницы и подарка. Я видел эту девочку несколько раз и могу сказать, что подарок весьма недурен. На твоем месте я не стал бы и раздумывать, но окончательное решение за тобой: ты можешь либо обзавестись хорошенькой наложницей и заодно показать, что способен на милосердие, либо понаблюдать за еще одной массовой казнью. И тот, и другой вариант меня вполне устроят.

Пару минут Адан не находился с ответом. Каждый раз, когда он начинал думать, что Дромунд-Каас перестал удивлять его, этот сумасшедший мир выкидывал что-то новенькое, и не важно, был то голокрон, призрак в библиотеке или очередной варварский закон. С существованием рабства принц уже успел смириться, но в такой его форме... чтобы благородный лорд добровольно отдал в рабство дочь? Да еще в качестве игрушки для плотских утех? На Рутане любой дворянин скорее выстрелил бы себе в висок, чем позволил так обесчестить свое имя и род!

Он не знал, что сказать: слишком многое крутилось на языке, да и не слишком разумно было бы употреблять в присутствии Табита слова "варварство" и "дикость".
С другой стороны, какой у него был выбор? Обречь еще одну семью на позорную смерть? Нет, хватит с него. На ближайшие несколько лет хватит.

– Я приму ее, отец, а ее семье позволю и дальше жить в мире и достатке.

Хитрая улыбка Табита стала еще шире.

– Я даже не сомневался, Адан, и решение твое одобряю. Алиссия Треан станет прекрасным подарком к твоей свадьбе.

Каждый раз, когда Адан начинал думать, что Табит больше не сможет его ничем удивить, этот старик разбивал его уверенность в пух и прах.

– Свадьбе? – переспросил принц ошарашено и больше не смог выдавить ни слова. Оно и к лучшему: возможно, хаттезом король Дромунд-Кааса и не владел, но смысл бы уловил наверняка.

– А я разве не сказал тебе? Принц Адан помолвлен с пятнадцати лет. Твоя невеста заждалась тебя, дорогой мой наследник. Очень скоро ее семья прибудет во дворец, чтобы засвидетельствовать нам свое почтение и начать приготовления к свадьбе. Ты рад?

Адан, еще не отошедший от предыдущего потрясения, не смог найтись с достойным ответом. Признаться, он вообще не знал как относиться к этой новости. До сих пор он не представлял рядом с собой никакой женщины, кроме Исанн, а сейчас ему навязали сразу двух. Причем ни одну из них Адан не видел ни разу в жизни.

– У меня есть выбор?

– Разумеется, нет.

В родовом поместье семейства Ра'Верте на протяжении нескольких дней царило радостное оживление. Рабы сбивались с ног, готовя все необходимое к отъезду молодой хозяйки; ее самые доверенные служанки, денежное содержание которых в несколько раз превышало заработную плату средней свободной женщины, не знали отдыха, днем и ночью занимаясь подбором новых нарядов, украшений и косметики для госпожи. Каждая стремилась выслужиться и зарекомендовать себя настолько ценной и незаменимой, чтобы хозяйка взяла с собой именно ее: никто не хотел упустить шанс остаться при молодой леди Ра'Верте, когда та превратится из старшей дочери одного из самых знатных семейств Дромунд-Кааса в будущую королеву. Юные невольницы грезили о роскошной жизни королевских служанок, пышных приемах, на которых им будет позволено присутствовать (пусть даже в качестве бессловесных теней госпожи), и молодых благородных лордах, которые, несомненно, полюбят их с первого взгляда и выкупят себе в услужение.

"Кажется, мои рабыни радуются этой свадьбе даже больше, чем я", – заметила как-то будущая невеста, придирчиво разглядывая свое отражение в зеркале. Могло показаться, что великолепное алое одеяние, богато расшитое золотой нитью и драгоценными камнями, совершенно не впечатлило ее, и она раздумывала, вернуть ли наряд мастеру или оставить в качестве домашнего платья. Разумеется, и то, и другое было притворством: платье (а вернее, собственный вид в нем) женщина находила восхитительным, а свадьбу с наследным принцем – лучшим событием в своей жизни.

Само собой, счастлива она была вовсе не потому, что любила принца Адана всем сердцем. С самого детства Илиме Ра'Верте внушали, что она достойна самого лучшего, что только может дать жизнь девушке высокого происхождения, и она охотно в это верила. Илима росла амбициозной и честолюбивой, что на Дромунд-Каасе испокон веков считалось чертами, достойными похвалы, и к четырнадцати годам заслуженно прослыла одной из красивейших и умнейших юных леди. Учитывая то, что род Ра'Верте располагал огромными богатствами и армией, лишь незначительно уступавшей королевским войскам, помолвка Илимы с принцем Аданом была лишь вопросом времени и предсказуемо состоялась, едва будущим жениху и невесте исполнилось пятнадцать. Принц Илиму не впечатлил: хоть и был он красив, будто только что шагнул в реальность из девичьих грез, весьма умен и начитан, девушка прониклась к нему пренебрежением с первого дня знакомства. Бесхарактерный и мягкосердечный, он мог часами рассуждать о том, как несправедливо устроен их мир, доводя нареченную то до смеха, то до ужаса своими абсурдными идеями. Адан удивительным образом сочетал трепетную любовь к истории родного мира с полным неприятием его же порядков. Он мог на память прочесть поэму на древнеситском, восхищаясь доблестью воинов прошлого и могуществом давно канувших в небытие владык, а в следующую минуту начать разглагольствовать об отмене рабства; демонстрировать настоящие чудеса в искусстве фехтования и, закончив тренировку, без стеснения признаться в своей полной неспособности лишить кого-либо жизни. Илима искренне не понимала, как такое недоразумение могло родиться у Табита Рессевена, одного из величайших королей нынешней эпохи, и тем не менее была по-прежнему рада помолвке. В своих мечтах девушка уже видела, как будет править из-за спины своего наивного и недалекого супруга, а ее отец станет надежной опорой и гарантом ее власти.

Исчезновение Адана спутало ей все планы. О, как она бесновалась, проклиная последними словами идиота-жениха, отправившегося в самоубийственную космическую экспедицию за пару недель до свадьбы! "Неужели он не мог сперва жениться на мне и зачать наследника?! Потом мог бы хоть в пучину Призрачного моря провалиться!" – кричала в гневе несостоявшаяся королева, в одночасье лишившаяся всех надежд. Прощаясь с королем Табитом и королевой Зарией, так и не ставшими ей свекром и свекровью, Илима скорбела почти искренне.

И теперь, десять лет спустя, когда никто уже и не надеялся на возвращение Адана, а Илима – все еще молодая, но уже не юная, – почти согласилась на брак с пятидесятилетним, но богатым и могущественным вдовцом, случилось немыслимое чудо. Адан вернулся живым и невредимым, а король при первом же разговоре с лордом Ра'Верте подтвердил возобновление помолвки! Илима, как и вся ее семья, ликовала, хотя совсем недавно лорд Аравел был убежден в скором падении королевской династии и вынашивал (не без подачи любимой дочери) совсем иные планы на будущее Дромунд-Кааса.

В день перед отъездом в столицу Илима проявляла не больше эмоций, чем перед ежегодной поездкой на Изумрудное побережье – единственное место на всем Дромунд-Каасе, где климат был достаточно мягким и солнечным для полноценного пляжного отдыха. Сидя перед зеркалом, будущая королева тщательно укладывала свои пышные угольно-черные волосы, предоставив сборы рабыням. В том, что девушки справятся с задачей безукоризненно, она не сомневалась: они слишком хорошо знали строгий нрав хозяйки, чтобы отнестись к ее распоряжениям без должного внимания. Нерасторопные и нерадивые служанки либо брались за ум, пару раз отведав электрического разряда или кнута, либо очень скоро отправлялись на менее приятные и легкие работы.

Как бы странно это ни было для молодой леди, готовящейся к собственной свадьбе, предстоящая церемония практически не волновала Илиму. Куда больше ее занимали слухи, ходившие об Адане. Весь высший свет гудел, обсуждая суровый нрав и военный гений принца, за несколько недель выигравшего войну и собственноручно казнившего мятежника Тераса. ГолоСеть полнилась восторженными восхвалениями наследника престола: военные эксперты смаковали его смелые шаги, предпринятые ради победы; светские порталы, рассчитанные на дамскую аудиторию, взахлеб обсуждали его стать и красоту; простолюдины на различных форумах радовались концу гражданской войны и спасению правящей династии. Нередко обсуждали судьбу родных лорда Тераса: одни выражали полное и безоговорочное одобрение, другие же осторожно сочувствовали детям (не забывая, впрочем, добавить, что Терас сам навлек беду на своих близких: пристального внимания королевской секретной службы к своей персоне никто не хотел). Илима читала, слушала, разговаривала с подругами, присутствовавшими на обеих казнях, и не могла поверить: неужели человек, называвший себя принцем Аданом теперь, и тот Адан, которого она знала – одно и то же лицо? Что же могло произойти с этим наивным мальчишкой на других мирах, чтобы он так возмужал?

В этой истории было немало странного. Ум Илимы полнился подозрениями, и ей не терпелось отправиться в столицу, чтобы лично пообщаться со своим нареченным.
Сила и великие предки ей в свидетели, в такого человека она почти готова была влюбиться, кем бы он ни оказался.

В дверь постучали – вежливо, но в то же время требовательно.

– Войдите! – пригласила Илима, чуть повысив голос. Отложив щетку для волос, она встала и тщательно оправила платье. Когда дверь открылась, девушка встретила вошедшего радушной улыбкой и неглубоким "домашним" поклоном.

– Доброго вам утра, отец.

– Это утро не могло быть лучше, дорогая моя.

Лорд Аравел Ра'Верте широко улыбнулся и распростер руки, приглашая Илиму в свои объятия. Девушка с готовностью подошла к нему и позволила прижать себя к груди. На фоне отца, обладавшего исключительно могучим сложением и высоким ростом, Илима казалась миниатюрной и трогательно-хрупкой. Лорд Аравел вообще отличался весьма грозным видом: кровь древнего ситского народа в нем проявилась необычайно ярко для последних поколений, наградив мужчину кожей кирпично-красного цвета, раскосыми желтыми глазами и выраженными костяными наростами на бровях и подбородке. Он считал дочь очень похожей на себя, чем несказанно гордился. Илима не считала нужным его разубеждать, но втайне радовалась, что истины в этом немного: красоту жители Дромунд-Кааса оценивали по человеческим меркам, и тех немногих, кто сохранил черты чистокровных ситхов, считали в лучшем случае экзотическими, а в худшем – уродливыми. Илиме посчастливилось удержаться в рамках "экзотичности": красноватая кожа и раскосые глаза цвета расплавленного золота скорее добавляли ей шарма, чем портили.

– До сих пор не могу поверить, что ты все-таки станешь королевой, – лорд Аравел стиснул дочь в объятиях так крепко, что у нее перехватило дыхание и заболели ребра, и не отпускал до тех пор, пока она не попыталась отстраниться сама. – Подумать только: Адан вернулся после стольких лет! Да еще таким... прежде я опасался, что ты, Илима, будешь единственным мужчиной в семье. Но, видимо, годы странствий хорошо прочистили нашему принцу мозги. Глядя на него, я вижу Табита в его лучшие годы. При таком властителе, как он, и такой королеве, как ты, Дромунд-Каас еще долго проживет без новых войн.

Илима вежливо улыбнулась, умело скрыв удивление. Похоже, Адан и впрямь очень изменился, если отец так тепло отзывается о нем. Прежде он иначе как "позором династии" и "погибелью Дромунд-Кааса" будущего зятя не называл... шепотом и наедине с семьей, само собой: за подобные речи его величество не постеснялся бы вырвать язык даже столь могущественному человеку, как лорд Аравел.

– Отец, скажите мне: Адан и впрямь таков, как о нем говорят? Не создалось ли у вас впечатление... постановки? Умелой игры, затеянной повелителем?

Аравел нахмурился:

– Я не стану уточнять, что ты имела в виду, дочь, но советую тебе не распускать язык в столице. Я видел принца лично, и могу с уверенностью сказать, что он действительно тот, за кого себя выдает. Не думаешь же ты, что кто-то мог обмануть повелителя, назвавшись его сыном!

– Разумеется, нет, – Илима покаянно склонила голову. "Зато я предполагаю, что повелитель мог обмануть нас всех. У него это всегда получалось недурно. И, судя по твоей реакции, отец, ты тоже этого не исключаешь". – Неужели вы считаете меня столь недалекой, раз допускаете, что я могла бы усомниться в принце или повелителе во всеуслышание?

Лицо Аравела смягчилось. На него вновь вернулось то благодушное выражение, которое лорд приберегал лишь для супруги и старшей дочери: даже сыновья как правило видели его строгим, а зачастую и суровым.

– И это спрашивает девушка, которая уговорила меня не ввязываться в мятеж Тераса? Милая моя девочка, как я могу считать недалекой ту, что уберегла меня от худшей ошибки в жизни?

"А также помогла разработать план пришествия к власти после того, как Табит испустит дух, а Терас поистратит силы и деньги. Впрочем, это уже не актуально".

– Отец, вы льстите мне. Тогда я всего-навсего поделилась своими опасениями, и лишь ваша мудрость уберегла нашу семью от краха.

– Ну полно, полно, Илима... я уже начинаю подозревать, что тебе что-то от меня нужно.

– Разве мне было бы недостаточно просто попросить? – девушка обезоруживающе улыбнулась и взмахнула длинными ресницами.

Аравел рассмеялся и, забывшись, по-мужски крепко хлопнул дочь по плечу.

– Твоя правда, дорогая. Чувствую, Адану придется с тобой нелегко: возмужал он или нет, я не могу представить мужчину, способного хоть в чем-то отказать тебе.

Илима скривила губы в саркастической усмешке. Да, мужчин за свои тридцать три года она успела узнать немало... и все еще надеялась однажды встретить того, кто сумеет сказать "нет" ей в лицо, не страшась гнева могущественной леди и не дрогнув перед чарами одной из красивейших женщин высшего света.

Если Адан стал хоть вполовину так хорош, как о нем говорят, с ним хотя бы будет интересно.

* * *

В имении Треанов, что не могло похвастаться ни пышностью убранства, ни обилием слуг, уже несколько дней царило уныние. Не далее как вчера закончилось томительное ожидание приговора: отец семейства вернулся из столицы с радостной новостью, горчащей на губах. Повелитель помилует Треанов... и примет дар, столь смиренно преподнесенный лордом Адреасом.

Отныне и до тех пор, пока правитель Дромунд-Кааса не решит иначе, Алиссия Треан является рабыней. Собственностью наследного принца Адана, которой тот волен распоряжаться по своему усмотрению.

Алиссия приняла весть с присущей ей кротостью. Она знала, что лишь так ее отец сможет загладить вину перед жестоким повелителем, и ни слова не сказала в упрек. Она даже не заплакала, когда мать, позабыв о приличиях, на глазах у членов семьи и рабов заключила ее в объятия и крепко прижала к себе, словно пытаясь защитить дочь от страшной судьбы, что была ей уготована.

"Улыбайся, даже если тебе больно, – всегда наставляла мать Алиссию. – Слезами никого не разжалобишь – лишь покажешь слабость. Ты – леди, Алиссия. Ты должна быть сильной, даже если в душе дрожишь от страха".

Леди Треан не сумела последовать собственному совету, но Алиссия усвоила его очень хорошо. И она улыбалась. Улыбалась отцу, говоря, что не винит его ни в чем. Улыбалась матери, говоря, что не боится. Улыбалась младшему брату и сестричке, говоря, что очень рада стать наложницей самого принца, ведь такая честь дана не каждой девушке.

Лишь оставшись наедине с собой, Алиссия давала волю слезам. По-детски свернувшись калачиком на постели, она тихо рыдала в подушку, оплакивая свою счастливую и беззаботную жизнь. Уже завтра ее повезут в столицу, ко двору, где родной отец наденет на нее рабский ошейник и на глазах у всех преподнесет в подарок принцу, будто дорогую вещь. Алиссия и станет вещью – бесправной и бессловесной. Никто не вступится за нее, если хозяин будет к ней жесток. Отец и мать уедут сразу после свадьбы принца Адана и леди Ра'Верте, и Алиссия останется совсем одна, брошенная на милость монаршей семьи. Даже общение с родными будет отныне под запретом: Алиссия сможет видеться с ними лишь с позволения господина.

Подруги, сумевшие связаться с Алиссией несмотря на отключенный комлинк, всеми силами старались утешить ее. Некоторые даже искренне говорили, что завидуют ей, ведь наложница наследника престола – это вам не бесправная кухонная рабыня: у нее будут прекрасные наряды, украшения и собственные слуги, и никто, даже самый важный вельможа, не посмеет грубо обходиться с ней. Кроме самого принца, разумеется. Но подруги наперебой убеждали Алиссию, что он непременно будет к ней добр. А может быть, даже полюбит ее: всем известно, что Илима Ра'Верте – сущее наказание для любого мужчины, а кроткая и милая Алиссия станет для принца единственным лучиком света в его ужасном браке.

"Посмотри на себя: ну кем надо быть, чтобы обходиться с тобой жестоко? – увещевала ее одна из подруг. – Ты красивая, как куколка. К тебе даже прикоснуться страшно, такая ты хрупкая и нежная – вдруг сломаешься? А глаза? Голубые, как цветок амрены! И волосам твоим я всегда завидовала: золотые и гладкие, как шелк! Ты же мечта любого мужчины, кто такую обидит? Так что утри слезы и не бойся. Вот увидишь: жить будешь счастливее, чем сейчас".

Алиссия соглашалась. Улыбалась, как учила мать, благодаря подруг за поддержку и уверяя, что почти счастлива, только самую малость волнуется. А потом отключала связь, и слезы лились из ее глаз пуще прежнего.

Конечно, у нее будут чудесные наряды. Будут собственные покои, и наверное, куда более роскошные, чем ее комнаты в фамильном особняке. Будет мужчина, удостоиться внимания которого была бы счастлива любая девушка... вернее, это она будет у него. И он сможет делать с ней все, что пожелает. Может ласкать и осыпать подарками, а может бить и жестоко насиловать каждую ночь. Может быть с ней добр и галантен, а может обращаться как с грязью и унижать, как заблагорассудится.

Чего можно ожидать от человека, который спокойно наблюдал за тем, как казнят маленьких детей? Ее племянников, между прочим! Пусть Алиссия никогда не знала их, но что это меняло? Может, принц и слыл когда-то добрым человеком, но теперь в его доброту верилось слабо.

– Улыбайся, Алиссия, – прошептала она, комкая в руках одеяло. – Улыбайся и молчи.

Отныне она – вещь. А у вещи никто не спрашивает, хочет ли та принадлежать своему хозяину.