Глава 2
Спустя пять месяцев.Она лежала на кровати с открытыми глазами, не желая засыпать. Рука привычным движением перебирала резной кулон.
Он вернулся…
Уставший, с ожогами, синяками и ссадинами по всему телу. Но главное - живой. Приезд Энакина в столицу разорвал оковы на ее груди, позволяя дышать в полную силу. Один его взгляд в ее сторону возле здания Сената, и мир стал идеальным.
Губы тронула счастливая улыбка – он рад… Он действительно обрадовался, когда она сообщила ему о своей беременности. Конечно, в тот момент, когда они стояли возле колонны Сената, было много эмоций – от растерянности и шока до абсолютного ощущения счастья и тепла в родных глазах. Но главное, он, в самом деле, был рад. И его радость облегчением отдавалась в напряженном в тот момент теле. Интересно было наблюдать за его эмоциями, как меняется его лицо, сначала вытягиваясь в изумлении, затем брови чуть сдвигаются, образовывая складку, выдавая, как он старается взять чувства под контроль и пытается думать рационально. Он нервно сглатывает, постепенно шок отступает, и лишь потом в небесно-голубых глазах, наконец, появляется безграничная нежность, любовь и сумасшедшая радость. Губы растягиваются в широкой белоснежной улыбке, образовывая на щеках очаровательные ямочки. И тихие, шепотом, будто еще до конца не поверив в происходящее, его слова: «Это же просто прекрасно».
Это сейчас Падме вспоминает это момент с облегчением и улыбкой на лице. А тогда, стоя возле колонны, ноги дрожали так, будто она пробежала марафон по горам Альдераана, сердце лихорадочно билось, словно намереваясь пробить грудную клетку, а до того безупречный, твердый, ораторский голос срывался на хрип.
Журчание воды в ванной прекратилось, Падме встала с кровати, приготавливая Скайуокеру чистую одежду.
- Почему не спишь? – спросил он, стоя в проходе, вытирая полотенцем белокурую шевелюру.
- Думаешь, я смогу уснуть, зная, что с первыми лучами солнца ты улетишь в Храм, и неизвестно, когда еще я увижу тебя дома? – хотелось выдержать эту фразу на оптимистичной ноте, однако получилось плохо. Энакин подошел к ней со спины, обнимая за плечи.
- Когда-нибудь нам с тобой не нужно будет расставаться. Не будет никаких миссий, войн и Сената. Мы будем жить на Набу вместе с детьми, - он вздохнул цветочный аромат ее волос, мечтательно прикрывая глаза, - мы обязательно навестим твоих родителей и все им расскажем. Наши дети не будут знать, что такое война, - он говорил это твердо и уверенно, ни капельки не сомневаясь в собственных словах. И эта уверенность передавалась Падме вместе с его теплом. Она прижалась к нему спиной, запрокидывая голову назад, запуская одну руку в завитки светлых волос.
- Поскорей бы это время настало, - облегченный и мечтательный вздох, и уже более серьезный выдох, - я хочу, чтобы наш малыш родился в мирное время, но сомневаюсь, что война закончится в ближайшие три месяца.
- Я сделаю все, чтобы уберечь вас от беды. Я уберегу вас от любой опасности, и мы всегда будем вместе, - объятия стали крепче, а голос тверже.
Она легко провернулась в его руках, позволяя обнять себя за талию.
- Просто будь рядом, всегда, - она потянулась к нему за поцелуем, - ой!
Девушка вдруг схватилась за живот.
- Что такое? – обеспокоенно спросил Энакин, - Падме?
- Я не знаю, какие-то необычные ощущения, не могу объяснить… Ой! – что-то будто толкнуло ее изнутри.
- Да что с тобой такое? Давай вызовем врача? – он уже потянулся за комлинком, но Падме пересекла рукой это движение.
- Эни, он толкается! – она подняла на мужа счастливые глаза, - он толкается!
- Как это? – глупый вопрос непроизвольно слетел с губ. Все это было так ново и непривычно, что слова жены вызвали в нем на какое-то мгновение замешательство и ступор. Скайуокер выглядел абсолютно рассеянным и восторженным одновременно. Он аккуратно, будто боясь навредить по неосторожности, приложил ладони к ее округлому животу, стараясь уловить движение. Но вскоре его энтузиазм испарился:
- Я ничего не чувствую…
- Сейчас, подожди, - она накрыла его ладони своими, напрягая осязание. И тогда он почувствовал. Легкий толчок явно ощущался под их переплетенными пальцами. Крошечная ножка на мгновение уперлась в руку Энакина, а затем исчезла.
- Чувствую… - еле слышно, шепотом, с искрящимися глазами и совершенно мальчишеской, чуть глуповатой улыбкой. Он опустился на колени и поцеловал ее животик, не отпуская их сцепленных рук. Неповторимое ощущение, когда маленькая ножка их ребенка коснулась его ладони, теплом откликалось в груди, грея самое сердце. Настоящее чудо. Он теперь отец… И скоро на свет появится их малыш.
Отец…
Раньше он никогда не задумывался над тем, что значит иметь детей. Ведь у него самого никогда не было отца, он не знал, что значит отцовская любовь, тепло, поддержка. Каким он будет папой для их ребенка?
«Самым лучшим» - была уверена Амидала. И будто в подтверждение этому малыш еще раз толкнулся, упираясь ножкой в отцовскую ладонь.
- Какая она подвижная! – в шутку воскликнул Скайуокер, переводя взгляд на счастливое лицо жены.
- Почему ты решил, что это она? – Падме положила руки на голову мужа, перебирая длинные пряди.
- Просто уверен, что это девочка, - он поднялся с колен, беря ее лицо в свои руки, - такая же красивая, с розовыми щечками и потрясающими карими глазами. В точности как ты.
Сердце защемило от его слов, и она крепко поцеловала любимого, обнимая за шею.
- А я уверена, что у нас сын, - прошептала она между поцелуями.
- Почему ты так думаешь?
- Материнский инстинкт, - девушка лукаво улыбнулась, целуя его в нос, - я люблю тебя.
- Больше жизни, - таков был его ответ, который значил гораздо больше, чем три заветных слова.
«Мы всегда будем вместе» - его фраза навечно отпечаталась в сердце, западая в самую глубину ее многогранной души, и она ни на секунду не усомнилась в этих словах. Она была уверена в этом. Будто и не могло быть по-другому. Но как оказалось, и у вечности есть свой конец…
Могла ли она знать, что все ее планы и мечты о счастливой семейной жизни разрушаться в прах от слов того, кто обещал беречь ее и хранить как самое дорогое сокровище Вселенной? Могла ли она знать, что лава Мустафара навсегда выжжет ее и без того разбитое сердце и душу? Сердце, разбитое любимым человеком… Могла ли она хотя бы на миг допустить мысль, что ей не суждено увидеть первые шаги ее детей, не суждено услышать их веселый смех, первое слово и плач от разбитых коленок? Что ей жить-то осталось считанные дни?! Конечно же, нет…
Полные ненависти глаза Скайуокера, оглушительное «Лгунья!», вонзившееся в нее словно кинжал, оставляя после себя зияющую дыру в груди, светлые стены незнакомого помещения и белоснежные цветы, вплетенные в уже не живые волосы, - все это будет потом, не сейчас.
Сейчас он нежно обнимает ее, лежа на кровати, целуя в висок. А она прижимается еще крепче к мускулистому телу. На губах играет легкая полуулыбка, в бездонных карих глазах такой желанный покой. Она счастлива. По-настоящему счастлива. Не имеет значения, что быть вместе им осталось не больше двух месяцев.
Ведь они этого не знают… Потому и на губах легкая полуулыбка и в глазах ощущение покоя. Теперь она знает, что такое счастье. Знает его вкус, сравнимый со сладкими поцелуями в полутьме набуанских ночей.
Самых лучших в ее недолгой жизни… Знает, какого оно цвета, ведь ее счастье так похоже на небесную синеву в глазах мужа, в которых она утонула раз и навсегда…
Не желая выплывать…Знает его запах, потому что именно так пахнет рубаха Скайуокера, в которой она коротает долгие бессонные ночи без него.
Ночи в слезах и молитвах о любимом…А теперь еще она знает, как можно физически почувствовать это самое счастье – приложив ладони к животу, с широкой беззаботной улыбкой и светящимися глазами, ощутив легкий толчок крохотной ножки их ребенка.
Но, к сожалению, когда-то всегда приходит время платить, потому что в мире все имеет свою, вполне определенную цену. Даже такая элементарная вещь как счастье. И она заплатит. Заплатит сполна за эти три года. Но все это будет потом.
Их мир ограничился размерами двуспальной кровати. Это был их настоящий мир, один на троих. Мир, в котором нет места бластерным выстрелам, войне, сенаторам, дебатам, переговорам и Ордену. Где не слышно жужжаний световых мечей, взрывов и бесконечной надоедливой болтовни, как в стенах Сената. Только они втроем и никого больше.
Побыть немножко эгоистом и не бежать спасать Галактику, а, ускользнув из Храма, урвав несколько часов до рассвета, провести эту ночь с любимым человеком – настоящее счастье для них обоих. Пусть это счастье и не будет таким долгим, но таким настоящим, светлым, в которое хочется окунуться с головой, словно в теплые кристальные воды Озерного края, захлебываясь собственными эмоциями, утопая в безбрежном океане нежности и тепла. И она окунается, забывая о насущных проблемах, обязанностях и долге, натягивая на них обоих теплое одеяло, будто закрывая и защищая от любой возможной угрозы. Легкий поцелуй в лоб, и под бок к любимому мужу. И пусть весь мир подождет до утра. Ведь в эту ночь они немножечко эгоисты.